Широки врата

Он повёз своих родителей обратно в Париж. Марселина ехала с ними, потому что она и Бьюти собирались в Бьенвеню по делам сезона. Что касается Робби, то он ожидал заказов от обоих правительств Англии и Франции, но они были меньше, чем он ожидал. И он больше, чем когда-либо, испытывал отвращение к бюрократическим бездельникам. Он был обязан из вежливости доложить обо всём Захарову, и Ланни повёз его туда, и наблюдал, как старое человеческое существо возвращается к жизни, слушая о торговле инструментами смерти. А тот усмехнулся и проговорил: «Я помню свою первую продажу подводной лодки Норденфельда, которая в те дни была так же сложна, чиновники вели себя так же, как с самолетами теперь. Я продал одну для моего греческого правительства, а потом я поехал к туркам, которых я ненавидел, и сказал: «Греки имеют подводную лодку, и теперь над всем вашим флотом нависла страшная угроза. Вы должны иметь две, если хотите чувствовать себя в безопасности». Таким образом, они купили две, и после этого ни одно правительство в Европе не могло устоять передо мной».

Робби знал эту историю, и сообщил, что старый паук был классиком в их отрасли. Услышав это, паук остался доволен. «Вы должны прямо сейчас посетить Муссолини», — сказал он, но американец ответил: «К сожалению, мои руки связаны, потому что мое правительство издало идиотскую Декларацию о нейтралитете, запрещающую продажу вооружения любой воюющей стороне».

«Ну, тогда, поезжайте к Герингу», — предложил командор. «Это, безусловно, разбудит их».

«Он приглашал меня», — был ответ Робби. — «Я ждал, пока я смогу сказать ему что-нибудь определенное о том, что делают другие».

«Скажите ему, что бы то ни было», — сказал сэр Бэзиль. — «В мое время я сделал себе правилом рассказывать людям, как должно быть, а потом шёл и делал, как сказал. Когда я обнаружил, что пулемет Максима лучше, чем Норденфельда, я сказал миру, что это был мой пулемет, показавший лучший результат. Это было незадолго до того, как я купил Максим, так что какая разница?» Мало кто когда-либо видел оружейного короля Европы смеющимся, и теперь, когда Ланни увидел его, то подумал, что это неприятное зрелище.

Ланни догадался, что его отец не упустит немецкий рынок, и был подготовлен к просьбе отца представить его командующему немецкой авиации. Но сейчас он узнал, что Геринг послал агента к Робби в Париж, и что Робби собирается в Берлин в ближайшие несколько дней. Вот так всё случилось, Золтан получил заказ на одну из картин генерала. А Ланни получил письмо от торговца в Берлине, одного из старых компаньонов Йоханнеса, сообщавшее, что трудные времена и повышение налогов заставили его последовать совету Ланни и назвать цены на несколько работ старых мастеров. Так, на обратном пути от Захарова, Ланни спросил: «Хочешь, я отвезу тебя в Берлин?»

— «Я не думаю, что я должен терять время, сын, я должен лететь. Почему бы тебе не полететь со мной?» Это было в середине декабря, но авиационная техника была уже так усовершенствована, что пассажирские самолеты редко выбивались из графика. Ланни сказал: «Ладно», ибо он не должен забывать, что его отец дал ему наводку на сделку Хора и Лаваля. Возможно, жирный генерал будет говорить более откровенно с крупным бизнесменом, чем с любителем искусства. Конечно, если собираешься стать антигитлеровским шпионом, лучшего отца не выбрать, чем президент Бэдд-Эрлинга.

Робби предупредил Захарова, что Геринг, вероятно, захочет получить лицензии на американские патенты. Но Робби не будет рассматривать это предложение, так как собирается сохранить весь бизнес в своих руках, и старый оружейный специалист решил, что это было мудро. «Заставьте его заплатить за каждый самолет», — предложил он.

Ни один из них, казалось, не рассматривал возможность того, что жирный генерал может украсть конструкцию Робби. На обратном пути в Париж, Ланни поднял этот вопрос, и отец ответил: «Деловые люди не делают такие вещи, потому что они не окупаются в долгосрочной перспективе, ведь никто с ним больше не будет иметь никаких дел».

