Каин: Антигерой или герой нашего времени? (СИ)

— Ну что, мать, — повернувшись к Лукерье, заговорил Акимыч. — Думаю, быть сговору. Не век же нашей доченьке сидеть в светелке, пора и мужа заиметь.

У Лукерьи вновь глаза на мокром месте, а дочь, вспыхнув как огонь, резко выпалила:

— Я ж говорила, тятенька. Не мил мне этот человек. Он — жестокий и злой. Даже если вы благословите меня, я не буду жить. Он же Каин не по кличке, а по сердцу. Лучше сейчас меня погубите!

Алевинка высказала и убежала в светлицу.

Акимыч с понурым лицом развел плечами.

— Ты уж не обессудь, ваша милость. Мы, чай, не басурманы, на аркане дочь не потащишь. Дай недельку сроку. Постараюсь Авелинку уговорить.

— Хорошо, Демид Акимыч, но не больше недели. И не дай Бог довести меня до греха.

Через неделю Акимыч сам явился в дом Каина и с мрачным видом вернул ему подарки.

— Хоть убей, ваша милость. Не хочет.

— Ступай! — коротко но сурово сказал Каин и, подумав несколько минут, поехал к Еленинской башне где в оковах сидел фальшивомонетчик Андрюха Скоробогатый.

Самая жуткая Пыточная России, в коей Ивану бывать еще не доводилось, и коя произвела у него гнетущее впечатление. В пыточной сыро и сумрачно, ибо освещена всего тремя сальными плошками, кои дымят и без того черня закопченные стены, а с потолка капают на головы узников тягучие холодные капли, словно производя дополнительную пытку. Узники же прикованы к каменным стенам железными цепями, опричь того колодками, кои снимаются с ног лишь тогда, когда преступника подвесят на дыбу и начнут выворачивать из суставов руки и ломать кости, да еще со страшной силой хлестать особыми пыточными плетьми, в которые вплетены железные, с острыми углами кругляши, пробивающие тело до костей. Но и это не все: под голые ступни узники палач поставляет, вынутую из жаратки, раскаленные угли на широкой сковороде с длинной деревянной ручкой.

Господи, чего только нет в пыточной. Железные прутья и клещи, стальные иглы, лежащие в особых коробочках, пыточные станки, кои в считанные секунды могут раздробить или вовсе перемолоть любую часть тела жертвы.

Иван, разглядев среди преступников Андрюшку Скоробогатого, двинулся к нему и наткнулся на какую-то бочку, из которой торчали розги.

«Березовая каша, замоченная в соленой воде. Лихо же достается браткам».

Андрюха лежал на куче жухлой соломы в изодранном в клочья рубище и тихо стонал. Вид его был жалким, изнуряющим, глаза провалились. Некогда от тучного, спелого тела остались одни кости.

— Жив, мастер?

Андрюха загремел цепями, приподнялся, зло, надрывно заклокотал:

— Падла… иуда…гореть тебе в геенне огненной.

— Ну, буде! — прикрикнул Каин и подсел к Андрюхе. — Я к тебе с добром пришел.

— Этот ты-то с добром? Не хочу с падлом говорить.

— Захочешь, когда я тебя на волю выпущу.

— Какая воля? Меня завтра на дубу подвесят, а потом костяк в яму кинут.

— Не висеть тебе на дыбе, Андрюха. Оговори одного человека и гуляй по белу свету. Жить-то хочешь?

— Кто ж к Костлявой торопиться? О ком речь?

— Я знаю, что ты живешь неподалеку от Трубы. Ведаешь краснодеревщика Демида?

— Слыхать слыхал, но дел с ним не имел?

— Имел, Андрюха, с дочкой его Авелинкой.

— Ты чего, Каин, дурь гонишь?

— Вникай дальше. Девку надо оговорить. Сегодня же тебя вызовут к секретарю Седову, и скажешь ему, что дочь краснодеревщика Авелинка помогала тебе воровские деньги делать.

— Коим образом?

— Соображай, дурья башка. Она же златошвейка. У нее всегда в наличии золоченая, серебряная и мишурная проволока. Настоящий клад для тебя.

— Уразумел… Но тебе-то какая корысть?

— О том тебе знать не обязательно. Если оговоришь и на очной ставке все подтвердишь секретарю, на другой день выйдешь на волю. Договорились, Андрюха?

— У меня другого выхода нет. Из Пыточной только в Убогий дом отвозят. Оговорю.

