Маркиза де Ганж

Этот приговор вызвал не меньше толков, чем само убийство, и дал повод — такая вещь, как смягчающие обстоятельства, тогда еще была неизвестна — к долгим и жарким спорам. Суть их сводилась к одному — виновен маркиз в соучастии или нет: если нет — наказание выглядело слишком жестоким, если да — слишком мягким.

Последнего мнения придерживался и Людовик XIV, запомнивший красавицу маркизу де Ганж: некоторое время спустя, когда все думали, что он уже забыл об этом жутком деле, его попросили помиловать маркиза де Ладонза, обвиненного в отравлении жены. Король ответил: «Помилование ему без нужды — ведь его будет судить парламент Тулузы, который отнесся весьма снисходительно к маркизу де Ганжу».

Нетрудно догадаться, что подобная трагедия, в которую были вовлечены красивейшие люди своего времени, не оставила равнодушными и людей пера; на свет появилось множество мадригалов и буриме, написанных на этот случай, два из которых — лучшие или, по крайней мере, не самые худшие — мы разыскали в документах той эпохи и приводим ниже.

А теперь наши читатели, как бы мало ни заинтересовала их рассказанная здесь жуткая история, непременно поинтересуются дальнейшей судьбой убийц; поэтому мы проследим ее вплоть до того мига, как люди эти исчезнут — одни во мраке смерти, другие в безвестности и забвении. Первым заплатил свой долг небесам кюре Перрет: он умер, закованный в кандалы, по пути из Тулузы в Брест.

Шевалье сбежал в Венецию и нанялся в войска сиятельной республики, которая в то время воевала с турками. Его послали в Кандию [11], находившуюся в осаде мусульман уже двадцать два года; прибыв на место, он пошел прогуляться по стенам города с двумя офицерами, как вдруг у их ног взорвалась бомба: шевалье погиб на месте, а его спутники не получили ни царапины, что современники расценили как Божью кару.

Что же до аббата, его история более длинна и необычна: расставшись с шевалье в окрестностях Генуи, он пересек весь Пьемонт, прошел через Швейцарию, прихватил кусок Германии и, наконец, оказался в Голландии под именем Ламартельера. Долго раздумывая, где ему осесть, он в конце концов выбрал Вианен, которым правил в те времена граф цур Липпе [12]. Там он познакомился с неким дворянином, и тот представил его графу как француза, сбежавшего из отечества по религиозным соображениям.

С первого же разговора с иностранцем, явившимся искать убежища в его княжестве, граф обнаружил в чужестранце глубокий ум, осведомленность в литературе и науках и предложил ему заняться воспитанием его сына, которому в те поры было девять лет. Это предложение было большой удачей для аббата де Ганжа, и он поспешил его принять.

Аббат де Ганж был из тех, кто в совершенстве владеет собой: поняв, что от того, насколько хорошо он будет выполнять взятые на себя обязанности, зависит его благополучие и даже сама жизнь, он постарался как можно глубже упрятать свои дурные наклонности, дабы на виду оставались одни достоинства; оказавшись строгим наставником в рассуждении как ума, так и сердца, он сумел сделать принца столь совершенным человеком, что граф цур Липпе стал пользоваться мудростью и знаниями учителя, советуясь с ним относительно государственных дел, и по прошествии известного времени мнимый Ламартельер, не занимая никакого официального поста, стал душою маленького княжества.

При графине жила юная родственница, бедная, но весьма родовитая, которую графиня очень любила. Вскоре она заметила, что девушка увлечена воспитателем ее сына и питает к нему чувство более нежное, чем это пристало столь знатной дворянке, а Ламартельер, пользуясь своим возрастающим влиянием, делает все возможное, чтобы поддерживать в ней это чувство. Графиня вызвала к себе юную кузину, заставила ее признаться в любви к учителю, после чего заявила, что она сама высоко ценит Ламартельера и что они с мужем рассчитывали наградить его за услуги, которые он оказал их семейству и государству, пожаловав ему пенсии и какие-то достаточно высокие должности, однако со стороны человека с такой фамилией, без, рода, без имени добиваться руки столь знатной девушки — непомерная дерзость; она не требует, чтобы жених кузины был из Бурбонов, Монморанси или Роганов [13], но должен же он представлять собою хоть что-то, а не просто быть дворянчиком из Гаскони или Пуатье.

Юная кузина графини слово в слово передала этот разговор своему возлюбленному, полагая, что тот будет сражен, однако воспитатель ответил, что если единственное препятствие к их браку — его безродность, то этому можно помочь. Проведя у графа восемь лет, постоянно получая от него знаки искреннего доверия и уважения, аббат счел, что граф достаточно благорасположен к нему, чтобы он мог открыть свое истинное имя.

Поэтому он немедля испросил у графини аудиенции, она была дана также без промедления; и вот, склонившись перед графиней в почтительном поклоне, аббат проговорил: