Андрей Ярославич

Она была королевна славянская песенная и маленькая девочка. Быть может, ей и не минуло еще тринадцати лет…

Она была — маленькая нежная птичка, цветок и мотылек на цветке; украса изящная самая, из переплетения изящного тончайших серебряных нитей с вкрапленными живыми сияющими самоцветными камешками. Такая драгоценность была она… И ноготки ее нежных, нежнейших розовых цветочных лепестковых пальчиков заостренные была и длинные и окрашены розовой нежной яркой краской, осыпанной тончайшей золотой пыльцой…

И на головке чуть покачивалась чудновато заостренная шапка-корона. Волосы были убраны под шапку, маленькие ушки-лепестки были видны и были непроколотые. А на висках чуть-чуть видны были волосы, такие золотистые и будто с искоркой… Матерью Анны, венчанной жены Даниила, дочь половецкого хана Котяна была. От нее и унаследовала внучка эту искорку озорного огня в золотистых славянских косах. Половцы известны были своими сильными чермными волосами— красными, как огонь…

Лицо ее не было набелено и нарумянено, как лица наложниц и жен Александра, как лицо жены Танаса… У этой благоуханной девочки лицо было нежное-нежное розовое, и губки нежные, нежной алостью милые, казалось, готовы были приоткрыться. И только веки были изукрашены — все тою же золотистою тончайшей пыльцой…

Она смотрела на него серьезно и непонятно и будто выжидательно. И теперь и он не мог оторвать взгляд от ее нежного лица с этими чуть скошенными темными бровками и темными глазами — они были карие — и мягко скругленными скулами…

И наконец-то она раскрыла губки и улыбнулась. Жемчужной чистотой зубки приоткрылись. Она улыбалась, как ребенок серьезный и разумный, внезапно увидевший занятное что-то, но еще не получивший от старших дозволения прикоснуться к этому занятному и даже не знающий — зачем оно…

О Мелисанде Триполитанской, далекой, из детства, о Ефросинии, милой своей наставнице, он уже и не мог вспомнить. Их будто и не бывало — она!.. Она одна… Золотистая девушка — его…

Ах, если бы ему сейчас грозило унижение, оскорбление, как тогда, уже давно, у фонтана серебряного, он бы нашелся, как там; он сказал бы что-нибудь замечательное… Но здесь не было никакой угрозы, а он молчал трепетно, и даже не мог улыбнуться… И это зрелище юноши и девушки, принца и принцессы, замерших друг против друга, это зрелище юноши и девочки было прелестным и трогательным…

— Вот моя Марыня… — произнес Даниил густо-певуче…

Так он звал свою дочь единственную, Марию, мягко, на южнорусский, южнославянский лад…

И Андрей невольно, из одной потребности внезапной хоть что-то сказать, повторил это имя, произнесенное Даниилом. Но для Андрея, познавшего книжную премудрость, это имя было — слово, латинское слово — «морская». И выговаривал он не так, как Даниил…

— Марина…

И после, уже много лет спустя, когда отец или братья обращались к ней, звонкий юношеский голос повторял в ее памяти, в ее сознании, будто поправляя их выговор:

— Марина… Марина… Марина…

И под сводами кельи в Угровской обители все звучал для нее этот голос. И призывал ее на смертном ее одре, когда уста эти милые, въяве призывавшие ее, давно уже сомкнула безвременная смерть…

— Марина… Марина… Марина…

Даниил устроил в его честь эти особенные рыцарские игры. Трубы звенели и гремели призывно. Оруженосцы шли торжественно, с длинными копьями на плечах. Кони, словно бы одетые в алые плащи, затканные золотыми и серебряными цветами, выступали горделиво, несли на себе всадников, скрывших свои лица и тела в блестящих доспехах, и пышные перья павлиньи колыхались на шлемах. И после наносили друг другу удары мечами и копьями, следуя правилам особым, знатные воины, закованные в сверкающий металл…

Юные женщины и девицы сидели на особых лавках на возвышенном помосте, убранном коврами и цветами. Такие игры — турниры — князь Галичины и Волыни видывал в немецких землях. Андрей же никогда не видел. Но всадников железных помнил по той озерной ледяной битве. Но те рыцари вовсе не были праздничными и яркими…

На другой помосте, возвышенном и тоже богато украшенном, поместился сам Даниил, окруженный ближними, людьми. Из них ближе всех к нему сидел дворский Андрей, по левую, сердечную руку. А по правую — сидел будущий зять Даниила, Андрей Ярославич, великий князь Владимирский… Теперь Андрей со своим будущим тестем совсем свыкся. И потому, едва узнал о рыцарских играх-турнирах, принялся пылко умолять Даниила позволить и ему, Андрею, биться… Долго объяснял Даниил Романович, что у таких битвенных игрищ свои правила сложные. И не так-то легко этим правилам выучиться, а ведь Андрей и доспехи такие закрытые никогда не надевал… Уговорились на том, что Андрей в оставшееся до его отъезда время будет учиться рыцарским правилам. А доспехи закрытые, красивые, золотом насеченные, были одним из княжих подарков Андрею.

