Сципион. Социально-исторический роман. Том 1

Сифакс был восхищен. Сципион проявлял прежнее спокойствие. А Газдрубал нервно воскликнул:

— Давай еще!

Сципион даже не обернулся на его слова, понятные и без перевода. Царь внушительно напомнил пунийцу об условиях договора.

— Кидаем еще трижды, и во всех трех случаях я побеждаю! — в отчаянии взмолился Газдрубал, но его никто не слушал.

— Какого рода чуда я был свидетелем? — обратился Сифакс к Сципиону. — Происшедшее можно было бы объяснить простым везением, вполне доступным для смертных, если бы не твоя уверенность в успехе, молодой человек. Как ты решился на такое испытанье?

Публий, усмехнувшись, ответил:

— Я уже говорил вам, что мы ничего не предпринимаем, не сверившись предварительно с волей богов. Отправляясь к тебе, царь, по твоему приглашению, я, как у нас заведено, принес жертвы богам, и гаруспик сообщил мне, каковым образом они восприняты в небесной синеве. Гаруспик дал добрый ответ, и согласно велению неба, я двинулся сюда. Узнав один раз мненье богов относительно этого мероприятия, я не сомневался, что они и повторно подтвердят свою волю, ведь небесные владыки не меняют однажды принятых решений, как, я думаю, и властители земли…

— Да-а-а, у меня сегодня очень интересные гости, — заметил Сифакс, — и скажу, что пока я, как хозяин, вас не достоин, но постараюсь исправиться и оказать вам соответствующий прием. Приглашаю вас принять участие в пире! И прошу тебя, Газдрубал, ты больше не мути тут воду, под своим кровом гостей в обиду я не дам.

— Так, скорее из-под крова! — буркнул Газдрубал и нехотя двинулся вслед за царем и Сципионом.

Они вновь прошли под арками высоких проходов и стали подниматься по широким ступеням из знаменитого желтого нумидийского мрамора. Процессия растянулась и, воспользовавшись тем, что царь оказался впереди гостей, Корнелий Кавдин, все еще бледный от пережитого волнения, тихонько спросил Публия, почему он столь уверенно вступил в безумную авантюру с игрою в кости.

— Ведь «жребий — сын случая», как сказал Еврипид, — сослался он на авторитет.

— Я верил в свою судьбу, — коротко ответил Сципион.

— А если бы она тебя подвела?

— Если судьба может оказаться мне неверной, то не испытай я ее в этот раз, она изменила бы мне в следующий. Велика ли разница: на несколько дней раньше или позже.

Публий говорил равнодушным и даже будничным тоном, и Кавдин не мог понять, шутит проконсул или нет.

— Ну а если серьезно? — с прежней тревогой в голосе спросил он.

— Если серьезно, то надо думать о том, что будет дальше.

Публий велел товарищу прекратить шептаться, чтобы не нарушать приличия перед хозяином. Желая рассеять возможные подозрения Сифакса относительно своих переговоров с Кавдином, он сообщил ему о восторге своих товарищей великолепием царского дворца, создав у того мнение, будто об этих камнях да рюшечках и велась беседа с легатом.

Тем временем они преодолели длинную лестницу и оказались в зале, похожем на тот, где произошла предыдущая сцена, но более роскошном и просторном, высокий штучный свод которого подпирали четыре ряда дорийских колонн. Царь подвел гостей к столу, обставленному каменными ложами, застланными мягкими покрывалами, и предложил им располагаться. Сципиона и Газдрубала он упросил занять места рядом, а сам возлег напротив, чтобы было удобнее за ними наблюдать. Он не мог скрыть гордости от того, что принимает выдающихся представителей великих народов, которые с риском для жизни ищут его дружбы. Несомненно, сегодняшний день — самый славный в его жизни.

Ухоженные, опрятно одетые в нечто полугреческое рабы быстро заполнили все помещение и, как муравьи, засновали вокруг стола, на котором очень скоро выстроились правильными рядами легионы роскошных яств, готовых сразиться с аппетитом гостей.

Как подобает хозяину, Сифакс первым поднял кубок, первым его осушил столь лихим, несмотря на величавую грацию, движением, что Публий определил в нем чувственную натуру, жадную до наслаждений, и первым же начал беседу. Разговор по-прежнему шел на пунийском языке, хорошо знакомом как Сифаксу, так и Сильвану.

— Публий Корнелий, ты поведал нам о любопытных обычаях твоего народа, который я слишком мало знаю. Продолжи рассказ. Как ты говорил, вы не принимаете ни одного важного решения, не узнав волю богов, и все делаете с их согласия. Но почему же тогда и у вас случаются поражения? Или Ганнибал не давал вам времени для жертвоприношений?

