Жезл маршала. Василевский

   — Ну, как говаривал великий Суворов, с Богом! — Он посуровел. — Все трое рискнули, все трое и отвечать будем, если вдруг не получится.

   — Получится, Иосиф Виссарионович! — весело бросил Жуков. А Василевский добавил:

   — Кольцо будет, но, сколько в нём окажется немецких войск, ещё неясно.

На рассвете, едва занялась заря, позолотившая всё окрест, Василевский прибыл в штаб Юго-Западного фронта, который находился в Серафимовиче. Ватутин признался ему:

   — Выдвинул ты меня, Александр, в командующие, а боюсь...

   — Не боги горшки обжигают — справишься! — успокоил его Василевский. — На Воронежском фронте ты, Николай Фёдорович, неплохо поработал. И на Юго-Западном должно получиться. Помни, что твой фронт — главная скрипка в предстоящей операции. Ты первый начинаешь наступление, а на третий или четвёртый день боев твои танки встречаются в районе Калача с танками Сталинградского фронта. И главная группировка врага окажется и «мешке»! Представляешь, что это такое? Мы ведь не брали в кольцо столько вражеских войск!

   — Я, думаешь, не переживаю? — загорячился Ватутин. Он встал и нервно заходил по штабу. Потом снова сел. — После того как возглавил фронт, я днюю и ночую в войсках. Так что не подведу.

   — Попробуй подвести, тогда я тебе такую баньку устрою, что и про нашу дружбу забудешь! — Василевский попыхтел трубкой. — Ладно, побалагурили, а теперь поедем в войска. Хочу сам всё посмотреть, поговорить с командирами. Ставка предписала мне координировать действия всех трёх фронтов, так что времени до начала сражения у меня в обрез...

До позднего вечера они работали в войсках, вернулись усталые. Василевский снял шинель.

   — Николай Фёдорович, ты меня накормишь?

   — Стол уже накрывают, — зевнул Ватутин. — Если не возражаешь, выпьем по рюмашке за удачу. У тебя-то удача есть, выпьем за мою!

   — Ну, если за твою — согласен! — В глазах Александра Михайловича блеснули задорные искорки. — Знаешь, а командующий 5-й танковой армией генерал Романенко мне понравился. Быстрый как ветер, всё в его руках горит. У такого командарма не должно быть срыва в сражении.

   — Его и не будет! — авторитетно заявил Ватутин. — Побратался я с Романенко ещё в двадцать девятом году: вместе учились в Военной академии имени Фрунзе. А в тридцать седьмом, когда мы с тобой были слушателями Академии Генштаба, Прокофий Логвинович, или, как я называю его, Проша, уже командовал механизированным корпусом. Крещение получил на советско-финской войне. Вояка опытный, зрелый.

   — Вот оно что! — подмигнул Василевский. — Тогда, если не возражаешь, к началу операции я приеду в 5-ю танковую армию и в деле посмотрю на твоего Прошу.

   — Ужин готов, товарищи генералы! — доложил адъютант командующего, усатый, краснощёкий, с серыми круглыми глазами лейтенант.

Ватутин открыл бутылку водки, налил себе и гостю.

   — Выпьем за то, чтобы наша операция стала для гитлеровцев костью в горле!

Ватутин в два глотка опорожнил стакан, а Василевский тянул свою порцию небольшими глотками.

   — Жгучая, чертяка! — добродушно ругнулся он, закусывая солёным огурцом.

В разгар вечеринки на КП фронта позвонил Сталин. Его, видимо, грызли сомнения в успехе задуманного дела, потому что он спросил, всё ли готово к наступлению. Василевский не стал что-либо конкретизировать, уточнять моменты операции, хотя они его беспокоили, ответил коротко:

   — Скоро начнём, и надеюсь, удачно! — И совсем не по-уставному спросил: — А вас что, гнетут сомнения?

Он ожидал, что Верховный бросит реплику или одёрнет его за столь дерзкий вопрос, как бывало раньше, но Сталин вдруг сказал:

   — Срочно вылетайте в Ставку!

Что за шутки? Василевский резко бросил в трубку:

   — Я вас не понял! Наверное, вы пошутили?

   — Какие ещё шутки? — вскипел Верховный. — К вам есть серьёзный разговор.

Вернувшись к столу, Василевский грустно произнёс:

   — Сталин требует меня в Ставку!

