Доктор Есениус

Наконец дело дошло до того, что пражский архиепископ приказал разрушить костел в Гробах, а брженовский аббат приказал костел в Броумове закрыть. Некоторых членов общины посадили в тюрьму.

Шлик сказал язвительно:

— Пока у Матиаша не было наследника престола, он не решался так открыто нарушать грамоту. Но теперь, когда мы проголосовали за Фердинанда и позволили ему короноваться чешским королем, Матиаш решил, что ему теперь нечего нас больше бояться. И вот результаты — события в Броумове и в Гробах.

— Мы должны решительно выступить против императорского своеволия! — энергично заявил Будовец. — Долг дефензоров велит нам оборонять веру против всяческих нападок. Поэтому мы решили созвать съезд наших сословий. Мы желали бы, чтобы съезд происходил тут, в Главной коллегии.

Это было слишком неожиданно.

— Пусть простят мне ваши милости, но я боюсь, что академический статут не дает мне права решать подобные вопросы.

— Как же так? — быстро отозвался Будовец. — Разве академия собирается выступить против нашего святого дела? Разве интересы Карлова университета расходятся с интересами чешских сословий?

Шлик только слушал. Потом сказал спокойно:

— Грамота отдает Карлов университет под попечительство дефензоров. Его магнифиценция, как видно, не считает нас представителями дефензоров. Можно исправить эту формальность. Мы пришлем вам решение с подписями всех дефензоров.

— А может быть, вы не намерены подчиняться решению? — Раздражение Будовца еще не улеглось.

Ректор оставался бесстрастным.

— Я нимало не сомневаюсь в правах дефензоров, — ответил он мирно. — Но понимаю так, что академия подсудна им только в деле приема и увольнения профессоров, в деле имущества и в других подобных делах.

— Значит, охрана свободы совести не касается академии? — взорвался Будовец.

Шлик, опасаясь ссоры, вмешался;

— Я понимаю опасения его магнифиценции, ведь и я был ректором университета в Иене. Мы должны выслушать его. И выслушать спокойно, потому что я убежден, что доктор такой же ревностный христианки, как и мы.

Есениус с благодарностью взглянул на Шлика.

— Да, ваша милость, вы правильно поняли, что я имею в виду. Съезд, обсуждающий приказы императора, Матиаш будет рассматривать как акт враждебный. Я опасаюсь, что дело дойдет до распрей, в которых придется принять участие и академии. И я не знаю, пойдет ли это на пользу дальнейшему расцвету нашего учебного заведения.

Будовец молча слушал слова Есениуса, потом сказал:

— Признаю, что ваши опасения проистекают от заботы о судьбе академии, а не из религиозного легкомыслия. Но съезд мы должны созвать. А под открытым небом мы собираться не можем. И ни у кого из нас нет столь большого помещения, чтобы уместить всех. Зала академии — единственное место, где может происходить такое собрание.

Ректор должен был признать справедливость слов Будовца, Но он не желал принимать решение сам.

— Если дефензоры решат, что, несмотря на высказанные мною соображения, они все же должны созвать съезд в помещении университета, я сообщу это ректорскому сенату и всему профессорскому совету.

Так было решено, и съезд протестантских сословий чешских, созванный в марте 1618 года, происходил в зале университета.

После съезда напряженные отношения между сословиями и императором, которого представляли в Праге наместники, обострились настолько, что в конце мая господа чешские протестанты выбросили из окна пражского Града наместников Славату и Мартиница, а заодно и писаря Фабриция. Хотя их сбросили со второго этажа, наместники остались целы, так как упали на груду прошлогодних листьев и старых бумаг, выброшенных из канцелярии.

Это удивительное спасение дало пищу множеству толков. Нашлись люди, которые клялись, что видели под окном деву Марию с распростертым плащом, в который она подхватила падающих и потом тихо опустила их на землю.

Люди верили этим речам, так как видели чудо в том, что ни один из выброшенных с такой высоты не пострадал.

Начиналось чешское вооруженное восстание против Габсбургов.