— Ты почти угадал, благородный царь. В Риме правит сенат, но лишь выражая волю народа. Последнее слово всегда за собранием всех граждан. При решающих достоинствах в таком управлении есть и недостатки. Народ многолик, и встречаются люди, которые возбуждают нелучшую часть толпы, играют на слабостях плебса ложью и лестью и тем самым создают себе политический вес, положенье, добиваются власти. Особенно это явление распространилось с той поры, когда к высшим магистратурам получили доступ плебеи. Такие люди, став консулами и преторами, воспринимают власть как способ добиться преимуществ лично для себя, а не как возможность мудрым правленьем принести пользу Отечеству, в отличие от тех, кто рожден для магистратур. Потому они легко попирают законы и обычаи предков.

— Ты прав, царь, — еще раз подтвердил Публий, — и вот тебе пример: Фламиний, чрезмерно торопившийся к славе, пренебрег обязательными жертвоприношениями перед выступлением в поход, не внял предостережениям богов, явленным ему в грозных знамениях, за что был наказан позором и смертью у Тразименского озера и гибелью войска покарал народ за неразумный выбор. Таков же, только еще более ничтожный как личность, был Теренций. А бывает и так, что человек, долгое время исполнявший высшие должности, привыкает к власти, для него все становится обыденным и как бы личным, он забывает свою ответственность за весь народ. Подобное случилось с Аппием Клавдием, сыном знаменитого Клавдия Цека. Перед морским сражением в прошлую войну с Карфагеном он велел выкинуть в море священных кур, которые, отказавшись брать корм, дали знать о неблагоприятном моменте для начала битвы, и при этом цинично заявил: «Пусть пьют, если не хотят есть». Плачевным результатом неуместной, богохульной шутки стала гибель почти всего флота.

Тут в разговор вмешался Газдрубал, к этому времени несколько пришедший в себя после ошеломляющей первоначальной атаки Сципиона.

— А может быть, есть собственные боги у каждого народа, и, заручившись поддержкой своих богов, вы, скажем, начиная войну, выражаете интересы только одной группы бессмертных, а не всего неба, так же, как на земле — интересы кучки своих сенаторов, а не всех жителей ойкумены. Тогда понятны и ваши поражения, они означают, что римские боги, сражаясь с другими, одновременно с вами бывают побиты.

— Но гораздо чаще мы побеждаем, значит, наши боги могущественнее всех чужих, что почти равносильно тому, как если бы они были единственными, — сказал Публий, улыбнувшись, — впрочем, это, конечно, шутка.

— Нет, думаю, в мире все устроено не так, как ты говоришь, Газдрубал, — легко принялся он опровергать распространенные повсюду, в том числе и в самой Италии, взгляды. — Как вы знаете, у нас в Италии много греческих городов. Познакомившись с их пантеоном, мы пришли к выводу, что для всякой стихии боги едины, только каждый народ дает им имена на своем языке. Судите сами: У эллинов есть верховный бог, громовержец Зевс, у нас те же функции управления делами небес и земли выполняет Юпитер. Отец Зевса — Крон, а по нашему мнению — Сатурн. Судьбы же их схожи, только если греки в прямом смысле воспринимают фразу: «Крон — пожиратель собственных детей», то мы понимаем соответствующую сторону деятельности Сатурна как течение времени, неумолимо уничтожающего все то, что им же и вызвано на свет. Продолжаю далее: войною ведают Арес и Марс, торговлей — Гермес и Меркурий. Параллели с учетом некоторых особенностей в нюансах толкования можно провести и между именами других богов. Например: Юнона — Гера, Минерва — Афина, Вулкан — Гефест, Венера — Афродита, Нептун — Посейдон, Диана — Артемида, Либер — Дионис, наконец, Купидон и Амур. Если же я сейчас для каких-то имен и не могу провести сопоставление, то объясняется это лишь несовершенством нашего знания. Между прочим, сами эллины уподобляют своих богов египетским. Если верить грекам, то Осирис есть не кто иной, как наш Либер, а Цереру древний народ называет Исидой. Достаточно мне описать вам деяния каждого из перечисленных мною богов, и вы поймете, что и у вас те же самые боги, только зовете вы их иначе. Если я не ошибаюсь, то и карфагенский Баал сродни Юпитеру, а Мелькарт — Геркулесу. Да и небо одно. Как может быть оно поделено на страны, являясь будто бы отражением земли!