Тиран

— Друг Солона, философ.

— Скифский степной философ, — сказал из глубины комнаты Филокл. — Говорил очень степенно.

Его шутку встретили смехом.

— Он самый, — кивнул Изокл Филоклу. — Он говорил Солону, что афиняне — рабы своего города, рабы стен Акрополя.

— Вздор, — сказал Кальк.

Он пустил чаши с вином по кругу.

— О нет, совсем не вздор, позвольте вам сказать. — Филокл опирался на локоть, длинные волосы падали ему на лицо. — Он имел в виду, что греки — рабы своего представления о безопасности: необходимость постоянно защищаться лишает нас той самой свободы, которой мы так гордимся.

Изокл кивнул:

— Хорошо сказано.

Кальк яростно покачал головой.

— Ерунда! Ахинея! Рабы даже не могут носить оружие — им нечего защищать, и они никого не могут защитить.

Филокл подозвал виночерпия.

— Эй ты, — сказал он. — Сколько у тебя в сбережениях?

Раб средних лет застыл.

— Отвечай, — сказал Изокл. Он улыбался.

Киний понял, что Изокл не просто готов прищемить Кальку хвост — он наслаждается этим.

Раб опустил голову.

— Точно не знаю. Пожалуй, сто серебряных сов.

Филокл взмахом руки отпустил его.

— Вот вам доказательство. Я только что отдал все свои сбережения Посейдону. У меня нет ни совы, и эта чаша вина, дар высокочтимого хозяина, оказавшись у меня в желудке, станет всем моим достоянием. — Он выпил вино. — Теперь это все мое богатство, и так будет еще какое-то время. У меня нет сотни серебряных сов. А у этого раба есть. Отобрать их у него?

Кальк стиснул зубы. Как хозяин раба, он, вероятно, мог претендовать на все его деньги.

— Нет.

Филокл поднял пустую чашу.

— Нет. На самом деле ты помешаешь мне это сделать. Похоже, у этого раба есть собственность, и он готов защищать ее. Именно это говорит о нас Анархий. В сущности он говорит, что мы рабы, поскольку нам есть, что терять.

Изокл с легкой насмешкой захлопал в ладоши.

— Тебе следовало бы быть судьей.

Филокл, явно неуязвимый для насмешек, ответил:

— Я был им.

Киний отхлебнул вина.

— Так почему свободны скифы?

Изокл вытер рот.

— Лошади и бескрайние равнины. Они не столько защищают их, сколько бродят там. Когда царь царей выступил против них, они просто растаяли перед ним. Ни разу не вступили с ним в битву. Отказались защищаться, потому что им нечего было защищать. И в конце концов он потерпел полное поражение.

Киний поднял свою чашу.

— Это я помню из Геродота. — Он задумчиво повертел вино в чаше. — Но этот человек сегодня на улице…

Он помолчал.

— Ателий, — подсказал Изокл. — Пьяный скиф? Его зовут Ателий.

— У него на одежде целое состояние в золоте. Значит, им есть что защищать.

Беседа становилась скучной: купцы заспорили о происхождении скифского золота. После новой чаши вина они принялись вести шутливый научный спор о подлинности истории аргонавтов. Большинство было согласно с тем, что золотое руно существует; спорили лишь о том, какая река, впадающая в Эвксин, богата золотом. Филокл настаивал, что вся эта история — аллегория зерна. Его никто не слушал.

Ничего полезного о скифах Киний больше не услышал. Он выпил четыре чаши разбавленного вина, почувствовал, как изменилось его внутреннее равновесие, и отказался от очередной чаши.

— Раньше с вином ты не был женщиной, — рассмеялся Кальк.

Киний как будто никак не откликнулся, но Кальк вздрогнул, увидев его лицо. В комнате воцарилась тишина.

В воинском лагере такая обида требовала бы крови. Кальк не хотел оскорбить гостя, Киний это видел, но он видел также, что привычка к власти сделала Калька бесцеремонным и неучтивым.

Он поклонился и принужденно улыбнулся.

— Может, в таком случае мне пойти спать на женскую половину?

Смешки. Откровенно хохотал Изокл. Лицо Калька побагровело. Он счел оскорбительным непрямой намек Киния на то, что женщинам его посещение понравится.

