Финская война. Бастионы Лапландии

— Как же вы тогда с Жуковым повстречались, товарищ старшина? — вставил любопытный Рышков.

— Он-то как раз приехал, но было это несколько позже, а пока… Вскоре совсем рассвело, и мы услышали гул самолётов. Наши тяжёлые дэбээшки шли утюжить плацдарм. Потеряв в рукопашной двенадцать человек убитыми (в последующие дни от ран умерло ещё четверо) и почти три десятка ранеными, в разведроте осталось менее пятидесяти процентов боеспособных, причём лёгкие ранения имелись у всех, за исключением двух-трёх человек (в том числе и меня). Организовав с оставшимися бойцами линию обороны на подступах к перевязочному пункту (те, кто мог, рыли окопы, устанавливали пулемёты), расставив посты и усилив охранение за счёт оставшихся с нами кавалеристов, я с их командиром и тремя всадниками сопровождения отправился на рекогносцировку, предварительно отправив донесение в штаб полка майору Фекленко.

По широкой дуге огибая высоту Баин-Цаган, мы встретили нашу танковую колонну, разворачивающуюся для атаки на гору, где закрепились японцы. Удивившись полнейшему отсутствию мотопехоты, жизненно необходимой для поддержки бронетехники во время штурма, я направился к командирскому танку, который легко угадывался (не только нами, но и противником) по опоясывающей башню поручневой антенне радиосвязи. Обрисовав обстановку бравому чумазому командиру танкового батальона, я, ссылаясь на данные кавалеристов, сообщил тому о значительном количестве противотанковых орудий, переправленных на плацдарм. И предложил, остановив танки, организовать с нашей помощью разведку, выявить огневые точки и начать обстрел позиций противника с дальних дистанций, дожидаясь подхода мотопехоты. На что он ответил: «У меня приказ комкора Жукова атаковать своими силами. И мы его выполним!» Захлопнул крышку люка, и танк, лязгнув гусеницами, сорвался с места.

В последующие несколько часов мы наблюдали, как разворачивается грандиозная трагедия. Японские 37-миллиметровки щёлкали наши бэтээшки как орехи, легко пробивая даже лобовую броню. Отдельные машины, прорвавшиеся вглубь вражеской обороны, без поддержки пехоты быстро уничтожались солдатами противника с помощью гранат и бутылок с зажигательной смесью. Срывали башни взрывающиеся боекомплекты. Огромными факелами вспыхивали топливные баки, заполненные бензином. Горели десятки танков. Некоторые подбитые пытались вырваться из-под огня. Обожжённые люди метались по полю. Ринувшиеся на подмогу бронеавтомобили разрывало в клочья очередями из крупнокалиберных пулемётов. Стояла страшная жара. Атаки возобновлялись несколько раз. Воздушные бои, казалось, не стихали весь день, и позиции самураев терзали то штурмовики, то бомбардировщики. Но те, зарывшись в землю, неся потери, вновь выбирались из укрытий после очередного авиаудара и продолжали отчаянно отбивать неистовые атаки нашей бронетехники. Ураганный огонь подоспевшего артиллерийского полка переломил ход сражения: теперь японцы уже не пытались контратаковать, стараясь лишь удержать позиции. Артобстрел и звуки боя были слышны всю ночь.

После полуночи, когда наступило небольшое затишье, в расположение санитарной роты въехал новенький «форд» с включёнными фарами. Подбежавший дежурный заорал на водителя, чтобы тот их выключил, не демаскировал позицию. Шофёр, переглянувшись с кем-то на заднем сиденье, погасил свет. Когда я подошёл, из машины уже выбрались две солидные фигуры. Подскочивший ко мне адъютант шепнул на ухо: «Комкор Жуков».

«Здравия желаю, товарищ командующий корпусом!» — отчеканил я вполголоса.

Расспросив о подробностях утреннего боя, он дал несколько указаний о награждениях своему помощнику. Тем временем прибежала Татьяна и вызванные мной командир пулемётного взвода и сэнгун монгольского кавалерийского отряда.

Когда Георгий Константинович увидел Таню, глаза его плотоядно заблестели, и пока я расписывал ему подвиги пулемётчиков и кавалеристов, он то и дело поглядывал на неё. Когда же я наконец закончил, спросил довольно бодро: «А что такая прелестная девушка делает в таком мрачном и опасном месте? Может, стоит её перевести в санитарную роту при штабе корпуса?»