Но все равно Андрей невольно супился и глядел невольно исподлобья. Все три сына Данииловы — Лев, Мстислав-Иоанн, Андрей-Шварно — принимали участие в игрище. Молодые супруги Льва и Шварна сидели на помосте рядом с Андреевой невестой… Чувство неловкости тревожило Андрея… Что она думает о нем, сидящем вот так, рядом со стариками?.. Не станут ли перед нею заноситься королевна венгерская и дочь Миндовга?.. Он решился попытаться уловить, поймать ее взгляд… Вдруг и она смотрит на него?.. Но девочка в своем новом прекрасном наряде не смотрела на него. Она чуть поворачивала головку, оглядывалась по сторонам. В лице ее соединялись оживление и рассеянность… И внезапно Андрей понял, что она впервые, как возрастная уже, сидит вместе с другими женами и девицами на помосте. И никого и ничего не видит в отдельности, одну лишь общую живую пестроту, праздничную, шумную на вольном воздухе… И оттого, что ему показалось, будто он понял ее, он подумал о ней с такою особенной нежностью…

Но тут всадник-победитель поднял забрало шлема и оказался сыном дворского. Веселая, взыскующая быстрых движений и громких кликов радость охватила Андрея. Он вскочил, не задумываясь, вскинул обе руки кверху и закричал радостно, приветственно другу своему:

— Э-эй! Вот я!..

Он увидел, как на другом помосте вскочила Маргарита и тоже замахала Константину рукой. И Андрей удивился, как не заметил ее прежде. И закричал и ей;

— Маргарита! Маргарита!..

Даниил и дворский улыбались. Девочка на помосте украдкой глянула на Андрея, подумала, что он здесь — лучше всех, и едва приметно бровки нахмурила, когда он радостно выкрикнул имя Маргариты…

На конном дворе Константин показывал Андрею приемы рыцарского поединка. Конечно, это оказалось вовсе не так сложно, как говорил князь Андрею. Андрею ли сложна и трудна любая воинская выучка после того, как в детстве своем побывал он в руках такого война и наставника, каким был его Лев… С воинственными возгласами юноши пускали коней навстречу друг другу и сшибались копьями. Константин заставлял своего коня переступать с ноги на ногу, будто в пляске причудливой. Андрей вздыбливал и горячил Злата…

Но когда Константин окончил урок, Андрей сам вызвался показать ему приемы пешего поединка, преподанные некогда Львом. И легко двигался в невидимом круге, вздымал вверх свой меч Полкан. И сын дворского дивился:

— Я и вправду почувствовал, как моя сила идет к тебе! Но как же это?..

И Андрей щедро делился своим умением с другом и только жалел, что невеста не видит его таким искусным и ловким воином. Но когда-нибудь она увидит!.. Казалось, одно лишь счастье, одно лишь веселье пестро-цветным горным лугом раскидываются впереди…

В честь Андрея устроено было и несколько парадных торжественных пиршеств. Эти пиры днем происходили, засветло завершались, и не было в них буйного веселья, и шумного опьянения не допускалось. На этих пирах Даниил Романович справлял обычайный обряд представления своего милого гостя уже в качестве будущего зятя. Это уже можно было назвать прямым предвестием свадьбы. Андрей и его невеста сидели на возвышении, особенный стол поставлен был перед ними. Званы были на эти пиры не одни лишь ближние люди придворные. Князь Галицко-Волынский положил эти пиры добрым поводом для того, чтобы лишний раз напомнить боярам богатым и наклонным к мятежу о своей силе и власти над ними. Перед юной парой прошли, склоняясь в церемониальных поклонах, отцы и сыновья знатнейших и богатейших родов Галичины и Волыни. Нельзя было от этого обряда уйти, нельзя было не поднести даров. Но такое поднесение даров с поклонами означало подчинение, и все это знали. Все понимали Даниилову затею. И, быть может, для одних лишь юноши и девочки не происходило ничего значимого, а просто пестрая череда нарядных людей с подарками им, будущей чете супружеской. Один случай, впрочем, нарушил общий порядок. Черноглазый юноша в алом кафтане приблизился к столу с явственной горделивостью. Подарка не было в его руках, и никто не нес за ним подарков. Андрей заметил, как насторожился придворный, принимавший дары, складывая их и расставляя сбоку от стола. Юноша не поклонился, но протянул руку, желая «повитаться» — поздороваться с Андреем, как с равным себе по возрасту и происхождению. Но Андрей уже осознал мгновенно, что вся эта церемония поднесения даров затеяна Даниилом Романовичем неспроста. Мгновенно пробудился в сознании, в душе Андрея правитель, ведающий свои права и знающий хорошо, какую честь должны ему оказывать. И еще — ведь Андрей уже успел полюбить Даниила и сейчас понял, что видит его врага, и уже испытывал к этому юноше неприязнь. Андрей не протянул руки. Вое задивились тихо, какое величие вмиг проявилось в этом светлоликом пестроглазом мальчике; и тоненькая девочка рядом с ним замерла величаво — каменная стрелочка на капители соборной. Это была царственная чета, и не склониться невозможно было… Черноглазый в алом кафтане медленно склонил голову и поклонился, подчинившись этому ощущению непререкаемого величия, будто волной воздушной ветровитой окружившего юную чету… И Даниил снова подумал, что Ярослав прав был, предлагая своего Андрейку в зятья не кому-нибудь— самому великому Штауфену. Дорогого стоит этот мальчик!..