Каин: Антигерой или герой нашего времени? (СИ)

— Долго же ты пропадал, Иван Осипыч. Небось, с большим наваром вернулся?

Плутоватые глаза целовальника воровато блеснули.

Каин, не удостоив кабатчика ответом, насупившись, произнес:

— Тебя, Дормидонтыч, знать, в первую очередь кошель волнует. Ты лучше расскажи, что в Москве делается.

— Худо на Москве. Как только вожак из города подался, так сразу воровских шаек тьма народилось, как блох на паршивой собаке.

— Вертепы их знаешь, Игнатий?

— Мне бы не знать, Иван Осипыч?

— Назови. Все до единого!

Целовальник начал перечислять, загибая короткие мясистые пальцы, но рук не хватило.

— Продолжай, я запомню каждый притон.

Когда целовальник завершил подсчет, от Каина поступил новый вопрос:

— Как ведут себя шайки?

— Как голодные собаки, набросившиеся на кость. Передрались. Идет борьба за каждую улицу, особенно за ту, где больше живет богатеев. Жуть, Иван Осипыч! Более сильная шайка убивает слабую. И такая резня идет по всей Москве. Средь бела дня стало страшно ходить. Упаси Бог под руку пьяного вора угодить. Пырнет ножом — и поминай, как звали. Стонет народ от таких воров… Намедни двоих девиц всей шайкой на торгу схватили в сарай завели и надругались. Даже в живых не оставили. Удавили, как котят.

— Это уже не воры, а сволота, кою давить надо! — с озлоблением высказал Каин. — Кто главарь шайки?

— Тимошка Козырь, чей притон в Кривом переулке…Воры вот-вот кабаки громить кинутся. Ох, как нужна крепкая рука. Ты бы навел порядок в городе, Иван Осипыч.

— Наведу! — коротко, но со стальным блеском в глазах бросил Каин.

— И Камчатка с Каином куда-то пропали. Нет их на Москве.

— Без них управлюсь. Наливай, лысая башка!

Глава 5

Самая дерзкая задумка

И вновь вскипела мечущаяся душа Каина. Все забыто: тихая жизнь, свадьба, детишки, намерение навсегда бросить разбой, дать покаяние благонравному батюшке и денег на православный храм. Ничего-то не сбылось, кроме возведения своих хором.

Душа заболела старым, тем, что умел и занимался им многие годы, что притягивало кипучим ветром, который мог так закружить, так исступленно забуйствовать, что уже не остановишь никакой сверхъестественной силой.

Одолевала злость, но была она уже совершенно иной. Это была злость на московских воров, коих не в меру расплодилось в Первопрестольной, и кои бесповоротно потеряли некогда почетное звание вора. Сплошная гульба, драки и поножовщина, и всё это — меж собой, что в особенности раздражало Каина. Вор превратился в скотину, мразь, которого уже возненавидел весь московский люд, и который вовсе стал не нужен городу. А коль так — раздавить их, как клопов, очистить Москву от падали, оставив лишь тех, кто держит воровское дело по старине, и никогда не загубит безвинную душу, как Тимошка Козырь из Кривого переулка, кой среди бела дня выдернул из толпы двух девчушек, изнасиловал и удавил, как котят. Сволота!

Москва просто кишит такой мразью. Но как с ней разделаться?

Каин надолго задумался. Обычно он быстро придумывал какие-то ходы, но на сей раз он со всей ясностью понял, что одному ему беспредел не остановить, будь он хоть семи пядей во лбу.

И тогда его зацепила такая неожиданная мысль, которая вначале показалась ему невероятной, чудовищной, но чем больше он раздумывал над ней, тем все больше она начинала преобладать. И он — таки решился на самое дерзкое мероприятие в его жизни. Он откроется Сыскному приказу, с его помощью переловит московских воров, купит начальника приказа, его секретарей и сыскных лиц, а затем вновь восстановит на Москве подлинную воровскую группу.

Дерзко, невиданно дерзко, Иван Осипович!

Прежде чем осуществлять немыслимый для любого вора план, Каин вновь встретился с ямщиком:

— Ты, Силантий, всю жизнь в Москве обретался, а меня где только Бог не носил. Не поведаешь ли мне о самых влиятельных людях города.

— Аль, какое важное дело надумал затеять?

