Озарение Нострадамуса

И в самом деле, занесенные в вечные списки героев шли в последний бой, уходя из школы, а эти двое несчастных мальчиков последние шаги сделали, придя в родную школу. Правда, шли они по тому же переулку, спускавшемуся к набережной реки, давшей свое имя городу.

Новелла пятая. «Подайте милостыню ей»

Прямо на улице, на занесенном снегом, давно не чищенном тротуаре, переминаясь с ноги на ногу, стояла пожилая, но все еще красивая женщина в поношенном пальто, торгующая растворимым кофе.

Кинорежиссер, Неля Алексеевна, привычно вглядываясь в лица, в поисках типажа для очередной своей кинокартины, остановилась перед «торговкой», привлеченная ее необычным для такого дела видом.

— Скажите, если не секрет, сколько вы здесь зарабатываете? — спросила она женщину, держащую в замерзших руках банку кофе.

— Какой секрет! Тысяч двадцать в день, не считая того, что приходится платить за место.

— И вам не холодно? — спросила Неля Алексеевна, взглянув на отнюдь не зимнюю обувь «торговки».

— Очень холодно. Как бы не простудиться! Мне надо внука поднимать. Я дочь схоронила… Тридцати пяти лет! — объяснила женщина.

— Такая молодая! Что с нею случилось?

— После операции на венах тромб оторвался. В сердце попал. И все…

— Боже мой, какое горе!

— Внук у меня на руках. Поднимать его надо, а в нашем институте реактивов нет.

— Реактивов? — не поняла Неля Алексеевна.

— Я доктор наук. По иммунологии. Трудов — не счесть… Но ведь платят за эту работу — сто пятьдесят тысяч, и то с запозданием. Да и за что платить-то? Все работы остановились, — с сожалением проговорила женщина.

— Остановились работы по иммунологии? Это ведь так важно! — поразилась Неля Алексеевна.

— Еще бы! Боролись против всех болезней, от гриппа до рака. Организм человеческий многое может, если ему помочь суметь.

Как это часто бывает, женщины, разговорившись, почувствовали доверие друг к другу.

— Простите, как ваше имя-отчество?

— Елизавета Сергеевна. Стыдно фамилию называть. Простите. Я и так в места поглуше забираюсь, боюсь узнают знакомые.

— А разве ваши коллеги лучше живут?

— Семейные почти все, как я. Так называемую «продовольственную корзину» не наполнить, — грустно усмехнулась Елизавета Сергеевна.

— Но ведь, если я правильно поняла, вы работаете в крупном научно-исследовательском институте? — удивилась кинорежиссер.

— Даже в прославленном. Сверху обещают науку поддерживать. Так ведь сейчас у нас рыночная экономика, а какая наука на рынке. Есть американский «фонд Сороса», помогающий русским ученым. Но неизвестно где эти деньги растворяются. По крайней мере, из моих знакомых их никто не видел… Что-то я с вами разговорилась, даже теплее вроде стало… Кофе не купите? Бразильский. Когда-то сама пила…

— Пожалуй, куплю у вас две, нет, три банки. А у вас нет теплой обуви? — указывая на довольно изящные, но явно не для такой погоды сапожки, спросила Неля Алексеевна.

— Представьте, нет. Когда муж, академик, был жив, добежать до машины от подъезда не было проблем. Все щеголяла. А теперь… — и она вздохнула.

— Вы простите меня, Елизавета Сергеевна. Я — кинорежиссер. Вы не могли бы сняться у меня в картине, в эпизоде?

— Какая я киноактриса! — отмахнулась та.

Ничего сложного! Вы сыграете самое себя… Заработок будет больше кофейного.

— Мне так неудобно. Разоткровенничалась… Это вроде как в романсе: «Подайте милостыню eй…» — смутилась Елизавета Сергеевна.

— Вы поете, а может быть, играете на рояле?

— Играла. Пела. Русские романсы из репертуара Козина или Тамары Церетели: «Утро туманное», «Пара гнедых»…

— Так это прекрасно! — обрадовалась кинорежиссер. — Все так и обыграем: и кофе, и ваш задыхающийся в нужде институт. Ведь это ему нужна милостыня, как в романсе.