— Гляди-ка ты! Сам Жуков на нашу Таню глаз положил! — прокомментировал кто-то из бойцов в тёплой финской землянке. На него сразу зашикали.

«Старший военфельдшер Татьяна… Исполняю обязанности командира перевязочного пункта. У нас много раненых, товарищ командующий, не могу я их бросить…» — «А если мы вам замену найдём?» — перебил Жуков более утвердительно, нежели вопросительно. Но тут вмешался мой комвзвода: «Танечка у нас незаменимая! Вы бы видели, как она штыковые раны штопает, в момент заживают!» Комкор зыркнул на него страшными глазами и произнёс: «У нас незаменимых нет», — и всем сразу стало как-то неуютно от этой слишком знакомой фразы.

К чести полководца надо сказать, что Георгий Константинович умел слушать и солдат, и боевых командиров, смело используя бездонный кладезь солдатской смекалки в разработке боевых операций. Вот и сейчас он попросил высказать свои соображения. Комвзвода тут же предложил вести непрерывный артиллерийский огонь по переправе, чтобы враг не получил подкрепление и боеприпасы. С юга можно поставить орудия на прямую наводку.

«Туда уже направлен артдивизион», — ответил Жуков и обратился ко мне. Я набрал в лёгкие побольше воздуха и начал: «Во-первых: за ночь вкопать всю бронетехнику по башни в песок на безопасном расстоянии и лупить из неё по японцам. Во-вторых: не посылать больше танки штурмовать укрепления противника без поддержки мотопехоты. Они становятся лёгкой добычей для самураев, которые не хуже нас умеют бросать гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Мы сегодня в этом убедились. И в-третьих: отдать под трибунал того, кто сегодня отправил на убой целый танковый батальон».

Тут адъютант подскочил ко мне и яростно зашептал: «Это был приказ самого Жукова!» «А хоть бы и Жукова, у нас перед законом все равны!» — закусил я удила…

А через несколько дней пришёл приказ из штаба корпуса… Ну… дальше вы знаете…

Глава 6

— Всё, братцы, спать! Часа четыре у нас есть. Отбой, — негромко подытожил я рассказ и уже собирался пойти проверить посты, а заодно и успокоиться, как вдруг в землянку, словно ласковый южный ветер, ворвалась Таня в сопровождении двух бойцов разведбата, и в тесном помещении нежными колокольчиками зазвенел её чистый голос:

— Мальчики! Я, конечно, этого не одобряю, но раз высо-о-кое начальство решило, поделать ничего не могу. Вот вам ворошиловский паёк, смотрите, не упейтесь, и сало — от обморожений, на закуску. Говорят, скоро введут повсеместно, а пока только вам, зато спирт медицинский.

Бойцы радостно загудели, а я поднялся навстречу, обнял её — свежую, румяную с мороза — и пробурчал с еле скрываемым удовольствием:

— Ну как я могу спокойно воевать, когда ты шастаешь по темноте, чуть ли не по вражеским тылам?! Не могла кого из санитаров послать?

— Санитарам? Спирт? Ты в своём уме? И потом, со мной такие ребята боевые, им хуш рота финнов, уделают.

Ребята действительно были что надо. Доложились, подсели к огню. Ночью с нами в поиск пойдут, но у них своё задание.

— Татьяна Васильевна! — ехидно начал красноармеец Рышков, видно, уже приняв ещё с полстакана. — А не жалеете вы, что отвергли ухаживания комкора Жукова? Глядишь, уже б генеральшей стали. Попивали бы сейчас мальвазию где-нибудь в Гаграх!

— Мальвазию по Гаграм, Лёшенька, всякие куртизанки распивают, а генеральские жёны в палатах каменных от тоски и одиночества воют, тыл мужьям обеспечивают. И потом, что за жизнь без любви? Ночами в подушку выть, его вспоминать? — Татьяна кивнула в мою сторону и продолжила: — Да и вас, милые мои, ни на кого я не променяю.

Сквозь одобрительный гул послышалась пара затрещин и слегка обиженный голос Алексея: «За што, я ж так… пошутить…»

— А товарищ старшина, между прочим, после войны жениться обещал! — не успокаивался Рышков.

— Ой, не верь, Лёшенька, обманет он тебя! — рассмеялась Таня.