— Весьма важное, Силантий, ибо высокопоставленные люди могут на более крупную торговлю меня вывести.

Ямщик значительно крякнул.

— Я хоть человек и маленький, но о наших козырных тузов могу кое-что и рассказать. Ныне в градоначальниках генерал-аншеф Василий Яковлевич Левашов ходит. Отважный генерал, еще при царе Петре отличился. И персов и шведов бил. Годков ему уже немало, почитай, скоро семь десятков стукнет, но старик еще крепкий.

— А Салтыкову, что, по шапке дали?

— Свою царицу-сродницу Анну Кровавую ненадолго пережил, где-то через год преставился.

— Взятки новый губернатор берет?

— Наверное, удивлю тебя, но в генерале живет петровский дух, ибо Петр терпеть не мог взяточников. Таков и Левашов, с мздой к нему, Иван Потапыч, не подъедешь.

— Жаль, Силантий.

— Да уж, с таким никакое дельце не провернешь. Это тебе не князь Кропоткин.

— Кто таков?

— Стукаловым монастырем ведает.

— Что за монастырь? — прикинулся Каин.

— Э, брат. Сразу видно, что не москвитянин. Так в народе Сыскной приказ нарекли, кой располагается на спуске за храмом Василия Блаженного.

— Зрел как-то. Это тот, что против Константино-Еленинской башни Кремля возведен?

— Страшная башня, ибо в ней жуткая пыточная и подземельная тюрьма. Сию башню «Костоломкой» на Москве прозвали. И чего это Анна Кровавая Сыскной приказ подле святыни возвела? Тьфу!

— Не дело, Силантий… Ты не очень по-доброму о князе Кропоткине отозвался. Давай поподробней.

— Худой человек. С потрохами можно купить. Дай рубль — и тот возьмет. Почитай, первый мздоимец на Москве. Вот тут есть, где купцу разгуляться.

— А нравом, каков?

— Любит над кандальниками поизмываться. Охоч до баб и вина. Спесив Яков Борисович, и таким большим барином себя считает, что ему и генерал-полицмейстер нечета, ибо полиция ходит у Кропоткина лишь в помощниках. И не только полиция, а и солдаты московского гарнизона в руках князя Якова. Сыщиков-то в приказе не хватает, вот ребятушки-солдатушки и помогают воров, и прочих там злодеев ловить.

— Кто ныне в полицмейстерах?

— Татищев Алексей Данилыч.

«Изрядно знакомая личность. Сосед купца Петра Филатьева».

— Подъехать с подарочком можно?

— Можно, но осторожно. Любит он людей прощупывать. Всю подноготную [183] выложишь, чересчур дотошный. Никак, по должности положено.

— Так-так, Силантий. Благодарствую. Теперь кумекать буду.

Распрощавшись с ямщиком, Иван сбросил с себя парик, взял гусиное перо и бумагу, и принялся было писать челобитную, но, обмакнув перо в чернильницу, вновь погрузился в раздумья.

Кому писать? Губернатору, полицмейстеру или главе Сыскного приказа?.. Шувалов — боевой генерал. Тот без лишних проволочек может тотчас отдать приказ об отсылке Каина в Санкт-Петербург, где его ждет смертная казнь путем четвертования или колесования.

Генерал-полицмейстер Татищев… Он, хоть и бывший сосед, но никогда не видел Ивана в лицо и начнет, как сказал Силантий, выбивать всю подноготную, чтобы все каиновы дела вывести на чистую воду. Иглы и острые гвозди под ногти — дело не шутейное.

Остается князь Кропоткин, у которого можно и пытки избежать. Но прежде надо умело челобитную состряпать, чем она будет правдивей и витиеватей, тем больше гарантии на успех.

Конечно же, Каин очень многое в челобитной утаил, но и того было достаточно, чтобы в Сыскном приказе остались довольны его добровольным приходом.

Через час письмо было готово:

«В начале как Всемогущему Богу, так и Вашему Императорскому Величеству повинную я сим о себе доношением приношу, что я забыл страх Божий и смертный час и впал в немалое прегрешение. Будучи на Москве и в прочих городах во многих прошедших годах, мошенничествовал денно и нощно; будучи в церквах и в разных местах, у господ и у приказных людей, у купцов и всякого звания у людей из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и прочее вынимал.