Гибель Византии (сборник)

Он знал, что Зоя настроена против Романа и влюблена в Михаила. Прекрасно. Надо только внушить им, что умный человек сам распоряжается обстоятельствами. Он навел Зою на эту мысль и разговор ее с Михаилом был результатом этого. Однако, брат слабохарактерен и способен в самую важную минуту бросить все и убежать. Надо убедить его, надо доказать ему, что он сделает хорошее дело. И в самом деле, разве это не хорошее дело — попасть на трон тому, кого придворные не хотели принимать в свое общество? Это редкий случай, и не воспользоваться им было бы неблагоразумно. А раз Михаил будет облечен в порфиру, разве он станет заниматься делами? Конечно же, нет. Все будет в руках его первого министра. Кто же будет этим первым министром? Конечно, он, Иоанн. Таким образом, он и будет фактически царем.

Все это ясно и не может не удаться; нужна только некоторая осторожность. Осторожность должна заключаться, прежде всего, в том, чтобы никто не подозревал, что он главная пружина интриги. Инициатива должна принадлежать Михаилу; он должен быть единственным действующим лицом. Может быть, проще было бы сделать все за него, но не надо играть с огнем. Положим, вступив на престол, он не стал бы преследовать его за свое же счастье; но будущее неизвестно, а потому лучше оставаться невинным в глазах людей.

Иоанн был поглощен этими мыслями, когда к нему вошел Михаил. Он был крайне взволнован своим вчерашним свиданием с императрицей.

— Что это ты как будто не весел? — спросил Иоанн, целуя брата.

— Разные мысли преследуют меня, Иоанн.

— Печальные или другие?

— Не то чтобы печальные, а так, тревожные… Скажи, если дать клятву сделать дурное дело, что лучше: совершить преступление или нарушить клятву?

— Вопрос простой, Михаил, — хуже всего быть клятвопреступником. Но ты не тревожься, Михаил. Все идет отлично, — вспомни предсказание пророчицы Досифеи. Судьбы не избежишь, нужно помогать ей и устранять препятствия. Не походи на женщину, не будь трусом. Сейчас придет ко мне твой друг Пселл; он философ и разрешит твои сомнения.

В галерее, прилегавшей к комнате, где сидели братья, раздались шаги и показался Пселл.

— Привет вам, светлейшие братья! Я радуюсь, видя вас в дружеском единении. Вы напоминаете мне Кастора и Полукса.

— Доброе утро, Константин, — ответил Иоанн. — Ты пришел кстати, хотя меня ждет самодержец и я должен сейчас уйти, но за то ты можешь поговорить с Михаилом, которого мучают разные сомнения.

И евнух ушел, оставив друзей наедине.

— Говори, светлейший протопроедр, — начал Пселл, — я рад, если могу чем-нибудь облегчить твою душу.

— Скажу тебе прямо: я дал клятву совершить страшное дело.

— Какое же страшное дело?

— Убийство.

— Ну, что же?

— Как что же? Разве можно убивать?

— Убийства бывают разные: может быть убийство во благо и может быть во зло.

— Какое же это во благо?

— Когда на войне убивают врага, это не только не дурное дело, это подвиг. Когда палач казнит преступника, он совершает хорошее дело, ибо он освобождает страну от злодея.

— Допустим; но если убивают не на войне и не казнят?

— И тогда убийство может быть законно, если, например, на тебя нападает злодей.

— Согласен; но если и этого обстоятельства нет?

— Тогда надо подробно обсудить вопрос; всякая вещь имеет две стороны: худую и хорошую; всякий поступок может быть истолкован и так, и сяк. Например, ты обещал убить, — вероятно, ты сделаешь этим кому-нибудь удовольствие.

— Разумеется.

— Раз какой-нибудь факт доставляет удовольствие, он не может быть назван злом, ибо удовольствие доставляет только добро. Возьми, например, болезнь, которая есть безусловное зло, — доставляет ли она кому-нибудь удовольствие? Затем спрашивается, не принесет ли факт, о котором идет речь, пользу тебе самому?

— Несомненно, и громадную.

— Следовательно, мы можем приравнять это к убийству на войне и к казни, ибо освобождение от злодея и неприятеля — это польза. Скажи, кому дал ты обещание?