В тот же час Каин побеседовал с Парфеном Седовым. Тот хоть и молод, но сразу раскусил Каина.

— Никак девка приглянулась, а та дала от ворот поворот. Незаконно, Иван Осипыч. Взять девку под караул не могу-с.

Каин брякнул перед секретарем кошельком с червонцами. Тот торопливо (как бы кто в кабинет не вошел) спрятал кошелек в ящик стола и выдавил на лице угодливую улыбку.

— Сегодня же дочь краснодеревщика будет взята под караул. В Сыскной или сразу в Пыточную башню?

— Вначале для допроса в Сыскной, а уж потом в Пыточную, Парфен Владимирович. Пусть подумает, что ее ждет.

— Применить все меры воздействия?

— Ни в коем случае. Кому тогда она будет нужна? Пусть недельку поголодует, кормежку — самую скудную, ну и плеточкой легонько пройдитесь. Легонько! А в Пыточной посадите ее прямо возле дыбы и накажите палачу, что вот-вот-де и ее подвесят. Сломается, всю гордыню свою забудет, а потом я ее в золотую клетку на откорм увезу. Действуй, Парфен Владимирович!

— Только ради вас, Иван Осипыч. Все будет исполнено в самолучшем виде. Только бы до их сиятельства не дошло.

— Не беда. И на его роток накинем шелковый платок. А Андрюшку Скоробогатого на волю отпусти. С судьей и подьячим я переговорю.

— Какая же большая власть у вас, Иван Осипыч. Получается, над приказом-то вы начальствуете, — польстил Каину секретарь.

— Куда уж нам, малому воробышку, с бестолковой головушкой, кой только и умеет крылышками порхать. Будь здоров, Парфен!

… В тот же день Авелинку доставили в Сыскной приказ и «спрашивали, для чего она, ведая, что Скоробогатый делал воровские деньги, не доносила. Несчастная и невинная девица, хотя и приносила справедливое в том оправдание, и уверяла всякими клятвами, что не только ничего не ведает, но и доказателя в глаза не знает, но правдолюбивые секретари, не утвердясь на праведном ее ответе, определили допросить ее на очной ставке под плетьми и до тех пор мучили, что едва оставили живую и без всякого чувства, приказали отнести ее на рогожке и бросить, как настоящую злодейку, в тюрьму».

Узнав, что Авелинку крепко избили, Каин пришел в негодование. Он схватил Седого за темно-зеленый мундир, да так, что от него посыпались орленые пуговицы.

— Я тебе что говорил?! А ты — сучья морда!!

— Прошу прощения, Иван Осипович. Во время дознания нежданно-негаданно пришел их сиятельство и приказал допросить девицу с пристрастием. Он тех, кто причастен к изготовлению воровских денег, особливо пытает.

— Знаю! — оттолкнув от себя секретаря, выкрикнул Иван.

Приверженность Кропоткина к фальшивомонетчикам была известна всему приказу, ибо каждый изобличенный «мастер», чтобы не висеть на дыбе, приносил их сиятельству немалую выгоду.

— Предупредить же вас, Иван Осипович, уже было неосуществимо.

— Тетери!

Иван, зная, что Кропоткин и дальше не оставит в покое Авелинку, кинулся в кабинет князя. Золотые червонцы возымели свое дело.

— Какой же вы селадон, батенька, — миролюбиво произнес князь. — Я прикажу оставить в покое вашу пассию.

— Благодарствую, однако, извольте выполнить небольшую просьбу, ваше сиятельство.

— Весь внимание.

— К девице надо послать доктора, чтобы как можно быстрее поставить ее на ноги. Мази, порошки, пилюли, и хорошее питание.

— Не волнуйтесь, батенька. Поднимем твою девицу.

Но на этом Иван не успокоился. Ему надлежало продумать новую идею, в которой особое место должна занять толковая женщина, которая бы сказала о нем добрые слова. Но такую найти на Москве непросто. Девицы, проведенные с ним одну, две ночи в постели, на эту роль совершенно не годились, ибо они могли все испортить и еще больше озлобить Авелинку.

И тут в голову Ивана всплыла Аришка, его давнишняя спасительница. Правда, ныне она замужем за рейтаром Нелидовым, но это не помеха.

Дом рейтара, как уже знал Иван из разговоров Аришки, находился на Петровке Белого города — одной из древнейших улиц Москвы, названной по Петровскому монастырю, что на «Высоком» (месте), основанному у Петровских ворот в середине Х1У века.