До каких пор буду звать?

Четырнадцать лет прошло с тех пор, как мы расстались. И лишь теперь я решился тебе написать. Четырнадцать лет тому назад я жил в дак-бунгало, а ты работал у меня. Я познакомился с тобой в тот день, когда ты спас мою дочь. Сусанна, которой ты служил верой и правдой, в прошлом году умерла. Я совсем стар, я болен. Сколько мне осталось жить — этого никто не знает. Деньги, которые я скопил, находясь в Индии, пошли мне не впрок, Индия получила независимость. Я не знаю, как ты теперь живешь… Если это письмо дойдет до тебя, ответь мне. Я лежу больной, прикован к постели… С нетерпением буду ждать ответа…

Ты можешь спросить, почему я до сих пор не писал? Мне будет нелегко ответить. Дело в том, что в те времена, когда я рос, мы, англичане, правили миром. И я привык править. Я считал всех индийцев невежественными и глупыми. Но когда я встретил тебя и Каджри, я стал думать иначе. Я видел: даже в нищете и рабстве человек остается человеком. Власть и богатство — вот что лишает человека его сущности, а сущность эта — человечность, которая преодолевает и горы и моря. Она есть и в Англии, и в твоей деревне, где нет таких машин, как в Лондоне, где нет и такого количества людей. Но я не сразу это осознал.

Я не могу ничего сказать о Лоуренсе, кроме того, что он все время искал встречи с моей дочерью и умолял ее о прощении. Он погиб в минувшей войне, а о покойниках не принято говорить плохо.

Знаешь ли ты, как прошла жизнь Сусанны? Когда умерла Каджри, Сусанна отдала тебе все свои сбережения. Вернувшись в Англию, она твердо решила, что никогда не выйдет замуж. Она говорила мне: «Отец, повсюду на земле есть хорошие, великодушные люди. Ты помнишь Каджри? Когда Лоуренс ударил ее, беременную, ногой в живот, она, чтобы не огорчать меня, сказала: „Не плачьте, ребенок ведь дело наживное!“»

Сусанна очень тосковала по своей девочке. Сейчас я уже не боюсь того, что это письмо может попасть в чужие руки. Сколько мне еще осталось?! Теперь я хорошо понимаю, что те понятия чести и закона, которые мы насаждали, предназначались лишь для того, чтобы скрыть наше подлинное лицо, чтобы люди нас боялись. Сусанна говорила мне, что однажды Каджри высказала замечательную мысль: «Почему земля поделена между государствами? — удивлялась она. — Где стоит человек, там и его земля». Как это верно! Вся земля принадлежит всем людям одинаково и грешно ее делить…

Сусанна постоянно вспоминала про девочку, даже в последние минуты своей жизни. Здесь, в Англии, она стала медицинской сестрой. Много достойных людей добивалось ее руки, но она отказывала им. Она была чистой и безгрешной. А тот, кто был виновником ее страданий, всю жизнь раскаивался…

Я скоро умру. Во имя власти, закона и престижа я губил сотни людей. Но сегодня, когда я, отрешившись от всего и всех, раздумываю над этим, мне кажется, что все это делал не я, а какая-то огромная тупая машина, в которой я был всего лишь винтиком.

Как величественна смерть в своей неотвратимости. Она повелевает ничего не скрывать, ничего не утаивать. Каждый из нас на пороге смерти становится просто человеком. И я хочу отбросить от себя все наносное: ненависть, вражду, высокомерие и предубеждения.

Ты вырастил дочь Сусанны. Я знаю, что она тебе очень дорога. Ты сам назвал ее Чандой, правда? Мне об этом говорила Сусанна. Но Сусанны уже нет. Скажи девочке, кто ее мать… Но не бойся, я не собираюсь отнимать ее у тебя, мои дни сочтены. Если ты сообщишь ей, что она моя внучка, эта девочка из Индии почувствует, что люди в наших странах совсем одинаковы. Индия теперь обрела независимость, и я горжусь этим, я понимаю, что если б в Индии все осталось по-прежнему, моя внучка стала бы рабыней. Свобода — великая сила, но только тогда, когда она не строится на подавлении одних другими.

Приласкай за меня Чанду. Мы, христиане, не признаем переселения души. Но ты индус, и, конечно, веришь в это. Я не знаю, рождаются ли люди вновь после смерти, но если рождаются, то я хотел бы, чтобы мы когда-нибудь встретились снова в любом воплощении. От моего имени попроси у Чанды прощения за то, что она, ни в чем не повинное дитя, была нами брошена из-за ложного стыда и предрассудков. Но ее мать очень страдала. Она хотела бы стать выше этих ложных понятий. Но что поделаешь, если общество диктовало ей свои законы. Потому-то она и терзалась всю свою жизнь. Страдания раньше времени свели ее в могилу.

Ответь мне на мое письмо. Если же я не получу ответа, значит, на то была божья воля.

Прощай.