Князь Олег

— К лесу подступаем, — заметил он и в раздумье покачал головой. — Может, предупредить хакана, чтобы…

— Кто здесь хозяин, великий князь Олег? — прервал Олега силач Глен и недоуменно посмотрел на своего предводителя.

— Ты прав, — вздохнул Олег. — Надо сначала срубить лес, — решил он и приказал дружинникам, наваливающим глину на телеги, прекратить раскапывать пласт в опасном месте.

В это время он заметил, что к глиняному раскопу идут гурьбой хазары с тачками. Вид их говорил сам за себя: грязные халаты, усталые лица, согнутые спины, медленная, тяжелая походка. Но эти хазары не были еще стариками!.. Рядом с тачками они вели детей, дети отличались от взрослых: это были чистые, ухоженные дети, которые ступали по земле твердой, веселой поступью.

Поравнявшись с Олегом, хазары остановились и поклонились своим завоевателям.

— Вы за глиной? — спросил их Олег.

Они еще раз поклонились.

— Но пласт выбран, мы подступаем к лесу, и сейчас брать глину опасно. Может произойти обвал.

Хазары выпрямились. Удивленно посмотрели сначала на именитого русича, потом так же удивленно посмотрели в глубину пласта, где, как им казалось, никогда не должна была кончиться глина, поняли наконец, что русич-завоеватель не шутит, что действительно брать глину в раскопе опасно, и стали громко выражать свое горе.

Олегу стало жаль хазар. Он немного подумал, затем спустился вместе с Мути в раскоп и, поставив подпоры под нависший пласт земли, разрешил хазарам набрать глины.

Хазары оживились, заулыбались, сбросили с себя верхние ветхие халаты и в чистой одежде с чистыми детьми осторожно и с благоговением начали руками накладывать глину в небольшие тачки.

Глен, наблюдая за работой хазарских гончаров, в раздумье говорил Олегу:

— Глина для них не просто строительный материал. Глина для них часть души бесконечно большой и доброй природы. Если к ней прикоснуться грязными руками и с бранными словами на устах, то у гончара не получится работа. Вот почему они берут глину только чистыми руками и в чистой одежде, обязательно зовут своих детей, ибо считают, что чище детской души ничего нет.

Олег кивал, слушая объяснения Глена, и наблюдал за хазарами, лица которых светились счастьем и молодостью.

— Их вера в своего Йогве говорит, что руки надо отдавать делу, а душу, окрыленную радостным трудом, — Богу! Никогда нельзя грустить, когда трудишься! Ибо печаль отразится на изделии труда и Бог увидит, как недовольны жизнью чада его. Нельзя гневить Бога! Трудом надо славить Бога! — проговорил Глен и помог первому хазарину вытащить тачку из раскопа.

— И все хазары так думают? — спросил Олег, помогая второму хазарскому гончару справиться с тяжелым грузом.

— Да, — ответил Глен. — Вот спроси об этом кара-хазарина [46], и он объяснит тебе, почему он до сих пор улыбается и будет улыбаться до тех пор, пока не преобразует всю глину в свои изделия!

Олег посмотрел на хазар, преодолевших крутой подъем с тачками, нагруженными глиной, увидел на всех лицах просветленные улыбки и громко спросил:

— А если мне надо лес ваш срубить, я тоже должен улыбаться, ибо и это работа, угодная вашему Богу?

Хазары, улыбаясь, закивали ему в ответ.

— А если я вырублю леса больше, чем мне надо для работы? — спросил он, зорко вглядываясь в лица хазар.

Хазары перестали улыбаться.

— Сначала одно дерево красиво одень в ленты, бусы, парчу, потом спой возле него хвалебные песни небу, чтобы Бог не отнял у нас лес навсегда, а уж потом вырубай деревья, пока рука рубить не устанет, — с доброй улыбкой объяснил старший гончар Олегу и покачал головой: —Не смущай небеса лживыми речами, именитый русич! Ты не уничтожишь наш лес, ибо ты созидатель, а не разрушитель!

Олег внимательно посмотрел в зеленоватые глаза хазарского гончара и тихо пробормотал:

— Благодарю тебя за добрые слова.

— А лучше бы ты, знатный русич, глиняные заторы творил, нежели лес наш редкий рубил, — с грустной улыбкой посоветовал гончар и тихо спросил Олега: — Ты по мокрой глине сможешь пройти?