Но Киний не видел причин извиняться. Он перевернул свою чашу и вышел.

На следующее утро он снова встал до рассвета. Он с трудом переносил спиртное и не любил много пить, даже в хорошей компании.

Филокл снова храпел на пороге. Киний прошел мимо него, думая, что этот человек — кладезь неожиданностей и противоречий, а он его едва знает. Тучный атлет, спартанец, философ — куда уж противоречивее.

Он прошел к загону. Один из галлов стоял на часах. Киний приветствовал его, подняв руку, потом прошел к загону и подманил серого жеребца пригоршней инжира. Сел на голую спину коня, сжал ногами его бока и поскакал по загону, чувствуя, как холодный воздух овевает лицо. Жеребец без усилий перелетел через ограду загона, и Киний погнал его на север, в сторону от земель Калька к пологим холмам на равнине. Он скакал, пока солнце золотым шаром не встало над горизонтом, потом сплел для жеребца венок из красных цветов и спел гимн Посейдону, который жеребцу нравился. Жеребец доел инжир, отказался от слишком жесткой травы, и Киний снова сел верхом и направился к городу, постепенно переходя в галоп, пока жеребец не помчался во весь опор. Когда они остановились на краю рынка, жеребец почти не устал. Киний спешился и повел жеребца по улице. Найдя наконец раннего продавца, торговавшего вином на распив чашами, он выпил кислого вина и почувствовал, что окончательно проснулся. Серый смотрел на него, дожидаясь лакомства.

— Отличная лошадь, — сказал скиф. Он стоял у крупа жеребца. Киний обернулся и увидел, что скиф гладит жеребца и ласкает его. Жеребец не возражал.

— Спасибо.

— Купить мне вино? — спросил скиф.

Фраза прозвучала так, словно он произносил ее тысячу раз.

Сегодня от него пахло не так мерзко, к тому же он интересовал Киния. Поэтому Киний заплатил за вторую порцию, протянул чашу скифу, и тот выпил.

— Спасибо. Ты ехать на ней? Да, я видел, — ехать. Неплохо. Да. Еще вина.

Киний купил ему еще вина.

— Я все время езжу верхом.

Ему хотелось похвастать, и он не понимал почему. Ему хотелось понравиться скифу — пьянице, попрошайке, но такому, у которого на одежде стоимость целого поместья в золоте.

— Спасибо. Плохое вино. Ты все время ездить? Я тоже. Нужна лошадь, я. — В своей островерхой шапке и с ужасным греческим он выглядел комично. — У тебя есть больше лошади? Больше?

Он потрепал серого.

Киний серьезно кивнул.

— Да.

Скиф похлопал себя по груди и коснулся лба — очень чуждый жест, почти персидский.

— Меня зови Ателий. Тебя зови?

— Киний.

— Покажи лошади. Больше лошади.

— Тогда пошли.

Киний легко и изящно сел верхом, как учат в конной школе. Скиф мгновенно оказался у него за спиной. Киний не мог взять в толк, как он сумел сесть так быстро. И теперь чувствовал себя нелепо: он не собирался везти с собой скифа, и выглядели они, конечно, глупо. Он поехал боковыми улицами, стараясь не обращать внимания на взгляды немногих проснувшихся горожан. Кальку будет над чем посмеяться, когда он встанет.

Они подъехали к загону. Все его люди уже поднялись, и Никий открыл ворота загона, не дожидаясь окрика Киния.

Никий держал голову серого, когда они спешивались.

— Он уже был здесь. Кажется безвредным. Из него вышел бы хороший прокусатор. [25]

Киний пожал плечами:

— Мне трудно его понять, но он как будто хочет купить лошадь и убраться отсюда.

Диодор разминал ноги у стены загона. Его волосы поутру походили на клубок рыжих змей Медузы, и он все время убирал со лба самые непокорные локоны.

— Кто бы его упрекнул? Но он скиф и может быть хорошим проводником.

Киний быстро принял решение и велел галлу:

— Приведи гнедого с белой мордой.

Антигон кивнул и стал протискиваться между лошадьми. Скиф подошел к стене загона и сел, прислонившись к ней спиной; его кожаные штаны были в грязи. Но ему как будто было все равно. Он наблюдал за лошадьми.