Побоище князя Игоря. Новая повесть о Полку Игореве

Слова Агафьи странным образом успокоили Игоря.

И в самом деле, сколько походов будет в его жизни! До каких вершин славы он сможет дойти, возглавляя войско, а не следуя в нём под началом старшего брата!

Вдобавок глаза обожаемой женщины были столь неотразимы, так прекрасно было её нагое тело, что жажда ратных подвигов мигом сменилась в юноше совсем иными желаниями. Лёжа на сеновале после всех ласк и поцелуев, Игорь гладил пушистые растрёпанные волосы Агафьи, вглядываясь в черты разрумянившегося лица, размышлял, сравнится ли красотой с нею его наречённая невеста, которую он никогда не видел.

Агафья словно прочитала его мысли.

   — Вот приедет из Галича невеста, и забудешь ты меня, — тихо и грустно промолвила она, глядя в глаза Игорю.

   — Тебя? — Игорь коснулся губами обнажённой груди своей возлюбленной. И проникновенно добавил! — Тебя я никогда не забуду!

...Победоносные дружины русских князей вернулись из степного раздолья в конце августа. С богатой добычей шли домой князья, притоптали они половецкие орды, дойдя до Дона. Тысячи голов скота гнали русичи, табуны степных лошадей, гурты овец... Скрипели колёсами полонённые кибитки, в которых сидели жёны и дети степняков. Много половецких воинов полегло в сечах с русичами, но ещё больше угодило в плен. Пленили князья и нескольких ханов.

Олегово воинство потеряло в походе полторы сотни человек. Но знатная добыча, посмотреть на которую сбежался весь Новгород-Северский, делала потери не столь горькими.

Новгородцы с изумлением показывали пальцем на диковинных животных — верблюдов.

   — Глядите-ка, кони с горбами и коровьими хвостами!

   — Тьфу! Каких только тварей нет на белом свете.

Пленных половцев на торжище продавали в рабство.

Булгарские [41] купцы платили по серебряной монете за мужчину, от двух до пяти монет — за молодую женщину. Красивые девушки ценились дороже, но их живо раскупали боярские жёны себе в услужение.

Малорослые степные кони, слабосильные для землепашества, были неходовым товаром, зато селяне охотно приобретали крупных половецких овец, коих дружинники Олега пригнали великое множество.

Немало и других диковин можно было увидеть в тот день на новгородском торгу: и восточные ковры изумительных расцветок, и пуховые женские шали, и серебряные тонкогорлые сосуды. Кто-то продавал изогнутую половецкую саблю с рукоятью в виде бегущего пардуса [42], кто-то половецкий кафтан, расшитый блестящими бляхами. За бесценок расходились кожаные сёдла, уздечки и стремена; тут и там мелькали бухарские кольчуги, лёгкие круглые щиты и ясские [43] островерхие шлемы, снятые с убитых степняков. Было на что посмотреть и было что купить!

Во время пира в княжеском тереме Игорь, дрожа от восторга, слушал похвальбу подвыпивших Олеговых гридней:

   — Сколь поганых мы порубили за Удаем-рекой, не сосчитать!

   — А за речкой Орелью — и того больше!

   — Покуда к Дону вышли, столь полону набрали, что еле тащились по степи, обременённые обозами. Только баб половецких с ребятишками было тысяч двадцать!

   — А сколь на Дону поганых попленили, и ханов в том числе.

   — Да не перечесть!

   — И русских людей из неволи не одну тысячу_вызволили.

   — Запомнят поганые это поход!

   — Допрежь остерегутся на Русь ходить.

Воеводы и вместе с ними Олег восхищались киевским князем.

   — В отца пошёл Мстислав Изяславич, — молвил Бренк. — Тот в рати тоже расторопен был. Коль садился врагу на загривок, то гнал его до полного изничтожения.

   — Умелый воин Мстислав Изяславич, что и говорить, — соглашался с Бренком Георгий, — на хитрости военные горазд. Как он хана Иллелуку в ловушку заманил!

   — Я его в бою видел, — вставил Олег. — Ох и страшен Мстислав в сече! Головы половецкие так и летели с плеч долой, а одного степняка Мстислав наполы [44] рассёк мечом!

