Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

Вновь она столкнулась с загадочным характером мужа: как могло случиться, что человек, столь равнодушный к деньгам и их соблазну, работавший много лет в области, не сулившей ничего, кроме скромного армейского довольствия, вдруг отдал свою энергию деланию денег? Как можно проникнуть в душу другого человека?

В эти длинные и беспокойные дни ее светом в оконце была любовь к маленькому Чарли, вобравшая в себя и любовь к Бентону, умершему первенцу, и глубокую благодарность Всемогущему за сохранившуюся способность рожать здоровых детей. Она сама купала мальчика, кормила утром и вечером, чтобы он рос под ее сенью, знал каждое ее движение. Чарли любил смеяться, и Джесси проводила много часов, играя с ним, стараясь рассмешить его.

Перед Рождеством она обошла с Лили соседские холмы в поисках рождественского дерева. Из оловянной фольги она сделала украшения. Днем приходили друзья с подарками и праздничными поздравлениями: некоторые делегаты конвента Монтерея, помнившие ее гостеприимство; армейские офицеры с женами, кому она доставила с Востока письма от родных; австралийцы, которым она продала землю за малую цену; их старые друзья Биль и Найт, для которых она и ее дети были почти собственной семьей, давнишние знакомые из Сент-Луиса и Вашингтона, приходившие в их дом на Стоктон-стрит прямо из порта, дабы уведомить о своем прибытии в Калифорнию; рудокопы, получившие согласие на заявку; торговцы, поставлявшие им товар; сын вождя индейского племени, на выручку которому пришел Джон, передав ему свой скот; негритянская семья Саундерс, избавленная от рабства благодаря тому, что Джон взял с собой в Марипозу главу семьи и помог ему намыть золота на тысячу семьсот долларов, достаточных для выкупа на свободу.

С наступлением сумерек все гости ушли праздновать Рождество к себе или к друзьям. Джесси осталась одна с двумя детьми, Грегорио и его кузина поехали на праздники на Юг. Накормив и уложив спать Лили и Чарли, она села в кресло-качалку около рождественского дерева, скучая по мужу, родителям и Элизе, молодым сестрам и брату, друзьям и родственникам, собравшимся в уютных, ярко освещенных комнатах в доме на Си-стрит. Она предалась размышлениям о прошедших годах и о том, что предстоит переезжать. В маленьком бараке с двумя комнатами не было очага, не было камина, однако сентиментальное настроение, навеянное Рождеством, наводило на мысль, что семейный очаг не только печь или камин — им может быть огонь, зажженный в сердцах других людей, доброта, услуга, счастье, сотворенное мужчиной и женщиной вдали от дома. Прошло полтора года, как они впервые прибыли в Калифорнию; она была чуть ли не первой женщиной, пересекшей Панамский перешеек, ее дом в Монтерее был одним из первых американских; своим отказом купить или иметь рабов она сыграла небольшую, но существенную роль в том, что Калифорния стала свободным штатом; открытием золота в Марипозе и привозом оборудования для горных работ они ускорили миграцию в Калифорнию из восточных штатов, повысили покупательную способность нового штата; готовность Джона обеспечить мясом индейцев позволила сохранить мир в горнодобывающих районах; его широкая программа в сенате приблизила Калифорнию к Соединенным Штатам; своим возвращением в Калифорнию, своим желанием остаться в Сан-Франциско после пожаров и разрушений они помогли вселить уверенность, что этот пограничный район выживет и станет обитаемым; беременная, она преодолела трудный переход по морю и Панаме, родила сына в примитивных условиях Сан-Франциско, создав тем самым дом из плоти и крови, а не из дерева и стекла.

Сделано немного, понимала Джесси, и не все, что она намечала. Однако минуло шестьдесят лет с тех пор, как бабушка Бентон отправилась в пограничный район Теннесси. Времена изменились, этот новый пограничный район не похож на любой другой, какой знала страна, каждый имел свое значение, отвечающее требованиям времени. Если она не смогла повторить деяния бабушки Бентон, то, видимо, не совсем по своей вине; она сделала максимум того, что могла, приложила большие усилия. Ей исполнилось всего двадцать семь лет, однако она чувствовала себя так, словно прожила долго, как бабушка Бентон или бабушка Макдоуэлл.

