Звезда корабельная

раздался пронзительный голосок, и подполз на четвереньках Ермолай-да-Тимофей.

— Будет тебе плакать! — прикрикнул Петр. — Одолеем бурю!

Но уже не только шут да бояре, но и сами корабельщики-поморы, судном управлявшие, ожидали верной гибели, неизбежного крушения. Сквозь рев вол и свист ветра доносились крики:

— Прощай, город Архангельск! Прощай, матушка-Двина!

Лишь Антипка помалкивал, крепко держа штурвал. Рядом стоял Петр, и цеплялся за ногу государеву, как за грот-мачту, Ермолай-да-Тимофей.

Стонала яхта под ветром и ударами волн. Вот-вот не устоит, развалится, канет в пучину.

Страшный ураган бушует. Не разобрать уже — где море, где небо, где день, где ночь.

— Держись, держись, Антипка! — кричал Петр. — Нельзя судно без руля оставить!

Он тоже было взялся за штурвал — помочь кормщику.

— Эй, шкипер, отойди, пожалуй! — заорал Антипка. — Больше твоего ведаю, куда править! Негоже в таком деле мешать!

И Петр послушно отступил.

— Нам бы в Унскую губу войти! Одна надежда! Иначе сгинем!

— Ты — кормщик! — откликнулся Петр. — Веди!

Уже показалась Унская губа — небольшой залив при впадении реки Уны в море. Близко спасение. Да не легко его достигнуть! Рогата Унская губа — далеко в море уходят два ряда подводных камней. Тесен, извилист проход меж этими рогами. И в тихую погоду не просто их миновать. А тут волны бьют то справа, то слева. Кипят на черных камнях. Того и гляди швырнут яхту на скалы.

— Право, право руля! — не стерпел Петр.

Но Антипка и ухом не повел. Держит штурвал в побелевших руках. Шапку ветром унесло. Губами шевелит, да только и слова ветер уносит.

Зажмурился Петр на миг. Неужели и правда конец пути настал и сгинуть придется на рогах треклятых? Открыл глаза — а море-то вроде угомонилось. Упустили яхту волны огромные и ветер стремительный. Куда как тише в Унской губе — не достать уже буре корабельщиков.

Слышно стало, как приговаривает Антипка:

— Не сгуби нас, губа, а спаси! Не сгуби, губа! Спаси!

Да вот уж и к берегу подошли, якорь бросили. Но кормщик к штурвалу будто прирос. А Ермолай-да-Тимофей ногу государеву никак не отпускает.

Оттащил Петр Антипку от штурвала и шута отпихивает — хватит, мол, цепляться, миновала беда.

— Что же ты, Ермолай-да-Тимофей, опоры надежней не сыскал?

— Э-эх, батюшко-о-о, — покачал головою шут. Я же тебя, государь, спасал. Так крепко держал, чтобы ветром не сдуло, чтобы волна не унесла!

— Понятно, — усмехнулся Петр. — Ты меня берег, а кормщик наш, видать, больше всего о штурвале заботился — как бы в море не смыло…

Высадилась команда, и рухнули люди на землю. Сколько времени в море были — никто не знает. День сейчас или ночь? Плачут да смеются. Вспоминают, кто за что держался, спасаясь от шторма.

— По всему видно, крепче других опора у кормщика была, — сказал Петр. — За свои умение да мастерство Антипка держался. И нам помощь сумел подать!

Подозвал кормщика и спрашивает сурово:

— А вот как посмел с государем говорить дерзко?! Государь — он и в бурю великую государем остается!

Упал Антипка на колени:

— Помилуй! Сам ведь говорил, что шкипер ты, не боле того. Значит, забота твоя — шкиперская. А двух кормщиков на одном судне быть никак не должно. Иначе — беда!

— Верные слова, — кивнул Петр. — Когда двое у руля — дело гиблое. Да ты с коленей-то поднимись! Мне труды твои и здоровье дороги, а не поклоны бесполезные. — Поднял сам Антипку и расцеловал. — Где шапка-то? Надень уже.

— Ветры дули — шапку сдули, — махнул Антипка рукой. — Хорошо, голова цела!

Петр живо снял куртку с серебряными пуговицами, отдал кормщику. И шапку свою ему нахлобучил. Антипка аж присел:

— Ой, тяжела шапка государева! Да и прочна, чую. В свой век никак не сношу — детям, внукам, правнукам донашивать…

Море за Унской губой, ничуть не утихая, бушевало-бушевало. Вроде досадовало, что выпустило яхту из объятий своих.