   — Не приведи господи с таким витязем один на один сойтись, — заметил кто-то за столом. — Вы руки у Мстислава видели? Такими руками волков душить!

   — Сказывают, лук у Мстислава столь тугой, что никому не под силу его натянуть, — добавил кто-то из бояр.

И снова наполняли чаши и братины [45] хмельным мёдом, пили за успешный поход, за храброго князя Мстислава Изяславича. Долгие лета такому витязю!

...Как только задули осенние ветры, в хоромах Олега объявился гонец из Чернигова.

Сообщение гонца было коротким:

   — Встречай невесту для брата Игоря.

Как выяснилось, посольство из Галича, передохнув в Чернигове, уже на пути в Новгород-Северский.

Олег отправил навстречу галичанам отряд дружинников во главе с Георгием.

Игорь, узнав, что дочь Ярослава Осмомысла завтра будет в Новгороде-Северском, пришёл в смятение. Он знал, что день этот рано или поздно наступит, но всё произошло так неожиданно.

Старший брат ободряюще похлопал Игоря по плечу:

   — Не робей, невесте твоей всего-то четырнадцать лет. Она небось робеет больше твоего.

Но Игорю было стыдно взглянуть Олегу в глаза: если бы тот знал истинную причину его волнения! Не скорая женитьба пугала Игоря, а то, что Ефросинья может встать между ним и Агафьей.

У Игоря теплилась надежда, что, быть может, дочь галицкого князя блистает неземной красотой, тогда он сразу потеряет голову от любви к ней. И это новое чувство переборет в нём любовь к Агафье, очистит от греховной связи.

Ночью, лёжа в постели, Игорь по-разному представлял свою встречу с Ефросиньей.

На деле вышло всё иначе.

Рано поутру Олег со своими ловчими отправился на охоту. Игорь увязался за ним.

В светлом осеннем лесу, роняющем жёлтые и бурые листья, далеко разносился вой охотничьих рогов и тяжёлый топот бегущих зубров.

Придесненские дубово-кленовые леса гигантской подковой охватывали подступающую к Новгороду-Северскому равнину. Весь правый берег реки Десны утопал в дремучих лесах. Густые дебри тянулись и по берегам реки Сновь, впадающей в Десну.

В Новгород-Северский охотники вернулись поздно вечером.

Игорь едва сбросил с плеч намокший плащ — на обратном пути охотников застал дождь, — как вошла мать с улыбкой на устах.

   — Пойдём, сын мой, — сказала Манефа, поцеловав сына. — Я познакомлю тебя с твоей невестой.

   — Разве галичане приехали? — удивился Игорь.

Он не увидел на теремном дворе ни лошадей, ни повозок, как бывало, если прибывали гости издалека.

   — Слава богу, приехали, — ответила Манефа. — До дождя успели. Идём же!..

Видя хорошее настроение матери, Игорь приободрился, — значит, невеста ей приглянулась. Стало быть, недурна собой его суженая!

В покоях княгини витал незнакомый Игорю аромат греческих благовоний. Стояли большие сундуки с приданым.

Служанки Манефы убирали со стола остатки обильной трапезы.

Стоявшая у окна незнакомая девушка в длинном платье из розовой парчи обернулась, когда Манефа окликнула её по имени.

   — Вот твой наречённый жених, — сказала княгиня, подтолкнув сына вперёд.

Игорь и Ефросинья застыли на месте, глядя друг на друга. Оба были смущены и хранили молчание.

При виде Ярославовой дочери Игорь почувствовал разочарование.

Перед ним стояла широкая в плечах и бёдрах высокая отроковица.

На вид Ефросинье смело можно было дать лет шестнадцать. Лицо её имело правильные черты, хотя и несколько крупные. У неё были большие, широко поставленные глаза, полные наивной простоты. Она была бледна, и эта бледность необычайно подходила к её красиво очерченным алым губам. Крупный прямой нос и густые брови заметно огрубляли девичий лик.

У Ефросиньи были тёмно-русые, слегка вьющиеся волосы, заплетённые в толстую длинную косу.

Игорь, познавший запретный плод, невольно задержал взгляд на девичьей груди, которой было явно тесно под платьем.