Казачий разезд

Возвратившись домой и поставив на подоконник свечу (чтобы Мария знала, что добрался благополучно), Василий сел писать письмо, хотя было странным, живя в одном городе, слать друг другу послания.

И вспомнилось Василию время, когда он с матерью жил в селе Залужном на Брацлавщине. Дом их стоял на площади-майдане, напротив единственной в Залужном церквушки. Отца Василий не знал. Никто в селе его никогда не видел. А самого Василия за глаза называли безбатчонком. Брацлавщина переходила из рук в руки. То здесь появлялись отряды Семена Палия, то казаки, то крымчаки. И Анна выбегала к тыну [12], услышав дальний конский топот, прикладывала руку к глазам и вглядывалась в пыльный, клубящийся тракт. Они с сыном жили вдвоем в большой хате, доставшейся Анне от родителей. Ее отец ушел на Сечь совсем еще молодым, когда Анне было два года. И с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Может, сложил голову в одной из схваток с ляхами или татарами, а может, попал в плен, продан на рынке невольников в Кафе и доживает свои дни на галерах. Матери Анна тоже почти не помнила. Та умерла во время эпидемии чумы, а Анну воспитала тетка, сестра отца.

В глазах Анны всегда жила печаль. Даже тогда, когда она пела песни над люлькой сына или рассказывала ему сказки…

— А где наш батько? — спрашивал Василий. — Он приедет к нам?

Анна гладила сына по голове: да, конечно, отец обязательно приедет, а сама украдкой вытирала кончиком платка слезу.

Уж не потому ли она так часто бегала к тыну глядеть на дорогу? Наверное, и сама ждала, что вот-вот к их дому прискачет тот, кого ждут здесь уже много лет…

После обеда, в самую жару, подоив корову и опустив в колодец кринку с молоком, Анна шла к тыну и, глядя вдаль, стояла там долго, неподвижно сложив на груди руки и по-старушечьи что-то нашептывая. Но однажды она с криком ринулась к дому, схватила Василия и вместе с ним бросилась к вырытому на огороде погребу:

— Татары!

Это был один из небольших татарских отрядов, которые, пользуясь смутой и неразберихой, царящей в королевстве Польском, время от времени появлялись на Правобережной Украине.

Татары пробыли в Залужном два дня. И вели себя на редкость вежливо: спалили всего две хаты на окраине и побили человек пять мужчин, пытавшихся оказать сопротивление. Но что было совершенно неожиданным, так это то, что они почему-то зарубили попа и стали постоем у церкви. Обычно церквей и священников они старались не трогать. Возможно, залужский поп оказался храбрецом и наговорил татарам дерзостей. Этого никто так никогда и не узнал.

Ночью татары жгли вокруг церкви костры, жарили на огне конину. А утром один из них зарубил на майдане девочку, шедшею в церковь поставить свечу. Василий с матерью уже в ту пору выбрались из погреба и сидели в саду под вишнями, дожидаясь, когда страшные гости уберутся наконец из села.

— Ой! — закричала вдруг мать. — Ой, неужели дитя убьют?

Конник гнался по площади за девочкой.

— Так она ж сиротка! — еще раз крикнула мать.

Затем она схватила Василия, повернула его спиной к площади и прижала к себе…

Через день, когда татары уже умчали, а девчонку похоронили, мать застала Василия за странным занятием. Он бегал по саду, а затем вдруг падал в бурьян и некоторое время лежал неподвижно. Но вскоре снова поднимался, бежал и падал.

— Сынку, что с тобой?

Василий молчал.

— Что это ты бегаешь и падаешь? Может, заболел?

— Нет, я здоров.

— Для чего ж ты на землю кидаешься?

Вечером, ложась спать, Василий позвал мать. Он признался ей, что он хотел понять, что чувствовала девочка, когда за ней гнался татарин, как видела она землю в последнюю секунду жизни. И вдруг заплакал.

Мать долго гладила сына по голове и тоже плакала. О чем думала она тогда? О своем отце, ушедшем воевать? О том, что и сын когда-нибудь пойдет вслед за дедом?..

Но Василий не ушел на Сечь. Не стал и пахарем. В десять лет он уже читал и писал. В семнадцать — уехал во Львов, где год был библиотекарем у шляхтича Лянскоронского, а затем жил, перебиваясь случайными заработками в типографии, куда его приглашали «искать ошибки в книгах». Василий моментально находил опечатки в только что набранных и оттиснутых страницах.