Петр глядел, как бесится оно на скалах-рогах, и думал:

«А еще в беде надобно крепко держаться за веру, что нет конца пути нашему. Вот тогда никакие штормы, пожалуй, не одолеют!»

Только через три дня открыло море корабельщикам дорогу к дому.

Русский флаг над Двиной

По возвращении в Город Петр решил отпраздновать спасение. И созвали скоморохов. Вот уж началось веселье!

И дудят, и поют, и кукуют скоморохи — каждый на свой лад. Лесными птицами заливаются. Играют на скрипках и волынках, деревянными ложками пощелкивают, дробь выбивают. На корточках взад и вперед бегают. Вдруг целую башню соорудили в миг, взобравшись друг дружке на плечи. И вся башня, как сумасшедшая вавилонская, свистит, скворчит, щебечет!

— Ох, славная команда! — смеется Петр. — Вот бы на корабль эту братию!

Но за весельем не забывал он морских забот. Не уклонялся от пути избранного.

— Поиграло с нами море, да не запугало, — говорил.

И чуть ли не каждый день помогал мастерам в оснастке судна, поторапливал.

В конце июня корабль был готов к морским дорогам. Нарядный, под белыми парусами стоял на Двине.

— Подайте-ка мне краску лазоревую да кисть беличью! — приказал Петр.

Спустился в подвесной люльке за корму и вырисовал красивые буквы — «Путь наш далек».

— Флаг ставить!

И подняли флаг на грот-мачте. Трехцветное — белое, синее, красное — полотнище развевалось высоко над Двиной. Ветер был крепкий, южный, и флаг так трепетал, будто изо всех сил стремился к северу, в море Белое.

Все стояли на палубе, задрав головы.

— На море просится, — заметил Федоска Скляев.

— Русское знамя знает, где ему быть должно, — подтвердил адмирал Ромодановский.

И грянул торжественный залп изо всех орудий корабельных. И ответили в лад пушки из крепости Архангельской.

Флотилия

Известно, праздники минуют, а заботы остаются. Теперь поджидал Петр с нетерпением корабль, купленный в Голландии. Уже получили весть, что в пути этот фрегат, под названием «Пророчество». Ведет его опытный капитан Флам. Но дни бежали, а корабль не показывался.

— То ли Флам с пути сбился? — недоумевал Петр. — Где его ветры носят?

Несколько раз выходил он на яхте в море встречать корабль. Долго всматривался в горизонт. Но не видно было океанского судна. Лишь карбасы поморские расхаживали по своим рыболовным делам.

— Хуже нет работы, чем ждать Флама с кораблем, — вздыхал Петр.

Немало уж дней прошло в таких ожиданиях. А в здешних-то местах летний день без ночи обходится — сутки занимает…

Петр успел и план будущих подмосковных военных учений начертить, и уточнить морские сигналы, и подыскать на одном из островов подходящий холм для крепости, которая защитит Город с моря. А корабля-то все не видать…

Наконец занялся Петр рыболовным промыслом. Вот тут долго ждать не приходилось — только место хорошее найди! — рыба так крючок и хватает.

— Ну, все здесь белое, — удивлялся Петр. — Море белое. Ночи белые. Чайки белые на белом песке. Даже рыба и та — белуга! Зато от комаров в глазах черно — лишь в море от них спасение.

Как-то забрел он на шлюпке к Мудьюгскому острову. И вдруг видит — корабль! То самое «Пророчество»! Фрегат долгожданный!

Подошел на веслах к кораблю. Сразу же трап ему спустили — лестницу веревочную. Вскарабкался Петр на палубу. Оглядывается, любуется на корабль, сравнивая с «Апостолом».

— Эй, лоцман! — крикнул ему капитан. — Что головой вертишь, как птица глупая? Живо веди корабль к Городу! Меня, капитана Флама, его величество государь русский ждет не дождется!

Петр и спорить не стал. Взял штурвал, повел корабль Березовским рукавом. Ловко привел к самой пристани городской.

— Хороший, хороший поморский лоцман, — похлопал его капитан Флам по плечу. — Знаешь свое дело.

— Я-то свое знаю — это точно! — ответил Петр. — А вот, что любопытно, где тебя, шкипер, столько времени носило? Может, плохо дело знаешь?