— Раз мы так откровенны, скажу и это: дарственной особе.

— Вот, видишь ли, Михаил: ослушаться царственную особу — это преступление. Таким образом, если ты нарушишь клятву, ты совершишь сразу два преступления. Если же исполнишь обещанное, доставишь удовольствие и принесешь пользу. Осмелюсь сказать тебе еще одну вещь, светлейший протопроедр, хотя она, может быть, тебя и не касается. Вспомни, что помазание на царство смывает все грехи; это признано со времени патриарха Полиевкта, вот уже сто лет.

— Как? Что это значит? — спросил удивленный Михаил, ничего не слыхавший об этом.

— Это значит, что священным действием мирропомазания прощаются царю все совершенные им раньше грехи и царь вступает на престол существом чистым и безгрешным.

— Если, например, он совершил убийство?..

— Всякое преступление прощается ему. Будь здоров, светлейший протопроедр, мне время идти и заниматься делами.

Пселл поклонился и вышел, очень довольный своим разговором. Он исполнил свое дело. Недаром же он учился риторике — искусству, которым, по его мнению, можно было убеждать в чем угодно. Он обещал евнуху Иоанну подействовать на его брата. Он отлично знал, какая интрига плетется во дворце, и считал нужным содействовать ей, Лично он ничего не имел против императора Романа, но раз самые сильные люди обратились против самодержца, раз они нуждаются в его помощи, было бы безумием не способствовать их планам. Все равно, интрига так или иначе будет приведена в исполнение, Романа не спасешь.

На Михаила разговор Пселла подействовал даже сильнее, чем ожидал Иоанн. Зная, что Пселл изучил всевозможные науки, он питал к нему большое уважение. Убедительность его доводов была очевидна.

Когда после ухода Пселла вернулся Иоанн, он застал брата совсем в другом настроении. Они говорили о посторонних предметах, но Иоанн понял, что дело решено.

Придя домой, Михаил начал размышлять о своей странной судьбе. Он вспомнил свои видения, разные предсказания и решил, что он избранный сосуд. Он дал клятву Зое, — он обязан отомстить за нее Роману. Провидение избрало его в цари, — он не должен этому противиться. Вопрос только в том, как это осуществить? Самое простое, конечно, прибегнуть к яду. Но где достать яд?

Тут как нельзя более кстати подвернулся Пселл. Через несколько дней после того разговора он явился к Михаилу и показал ему приготовленный им порошок.

— Занимаясь медициной, — сказал Пселл, — я изобрел вот этот удивительный порошок. Он обладает весьма странным свойством: в нем почти нет никакого вкуса, он только несколько сладковат и, будучи подмешан в вино, может быть выпит незаметно, а, между тем, он очень ядовит и, думается, может убить человека. Если хочешь ближе ознакомиться с этим медикаментом, я оставлю его у тебя.

Таким образом, в руках Михаила оказался порошок, обладавший свойством отправлять людей на тот свет. Надо было придумать, как им воспользоваться. Но и тут все делалось как-то само собою, от Михаила требовалось только не препятствовать ничему.

Как-то в разговоре брат сказал ему о придворном служителе Алексее, находившемся постоянно при императоре и пользовавшимся полным его доверием. Этот Алексей был аристократического происхождения. Дед его принимал участие в заговоре Варды Склира против царя Василия; его сослали и конфисковали все имущество. Отец его умер в нищете, и Алексей был рад, когда его взяли во дворец. Но он не мог забыть, что вынужден быть простым служителем. Император Роман был вспыльчив и нередко бил даже любимых слуг; Алексей отличался щепетильностью и не выносил побоев. Поэтому он затаил в душе глухую злобу против царя и готов был при случае отомстить ему.

В пятницу на шестой неделе поста Михаил был во дворце у брата и нашел случай поговорить с Алексеем.

— Ведь, это ты, Алексей, — начал он, — наливаешь вино царю и подносишь ему кубок.

— Я.

— Слыхал ли ты, что державный самодержец не так здоров, а между тем, питая недоверие к медикам, отказывается принимать какое бы то ни было лекарство?