Однажды летом вице-канцлер Михаловиц пригласил Есениуса на совет. Пришли граф Турн, Шлик, Будовец и еще несколько видных протестантских деятелей.

— Ваша магнифиценция, мы решили пригласить вас на это собрание, чтобы просить сослужить великую службу нашему делу, — начал Будовец. — Мы хорошо помним ваше обещание, которое вы некогда дали его милости пану вице-канцлеру. Вы говорили, что мы вполне можем рассчитывать на вас. Теперь нам остается действовать только силой. Нам нужно сильное войско и мощные союзники.

— Короче — в Прешпорке в будущем месяце венгерские сословия сойдутся на общий сейм. К этому приурочена коронация Фердинанда венгерским королем. Мы должны склонить на нашу сторону венгерские сословия, чтобы вместе действовать против Фердинанда. Поэтому мы решили отрядить вас с посольством на прешпоркский сейм. Я думаю, вам ясны цели посольства. Мы хотим убедить венгерские сословия, что наша борьба справедлива, что мы желаем только сохранить обеспеченные грамотой религиозные свободы, которые Фердинанд уничтожил. В этом заключается главная цель вашего посольства. В таком духе вы и должны выступать на сейме. Но мы будем рады, если вы не ограничите свою деятельность только этим. Вы должны использовать свое пребывание в Прешпорке для установления личных связей с видными венгерскими протестантскими магнатами. Постарайтесь убедить их, что наша борьба за религиозное равноправие — дело не только чешского королевства. То, что сегодня мешает нам, завтра может постигнуть и Венгрию. Но, хотя вы и будете облечены посольской неприкосновенностью, действуйте осмотрительно. Ну как: принимаете поручение?

Сердце Есениуса забилось от волнения.

Вот и пришел его час!

Первое, что он почувствовал, было радостное волнение. Ему льстило, что выбрали именно его. Его желание быть на виду в значительной степени удовлетворилось избранием на пост ректора, но сколько профессоров перед ним побывало на ректорском посту, и ни одному из них не поручали дела такой важности. Он первый! Эта мысль удовлетворила его тщеславие и честолюбие…

Он полностью отдавал себе отчет в значении посольства. Дело, которое возлагают на него сейчас сословия, значительнее звания ректора, которое он принял по их же настоянию. Теперь-то он сам примет участие в политических событиях. Возможно, что от успеха этого посольства будут зависеть дальнейшие судьбы страны… Но для этого дела нужен опытный дипломат и политик.

— Я ценю высокую честь и доверие, которые вы мне оказываете, но считаю своим долгом уведомить вас, что меня ожидает неуспех, так как я не обладаю достаточным опытом в этой области. Мой язык привык точно формулировать мысли, чтобы слова всегда выражали единственное значение, и я, возможно, не замечу ловушек, которые мне могут расставить опытные дипломаты и политики. И потому считаю, что вам следует подумать, не лучше ли для пользы дела поручить посольство кому-нибудь более способному.

Тут слово взял граф Турн:

— Понимаю ваши опасения, магнифиценция, мне знакомо это чувство неловкости и беспокойства, когда человек приступает к исполнению новой должности. Нужно прыгнуть в пучину для того, чтобы научиться плавать. Я так стал военачальником. Мне сказали, что нет никого лучше, и пришлось согласиться. Так и теперь. Мы убеждены, что никто не справится лучше вас.

— Да, ваша милость, вы правы, — подтвердил Будовец. — Ректор Есениус — венгерский рыцарь, уже по этому одному протестантские венгерские сословия примут его охотнее, чем кого-нибудь другого. Что же касается опасений, что вы можете заблудиться в лабиринте политики, я думаю, что это напрасные опасения. Мы хотим, чтобы вы сражались за наше дело правдой. Вы обладаете ораторским искусством, и поэтому, каковы бы ни были результаты вашего посольства, мы примем их с убеждением, что вы сделали для нашего дела все возможное. И мы твердо верим в то, что вы не откажете нам.

Есениус не хотел заставлять просить себя, но не забывал и о своем долге по отношению к университету. И он поделился с дефензорами своими заботами.