Вот и вся его биография. Пока что короткая. Да ведь и лет ему немного…

Об этом почти до утра и писал панне Марии письмо Василий. Не только тогда, с загубленной татарами сироткой, но и позднее он часто старался почувствовать, понять, каково тем, кому холодно, больно, страшно…

Но письмо не дошло до адресата. Утром Василий перечитал его и изорвал.

Сумка почтового курьера

Человек мчал лесной дорогой, прижав к боку большую кожаную сумку. При пистолетах и сабле, с тонким панцирем под камзолом, он пришпоривал коня, опасно осаживал его на поворотах и надеялся еще засветло добраться до постоялого двора.

Чувство тревоги никогда не покидало этого человека. Вот уже десять лет служил он почтовым курьером, и все десять лет только и успевал, что переседлывать коней и, отправляясь в путь, тщательно заряжать пистолеты. У него не было врагов или недоброжелателей. Вообще человек этот был тих и незлобив. Но он служил почтовым курьером — нелегкая и опасная работа. Курьеров грабили, на них нападали. Очень часто курьеры исчезали бесследно.

За ними охотились не только потому, что искали в их сумках деньги. Не менее важны были и письма. Ведь по письмам можно было узнать, что замышляет воинственный вельможа или знатный купец. Наконец, представить себе, чем живут, о чем мечтают жители соседней державы. Уж не вознамерились ли они вступить в союз с кем-нибудь? Это тоже опасно. В союзы вступают обязательно против кого-то. Так против кого же именно?

Правда, издавна существовала и голубиная почта. Но голубей легко научились сманивать. Птице, как известно, не дан человеческий разум. Она не всегда знает, где друг, а где враг. Это поняли еще древние римляне, которые поначалу охотно использовали для передачи спешных посланий внутри своей огромной столицы быстрокрылых ласточек. Ласточек хоть никто и не сманивал, зато они часто приносили привязанные к груди записки совсем не в те дворы, где их ждали. В общем, двух тысячелетий оказалось достаточно, чтобы люди убедились в ненадежности пернатой почты. И потому уже в начале XVIII века письма чаще слали со специальными нарочными или почтовыми курьерами.

Почты были открыты во всех больших европейских городах. Была она и во Львове. Ее основал Роберт Бандинелли, внук знаменитого скульптора Бартоломео Бандинелли, автора статуи Геракла на площади Синьории во Флоренции. Внук скульптором не стал. Может быть, таланта не хватило или же увлекла жажда странствий. Поездив по Европе, он осел во Львове, построил большой дом, в котором и открыл почту. Его девизом было: «Письмо, отправленное с нашим курьером, обязательно найдет адресата!» У курьеров львовской почты от времен Бандинелли была строжайшая инструкция в случае малейшей опасности поворачивать коня и нестись назад без оглядки, спасая драгоценную кожаную сумку и честь фирмы.

О Роберте Бандинелли можно было бы рассказать много любопытного. Он увлекался еще аквариумными рыбками и, говорят, умудрился даже вывести новую, доселе неизвестную породу. Но сейчас — о курьере. Итак, человек мчал лесной дорогой, пришпоривая коня и тревожно поглядывая вперед: не колыхнется ли где-нибудь ветка, нет ли где признаков засады? И все же он просмотрел ее. Блеснул свет, что-то колючее ударило его в плечо. Секунду спустя долетел звук выстрела. Но курьер не растерялся. Он бросил коня влево, между деревьями, потом осадил и помчал назад. На этот раз кожаная сумка была спасена. Курьер оказался находчивей и тверже характером, чем те, кто поджидал его в засаде. Раненный, истекающий кровью, он все же ушел от преследователей и спас драгоценную сумку.

Курьер почти загнал коня. Зато все письма с опозданием, но все же нашли адресатов. А за ранение и проявленные смелость и присутствие духа курьера наградили десятью талерами — суммой по тем временам очень большой. Бедный человек даже обрадовался своему несчастью. Если бы за каждую рану столько платили, он готов был бы ежедневно подставлять себя под пули. Ведь у него семья — хворая жена, старая мать и трое детей… И крови-то из раны вытекло не так уж много. Сам курьер полагал, что никак не на десять талеров.