Джесси взглянула на часы: был уже час ночи. Она решила, что дождется наступления рождественского дня, а потом ляжет в холодную одинокую постель. Но усталость оказалась сильнее воли, ее голова упала на грудь, и через несколько минут она заснула. Ей снилось, что она слышит шум копыт по песку дюн, седок соскакивает с лошади и бежит по настилу крыльца. Эта сцена сновидения напомнила тот момент в индейской резервации Делавэра, когда Джон возвратился именно так, принеся ей свою жертву, вселяя в нее новую отвагу и стремление к новой жизни. Ей показалось, что дверь распахнулась, что на пол упали тяжелые мешки, что она в объятиях мужа, покрывающего поцелуями ее лицо, что она уже не в кресле, а на коленях Джона, обнимающего ее, ее голова на его плече, ее губы на его губах, и наконец она поняла, что это не сон.

— Дорогой, — прошептала она, — ты приехал на Рождество?

— Неужто ты сомневалась? Ты здорова? Как дети?

Он слушал внимательно, его темные глаза вглядывались в ее лицо, когда она рассказывала о своей жизни, повела его в спальню и показала, как хорошо выглядят сын и дочь. Потом он принес два мешка и при свечах показал ей подарки, которые удалось купить во время поездки домой.

— Это не так уж много, — сказал он, — большинство лавок было закрыто. Но как тебе нравится поездка в Париж в качестве рождественского подарка?

— Превосходно, — весело ответила она, — дадим Чарли возможность увидеть человечка на Луне.

Джон усмехнулся, вытащил из кармана бумажник, открыл ярко раскрашенный конверт и извлек из него два билета; он указал пальцем на несколько строчек, а она глазам своим не верила.

— Прочитайте их, мисс Джесси. Мы проведем целый год в Европе.

Потом она прочла:

По ее щекам побежали слезы, Джон вытер их своей рукой. Мысли Джесси вернулись на полных десять лет назад, к дождливому полудню, когда они сидели с бабушкой Макдоуэлл перед окном в рабочей комнате Хасслера, наблюдая за похоронной процессией президента Гаррисона, и пылкий темноглазый молодой человек за чайным столиком напротив нее сказал:

— Я буду любить тебя всегда, Джесси, в этом ты можешь быть уверена. Я могу делать ошибки, я могу подвести тебя в другом, я могу в чем-то не оправдать твоих ожиданий, но я буду всегда любить тебя.

Как верно, что супружество требует скорее терпения, чем логики, и не должно нарушаться при каждом непредвиденном повороте колеса фортуны, а следует дать времени возможность сделать прочным его фундамент.

— Ты можешь оставить шахты? — спросила она.

— Шахты разлучали нас слишком долго. Давай используем наши время и деньги вместе, пока они у нас есть, до того, как я докажу, что Николлет был прав относительно дурака и его возможностей. Это будут твои первые каникулы за десять лет. Первые с того времени, когда ты сказала судьбоносные слова: «Куда ты пойдешь, туда пойду и я». Ты помнишь, Джесси?

Книга пятая

ПЕРВАЯ ЛЕДИ

Они пересекли Атлантику на пароходе «Африка» с боковыми гребными колесами, принадлежащем компании «Кунард». Джесси была единственной женщиной на борту, и капитан выделил ей в качестве каюты женскую гостиную. Из двух составленных кушеток соорудили просторную кровать для нее и Чарли. В дождливую штормовую погоду Джесси и Джон отдыхали или читали. В хорошую погоду они привязывали маленького Чарли длинной лентой к столбу в центре каюты, и, хотя Лили утверждала, будто ребенок столько же времени стоял на голове, сколько на ногах, он совсем не жаловался.

Когда они прибыли в Лондон, все было готово для их размещения в гостинице, на окнах висели пестрые занавески, а в камине пылали дрова. Американский посланник в Англии Эббот Лоуренс дружил с Томом Бентоном долгие годы, и поэтому чета Фремонт была взята под официальную опеку. Джесси дважды оказывалась во власти тех, кого англичане именовали «законодателями туалета». С нее сняли мерку и выведали, какие цвета она предпочитает. Для каждого публичного приема ей доставляли новый наряд. Она же часто вспоминала Монтерей, где носила укороченную выгоревшую юбку, удобную для езды на лошади, и блузку из неотбеленного миткаля. Она испытывала приятную истому в постели в гостинице «Кларендон», в утреннем фиолетовом халате ожидая завтрак и вспоминая раннее утро в двухкомнатном бараке на дюнах Сан-Франциско, варку на печке овсяной каши для детей.