   — Он что, спятил? — возмутился Ватутин. — До начала операции считанные часы, а он отрывает тебя от дел! Иногда я не понимаю вождя, — хмуро продолжал Ватутин. — Крутит нашим братом, как ему заблагорассудится, будто мы какие-то шестерёнки в сложном механизме. Взять хотя бы тебя, — горячо добавил он. — Ты тянешь груз за троих, а он тебя ещё и подгоняет...

   — Что ты плетёшь, Николай Фёдорович? — оборвал его Василевский. — Какой груз я тащу на себе — знать дано только мне! И как бы ни был тяжёл этот груз, на чужие плечи его не переложу. Что же касается работы товарища Сталина... Я бы сразу сломался, если бы на мои плечи взвалили его груз, а ты бы и подавно плюхнулся плашмя на землю. Так что не пой соловьём, Николай Фёдорович, а то голос сорвёшь!

Ватутин почувствовал себя побитым.

Василевскому очень хотелось знать, зачем его вызвал Верховный. Он не переставал об этом думать даже тогда, когда самолёт приземлился на Центральном аэродроме. Погода в Москве была плохой: дул ветер, моросил дождь.

   — Быстро вы, однако, добрались! — сказал ему Поскрёбышев. — У товарища Сталина совещание, но он вас ждёт, так что проходите.

Василевский, прикрыв за собой дверь, сел в углу. Сталин с какой-то бумажкой подошёл к нему. Тихо, чтобы не мешать выступающему наркому Ванникову, он сказал:

   — Прочтите, — и отдал Василевскому листок. — Это письмо генерала Вольского, командира 4-го мехкорпуса.

Василевский прочёл первые строки, и в его душе поднялась буря. Комкор Вольский писал в ГКО, что запланированное контрнаступление под Сталинградом обречено на провал. «У немцев намного больше сил, чем у нас, и мы непременно потерпим поражение. Как честный коммунист, считаю, что операция не готова и рисковать не следует...» Пока он читал, Сталин объявил перерыв. В кабинете остались Молотов, Берия и Микоян, которых Сталин ранее ознакомил с письмом Вольского. Сейчас он ждал, что скажет начальник Генштаба.

   — Генерал Вольский лицемер! — наконец заговорил Василевский. — Иначе его поступок расценить не могу. Когда с руководящим составом фронтов мы обсуждали подготовку к операции, там был и Вольский. При всех он заверил меня, что его корпус готов к боям. На фронте говорил одно, а написал другое. Что это, если не лицемерие?

   — Я бы назвал это подлостью! — подал голос Молотов.

Берия пошёл ещё дальше. Он попросил вождя разрешить ему побеседовать с генералом.

   — Я из него мигом вытряхну истину!

   — Не надо ломать копья, товарищи! — вступил в разговор Микоян. — Давайте спокойно во всём разберёмся.

Сталин, казалось, не обращал внимания на их реплики. Он вызвал Поскрёбышева и распорядился срочно соединить его с генералом Вольским. Все притихли и ждали, что будет дальше. Связь сразу же дали.

   — Генерал Вольский? — переспросил Сталин. — Вы мне нужны. Кто говорит? Верховный Главнокомандующий... Ваше письмо я получил и вызвал с фронта товарища Василевского. Он у меня сейчас в кабинете... Да, он прочёл ваше письмо и заявил, что ваши опасения не разделяет... Да-да, категорически не разделяет. Скажите, ваш корпус готов к сражению?.. Ах вот оно что, я всё понял. Впредь прошу вас с выводами не торопиться! — Он положил трубку на аппарат. — Генерал Вольский сказал, что погорячился и сожалеет о своём письме. При подсчёте немецких сил он допустил ошибку. Дал мне слово, что выполнит поставленную задачу.

   — Струхнул, что снимут с должности, вот и даёт обещания, усмехнулся Берия. — Я бы, Иосиф, убрал его подальше от фронта. У меня такие «герои» на Колыме бьют кирками мёрзлую землю.

   — Что прикажете мне делать? — Василевский встал из-за стола.

   — Возвращайтесь на фронт. Я доволен вашими объяснениями.

Пока лётчик прогревал двигатель, Василевский зашёл к дежурному по аэродрому и позвонил домой. Ему ответил сын.

   — Привет, Игорёк!

   — Это ты, папка? — Голос тонкий, нежный и такой родной. У Александра Михайловича защемило в груди.

   — Мама дома? Дай ей трубку. — Он перевёл дыхание. — Катюша, добрый день!