— Ты воспринимаешь Геринга, как делового человека, Робби?

— Он быстро становится одним из самых крупных. Мне сказали, что он строит крупнейший сталелитейный завод в Германии, и он в частной собственности.

— Да, Робби, любой пират или бандит может войти в бизнес после того, как он награбил достаточно денег. Я полагаю, что Аль Капоне тоже мог бы, если бы правительство оставило его в покое.

— Ну, если бы он мог, то действовал бы, как деловой человек. Он узнал бы, чтобы получать прибыль, надо вести бизнес в большом масштабе, а для того, чтобы это делать, надо держать своё слово с людьми, у которых покупаешь, и кому продаешь. То, что ты называешь капитализмом, платит намного лучше, чем любое пиратство или бандитизм.

«О, я знаю об этом», — ответил блудный сын, и улыбнулся, думая, как наивен его отец, как и любой нацист! Ланни знал, что ничего хорошего не выйдет, если развивать эту тему, потому что этот человек великих дел не обратит внимания на высказывания социалиста. Робби, как и Ирма, отказывался верить, что нацисты были так плохи, как они показывали себя, и он находил оправдания для всех и каждого злодеяния, которые дошли до его сведения. Они ограбили Йоханнеса Робина. Да, конечно, но тогда Йоханнес был недобросовестным Schieber, и, следовательно, должен был принять меры предосторожности и выехать из Германии сразу, а не пытаться плыть на яхте.

Робби, естественно, не сказал бы это Йоханнесу. Он редко упоминал нацистов своему компаньону. Но оба они были всю свою жизнь деловыми людьми и принимали как должное, что их долг перед акционерами Бэдд-Эрлинга перевешивают их ответственность перед такими отвлечёнными понятиями, как истина, справедливость, гуманность, или перед любой другой блестящей банальностью. Робби справится сам с немецким рынком, которому не нужно показывать еврейские имена. После получения прибыли, ну, pecunia non olet, деньги не пахнут, и Йоханнес, миноритарный акционер, положит эти дивиденды на свой банковский счет, и не будет их нюхать.

«И, кроме того», — сказал Робби, продолжая свою мысль, — «как я могу удержать Геринга от кражи моих проектов, если он захочет? Ведь он может купить одну из моих новых моделей через посредника, и, когда есть образец, считай, что он имеет всю конструкцию».

— Что бы ты сделал, если бы он украл их?

— Я угрожал бы подать в суд на него, и он знал бы, что правда на моей стороне. Я, возможно, не добился бы справедливости в его судах, но я бы довёл бы дело до делового мира Великобритании, Франции и Америки, и это бы стоило ему гораздо больше, чем он получил бы. Видишь, сын, наши деловые люди торгуют с немцами все время, независимо от политики. Стандарт Ойл сотрудничает по патентным правам с ИГ Фарбен, трестом по производству красителей, то же делают и Дюпоны. А.Е.Г, электрический трест, в том же положении, и я не сомневаюсь, что Герман Геринг Штальверке имеет много таких же договоренностей в Америке. Во всяком случае, люди, которые владеют крупными немецкими трестами, являются боссами Геринга, ты этого никогда не забывай. Они заставят его вести себя, не как бандит, а как капитан промышленности.

«Полагаю, что это так», — сказал покорно Ланни. Он тоже должен сыграть свою игру в соответствии с правилами.

Отец и сын рано позавтракали в Париже и поздно пообедали в Берлине, после чего штабной автомобиль отвёз Робби к жирному генералу, а Ланни отправился на встречу со своим клиентом, осмотрел его картины и согласовал список цен. Когда он вернулся в отель, был звонок от Курта Мейснера. Ланни телеграфировал ему в Штубендорф, и телеграмма была переадресована в Берлин. Курт был здесь у своего музыкального издателя. Ланни сказал: «Herrlich! Приходи на ужин!» Он позвонил Генриху Юнгу, который был не менее рад и начал рассказывать Ланни по телефону все чудеса нового иллюстрированного учебника, который его организация распространяла среди немецкоязычной молодежи во всем мире. Ланни должен был напомнить себе, что является нацистским неофитом, и что достижения нового порядка были его собственными.