Кровь боярина Кучки

- Ты нас не выдашь? - спросил Олбырь.

- Укройте, мёрзну, - отозвался Род.

Турпай принёс бараньи шкуры. Одну подсунул, другой накрыл.

- Давно я здесь?

Торки, шевеля губами, принялись считать.

- Одна седмица, - сказал Олбырь по-русски.

- За что терпишь так от соплеменников? - спросил Турпай.

Род попытался объяснить доступно:

- Родина предков - Господин Великий Новгород.

Поняли не поняли, а закивали, как восточные божки.

- Суздаль с Новгородом - во! - сдвинул кулаки Олбырь.

- Покормим скоро, - обещал Турпай.

Они ушли. Он стал сосредоточиваться. Хотел видеть, где Улита и Яким. И застонал. В великолепной ложне на кружевном одре окаменевшую боярышню ласкал скуластый коротышка. Это же владимирский Андрей! Волосы чернее дёгтя, всегда лоснятся от какой-то жирной мази с резким духом. А Яким в богато убранной палате в сафьяновой мошне считает златики, одетый по-придворному: атлас червчат, сверкают золотые запоны с алмазными каменьями… Несчастный ведалец тряс головой. В глаза впивались, словно стрелы, лучи солнца из щелей сарая.

Вбежал Турпай, схватил бараньи шкуры, одну выдернул, другую сдёрнул, бросил обе в угол.

- Нельзя, нельзя… Сюда идут!

Вошли глазун с Амелфой. Попытались выставить тюремщиков. Те не ушли.

- Мы за него в ответе, - сказал Олбырь.

Петрок приблизился, присел на корточки:

- Худы твои дела, лесной бродяга.

- Зуй повинился, - подал голос Род. - Узнал крест матери. Назвал споспешника…

- Нет на тебе креста! - Петрок вынул из-за пазухи серебряную цепку, потряс перед глазами Рода. - Вовсе ты не Жилотуг. Выкормыш волхва!

Род перевёл дыхание.

- Резал… горло… благодетелю! Я видел.

- Князь приказал, - дёрнулся глазун. - Изменника искали кмети обезглавить волей государевой. Не выискали. Я нашёл.

- Дрожат у тебя руки, - заметил Род.

- А, будь ты проклят! - вскочил Петрок и замахал руками.

- Тебе быть прокляту, блудник! - возразил Род. - Не пощадил детей господских…

- Детей увёз Андрей! - со скуляжом вскричал Малой. - Я вывел их из-под земли. Яким с Улитой во Владимире. Андрей с боярышней уже повенчаны. Я ни при чём. - И вновь склонился к Роду: - Тебе тем паче горевать о ней нет смысла. Ведь ты одной ногой в могиле.

- Хватит балакать, - прервала Амелфа.

Где-то за сараем раскатился скрип ворот, загомонили голоса.

Обеспокоенные торки вышли.

- Тотчас учнут тебя пытать, - приблизила Амелфа красивое лицо к голове Рода. - Ярун Ничей большой мастак по этой части. Он уж тут!

- А с ним кат, - вставил Петрок. - Ещё у сановитого еретика Феодорца, Андреева любимца, он был на той же страшной службе. Рвал языки и ноздри, колол глаза и распинал на стенах. Тебя на этом вот щите распять придумал он!

Амелфа выпрямилась.

- Гюргий скрепя сердце отпустил Кучковичей к Андрею, зато на этом сыне Кучки отыграется! - лила она масло в огонь.

- По-твоему, мы злыдни. А вот хотим избавить тебя от лишних мук, - источал мёд Петрок.

Амелфа извлекла из кошеля перстянки [351], натянула их на белые руки, сняла с шеи огорлие с нанизанными на него орехами, расколола щипчиками один орешек, показала Роду смугленькое ядрышко.

- Скушай и отмучаешься, милый…

Юноша, чуть шевеля губами, процедил сквозь зубы:

- Без стыда же ты, срамница, созерцаешь меня голого!

Петрок Малой из-под полы кафтана деловито достал нож.

- Дай ему зубы разомкну…

Миг - и Амелфа бы кивнула.

- На мне заклятье! - внятно сказал Род. - Кто из злых людей меня обзорчит и опризорит, околдует и испрокудит, у того глаза изо лба выворотит в затылок…

Помнил он почти дословно Букалово заклятье.

Амелфа дрогнула.

- А мне плевать! - угрюмо прохрипел Петрок. - Он должен умереть до пытки.