— Давайте я вам кофе в сумку положу, — предложила Елизавета Сергеевна.

— Спасибо, спасибо. Но вы мне так и не ответили. Согласны на такую работу?

— Я подумаю.

— Если надумаете, приходите. Вот вам моя визитная карточка. До свидания, Елизавета Сергеевна. Позвоните мне хотя бы по телефону, — сомневаясь, что та согласится на предложение, попросила Неля Алексеевна.

— И телефон у меня выключили за неуплату, — грустно проговорила Елизавета Сергеевна. — Но я обязательно постараюсь позвонить. К соседу схожу. Когда был жив муж, он с ним дружил.

— Буду очень ждать.

С тяжелым чувством расстались две женщины.

«Подайте милостыню ей», — с горечью мысленно повторила Неля Алексеевна, оглядываясь на «торговку». — «Да не ей, а всей науке нашей…»

Неля Алексеевна очень обрадовалась, когда вопреки своим сомнениям, некоторое время спустя, подняв трубку зазвонившего телефона, узнала голос Елизаветы Сергеевны.

— Я звоню вам, Неля Алексеевна, прежде всего, чтобы извиниться, что наговорила вам тогда, продержав вас на морозе. Я крайне признательна за ваше приглашение сниматься в фильме, но теперь это для меня исключено.

— Почему же? Улучшилось ваше финансовое положение? Или что-нибудь у вас стало не так?

— Я сейчас звоню от соседа. Но перемены в моей жизни теперь возможны, из-за чего не решусь сниматься в вашей картине, — сказала Елизавета Сергеевна.

— Если это не телефонный разговор, то позвольте я приеду к вам, — спросила Неля Алексеевна, почувствовав в ее голосе сомнение.

— Ваше участие в моей судьбе меня трогает. Ради Бога, приходите, я буду очень раза, — и она назвала свой адрес.

Через час Неля Алексеевна явилась в бывшую академическую квартиру.

Елизавета Сергеевна открыла ей дверь.

Просторная прихожая, а из нее через стеклянный витраж видна гостиная с роялем, картинами на стенах.

— Там Миша уроки готовит, — сказала хозяйка и пригласила гостью в другую комнату, очевидно бывший кабинет ее покойного мужа, ставший теперь ее рабочей комнатой. Стены в кабинете, казалось, были сложены из книг — столько их здесь было расставлено на полках и в книжных шкафах.

— Как много у вас иностранной литературы, — приглядываясь к золотым корешкам, удивилась Неля Алексеевна.

— Да, ее сейчас не продашь… А я почти все уж перечитала.

— Вы знаете языки?

— Английский, французский, хуже немецкий и немного итальянский, — просто ответила Елизавета Сергеевна. — Все испанский собиралась выучить.

Обе женщины сели на диван.

— У вас очень красивое лицо, — сказала кинорежиссер, поправляя очки. — Почему же вы отказываетесь сниматься в моей кинокартине? Я уверена, что получится все очень хорошо!

— Для такой работы я уже не гожусь. Вчера через моего соседа, он видный ученый и работает в нашем институте, меня отыскал руководитель одного научного центра в Вашингтоне, вернее в его пригороде. Там занимаются проблемами иммунологии. Он — нобелевский лауреат. Я знаю его труды. Так вот… Он приезжает в Москву и хочет непременно увидеться со мной.

— Так это же замечательно!

— Как сказать. Не могу же я принять его в своей заброшенной лаборатории, — горестно усмехнулась доктор наук. — Аппаратура давно бездействует, сотрудники почти все на «подработке»… Жить-то всем надо.

— Примите у себя дома. Знаете что! Давайте я вам помогу подготовиться к его приезду. Когда он будет в Москве? — предложила Неля Алексеевна.

— Через несколько дней, но я, право, не могу…

— Можете, можете! Если хотите, то и я заинтересована в том, чтобы нашей науке не петь «Дайте милостыню…», — оборвала режиссер.

— Как это возможно?

— Поговорим вместе с вашим американским «дядюшкой». Я немного понимаю по-английски, а вы мне еще поможете, — голосом, не допускающим возражений, сказала Неля Алексеевна.