— Нет, — растерянно ответил Олег.

— Вот и враг не пройдет.

— Но… по вашим степным воротам надо столько глины да воды на вышках ставить, что… не знаю, какие вышки эту тягу выдержат, — возразил Олег.

— А ты не на вышках, а на дорогах… на дорогах надо глиняные заторы сооружать; вот это дело! — серьезным тоном посоветовал гончар.

— Скажи, кара-хазарин, твой род давно на этой земле проживает? — спросил Олег гончара, задержав его возле себя.

— Могу перекатиться по этой земле при тебе, именитый русич, прямо в белом халате! — гордо ответил хазарский гончар.

— Да, наши тоже подтверждают принадлежность к своей земле перекатыванием, — удивился Олег. — Каким же образом столько одинаковых обычаев живет в столь отдаленных краях? — скорее самого себя растерянно спросил Олег.

— Я думаю, завоеватель-русич, самые древние корни наших народов — одни, — просто ответил гончар и с горечью добавил: — Только одни ветви этих корней породили белых правителей, а другие ветви — черных тружеников. Но я не горюю, ибо унывать — великий грех! Небо может добавить горя или уныния тому, кто любит наводить печаль вокруг. Счастья тебе, великий князь русичей! Благодарим тебя за помощь! — с поклоном проговорил гончар и примкнул к хазарам, ожидающим его в стороне.

Олег пропустил гончаров и задумчиво смотрел им вслед до тех пор, пока они не скрылись за поворотом…

…Первым услышал недовольные речи Ленк. Он давно замечал, как его засидевшиеся без дела лазутчики хмуро посматривали в сторону шатра великого князя и возмущенно спрашивали своего молодого командира:

— Мы прибыли к хазарам только для этого?

На что Ленк спокойно отвечал:

— У каждого из нас такая жизнь, какую нам отмерили боги! У Олега — тем более! Не забывайте, что он сын нашего вождя Верцина! Ему по праву выпадает счастье владеть красивыми женщинами!

Лазутчики затихли, смирив на время возмущение и вспомнив заветы друидов, что осуждать поведение старших людей — первый грех. Но как не почесать язык, когда князь который день валяется в шатре в объятиях иудейки, а о дружине, томящейся на строительстве оборонительных сооружений, не вспоминает?! Устал быть предводителем, так пусть отдаст поводки другому, более молодому, тем более есть кому!

— Да полно, Любар, ты что разошелся? Разве можно отдать нас княжичу Ингварю? — возмутился Харальд и, присев на корточки возле друга, слегка боднул его своей рыжеволосой головой.

— Да, ты прав! Как вспомню его и Аскольдовича в том овраге под Орелью, так душа начинает болеть за наше дело у словен! Вождь русичей еще не стар, конечно, но… у него нет сына! — с горечью проворчал Любар, виновато поглядев на своего бойкого друга, и вдруг спросил: — Может, иудейка сумеет родить ему сына с помощью своего Бога? Иудеи хвастаются, что их Бог — единственный, кто может удовлетворять все желания своего подданного народа.

— Может быть! — пожал плечами Харальд и вдруг пророчески проговорил: — Я считаю так: чего Бог не дает, того и просить не надо — только хуже может быть.

— А я думу имею другую, — тихо проговорил Любар. — Дух Рюрика оберегает власть для своего потомка, ибо Рюрик проложил дорогу к словенам, стало быть, его род и должен здесь править! — медленно изрек молодой, но опытный уже лазутчик и пробормотал: — Так что зря старается наш великий княже…

— Любар! — укоризненно воскликнул Ленк, рассматривая в стороне от своих лазутчиков стволы деревьев, предназначенные для вала, но слышавший невольно их разговор. — Тебе завидно, что красавица иудейка выбрала не тебя?

— Да! — горячо отозвался Любар. — Я тоже хочу красавицу иудейку заключить в свои объятия и поваляться с ней денька три-четыре! А что? Нельзя?

— Почему нельзя, Любар? Можно! — весело объявил Олег, выходя из шатра; молодцеватый вид князя немного смутил лазутчиков, но робость не к лицу храбрым разведчикам, и они задорно рассмеялись своей удали.