- Чекай, чекай, побачимо! [352] - скороговоркой молвила Амелфа. - Этот ведалец и так не заживётся. Ярунка меня любит. Я ему шепну. Кат долго не провозится с приговорённым вязнем [353]…

Они ушли.

Род не успел прикрыть глаза, услышав многолюдье в своём мучилище. Лучи, струясь из щелей, заплясали по вихрам и бородам боярской обережи, по смуглым скулам двух тюремщиков. Олбырь с Турпаем взялись за щит и стали поднимать.

- Не покормили тебя кашей с киселём, - сказал Турпай по-торкски.

- Есть перед пытками не надо, - заметил опытный Олбырь. - Трудней переносить страдания.

- Эй, вы, по-своему не гомонить! Здесь вам не степь! - велел до глаз заросший коротышка с бердышом.

Олбырь не обратил внимания на окрик.

- Сейчас немного потерпи, - по-торкски попросил он Рода.

Щит подняли, и мир в очах страдальца потемнел. Обвиснув, тело потянулось вниз, и боль ударила в растянутые до предела руки, прикрученные к клиньям. Живот впал, грудную клетку выперло. Неведомая сила впилась в беспомощную плоть, выматывая жилы. Вот-вот они не выдержат и лопнут, и все кончится. Род ждал такого избавленья, но не дождался. Ноги обрели опору, под них подставили чурбак. Щит был прислонён к наружной стене сарая. Висящий на щите увидел сквозную рощу тонкого березняка, соломенные кровли дальних изб, луг и дорогу за высоким тыном, что ограждал его мучилище. По эту сторону заплота не люди - карлики: по пояс обнажённый кат, Ярун Ничей - кутырь на худых ножках, расставленных смешно и важно, глазеющие кмети, вскинувшие ввысь пучки бород. И все это залито щедрым солнцем, как в праздник.

Тщетно водил юноша взором. Амелфы и Петрока не узрел.

- Давай-ка потолкуем, парень, - предложил Ярун. - Не ожидал, что встретимся в тюрьме. Уж так-то Полиен тебя нахваливал…

- Тюрьма, как и могила, - ответил с высоты пытаемый, - всем место есть.

Боярин пропустил его слова мимо ушей.

- Нам твои вины ведомы сполна, - заключил он. - Из-за тебя погиб посадский человек Кисляк Дружинка…

- Погиб? - не вдруг поверил Род.

- А помнишь Старо-Русскую дорогу? - спросил Ярун. - Ты усыпил погоню. К костру пришёл медведь. Дружинку с оголённым черепом зарыл в листьё, чтоб вялился, а двух других прибрать ему не удалось, разъезд на них наткнулся, зверь ушёл. И из беседы с выжившими стало ясно, что ты, взойдя на дерево, подбросил в их костёр дурману.

Род промолчал. Он вспомнил о малиннике в том месте у дороги. Так хотелось посбирать малинки!

- Ждан, перевозчик, по твоей милости утоп в Мосткве-реке, - продолжил перечень Ярун. - Ты захватил судно и столкнул паромщика в ночную быстрину…

«Он сам упал», - хотел вымолвить Род, но промолчал.

- О твоём предательском побеге толковать жаль времени, - раздул щеки боярин. - Бежал предупредить изменника - яснее ясного. - Поскольку Род молчал, Ярун продолжил: - Наш государь Гюргий Владимирич, осмыслив дело, приговорил тебя к закланию. А прежде ты обязан повиниться, что воровски взял имя Жилотуга. Истинный боярский сын давно погиб.

На это Род ответил внятно, чтоб слышно было всем:

- От отца с матерью не отрекусь. Я Жилотуг! - Чурбак был выбит. Мученик повис. Челюсть задёргалась, и непослушным голосом он снова громко произнёс: - Я Жилотуг!

Кат подступил с ножом.

- Не в грудь! Сначала ятра поколи, - велел Ярун. - Не выдержит, ответит, чего ждём…

Пытчик не дождался нужного ответа.

Все обернулись на конный цокот и стук колёс за тыном. Ворота распахнулись, обнаружив лёгкую кареть, гнедую четверню и молодого князя, спрыгнувшего наземь.

- Эй, прекратите пытку! - крикнул он. Ткнув чуть ли не в лицо боярину лоскут пергамента с печатью, прибавил: - Государь ваш повелел доставить узника пред свои очи.

Вглядясь в лоскут, Ярун зашевелил губами, должно быть, разбирал написанное.

- Что ж, воля государева - закон, - почтительно укрыл он грамотку за борт кафтана. - Я немедля повинуюсь, Владимир Святославич. Ты свидетель.