Топот бронзового коня

    Ликование в Риме было повсеместное, а тем более, что неделю спустя в город по реке добралось подкрепление - более полутора тысяч всадников во главе с Мартином и Валерианом. Вместе с ними прибыла Антонина с Феодосием и Фотием. Муж, с одной стороны, был доволен появлению супруги и приёмных сыновей, но, с другой, стал тревожиться за их жизнь. Даже приказал:

    - Вещи не распаковывай и немедленно возвращайся в Неаполь. Вместе с другими женщинами и детьми. - Помолчал и добавил: - Фотий с Феодосием могут остаться.

    - Я останусь тоже, - возразила жена. - Не могу больше без тебя.

    - А без Иоаннины?

    - Девочка живёт на Сицилии с мамками и няньками в полной безопасности.

    - Всё равно лучше уезжай. Ситуация очень неустойчива. Враг готовит новые атаки, а в столице мало пищи и с жарой возможны гибельные болезни.

    - Не уеду, не уговаривай. Все мои мужчины - Фотий, Феодосий и ты - здесь. Я должна быть рядом, разделять ваши трудности и невзгоды.

    Он подумал и сдался. Посадил Нино на колени, обнял, поцеловал и потёрся бородой о её плечо:

    - Как же я соскучился, дорогая…

    - Я соскучилась тоже. Не приехала бы иначе.

    - Как тебе удалось возвратить Феодосия?

    - Длинная история. Каллигон помог.

    - Феодосий расхотел принимать постриг?

    Дама рассмеялась:

    - О, я думаю, да!

    - А к тебе в спальню?

    - Что - ко мне в спальню?

    - Тоже расхотел?

    Та поморщилась:

    - Ты опять за старое?

    - Ну, шучу, шучу, это не со зла.

    - Больше не шути так, пожалуйста.

    - Хорошо, не буду.

    А зато отношения между прежними друзьями, назваными братьями - Феодосием и Фотием - напряглись за последнее время до предела. Встретившись в Неаполе, чуть не подрались. Первым начал Фотий, обозвав приятеля греховодником и распутником. Бывший послушник терпеливо сносил его оскорбления, но потом не выдержал:

    - Да заткнись ты, задница. Осуждать легко! Я не по своей воле вернулся, между прочим.

    - Лучше сам заткнись и не возникай. Он «не по своей воле»! Маленький ребёнок? Взяли - отвели за ручку к драгоценной мамочке? Уши вянут.

    - Да, меня украл Каллигон!

    - Ах, его украл Каллигон! Надо же, какой прыткий! Даром что скопец. - И скривился презрительно: - Мне-то не свисти. Этот Каллигон - на него плюнешь, он развалится.

    - Можешь мне не верить, только я не лгу. Вот война закончится, и опять уеду в Эфес. Навсегда уже. Всем, чем хочешь, клянусь.

    - Не клянись, ибо клятвы твои притворны и сродни поцелую Иуды.

    - Да чего ты ко мне пристал? - крикнул Феодосий. - Если б не твоя мамочка, я не сделался бы таким грешником. Не во мне причина, а в ней!

    Фотий покраснел и набычился:

    - Мать мою не трожь.

    - Я бы и не трогал, если бы она не лизала мне кое-что между ног.

    - Ах ты негодяй! - и ударил его с размаха по лицу.

    Но товарищ вовремя уклонился и подставил ему ногу. Рухнув наземь, забияка проговорил:

    - Я убью тебя, слышишь, недоносок? - и уже схватился за нож.

    Феодосий выскользнул за дверь, и свистящее лезвие с лязгом вонзилось в древесину в том самом месте, где мгновение назад была его голова.

    - Всё равно убью, - отозвался Фотий. - Нам вдвоём не жить.

    Но при матери оба соблюдали приличия, не дерзили друг другу и не лаялись, просто не общались. Антонина, заметив их антагонизм, как-то задала вопрос фавориту:

    - Что за чёрная кошка пробежала между вами?

    Молодой человек посетовал:

    - Он меня ревнует к тебе. Обещал убить.

    - Я ему убью! Выискался защитничек.

    - Хорошо бы его удалить из Рима.

    - Ты и вправду трусишь?

    - Нет, на всякий случай. Для спокойствия всех. Вдруг опять полезет, я ему отвечу, и ещё не известно, кто в живых останется.

    - Я попробую убедить Велисария. Только надо придумать благовидный предлог.

    - Пусть сопровождает бывшего Папу в Константинополь.

    (Тут необходимо сказать, что, по требованию из центра, бедный Сильверий был смещён, а его место занял Вигилий, прибывший, с телом Агапита; а Сильверия новый Папа назначил апокрисиарием - собственным представителем при дворе императора).

    - Неплохая мысль, - поддержала Нино. - Думаю, что Лис должен согласиться.

    Муж действительно возражать не стал. Словом, Фотий начал собираться в дорогу. Заглянув на прощанье к матери, он сказал:

    - Извини, если был я излишне резок - дети не должны осуждать родителей, что бы те ни делали.

    Женщина кивнула:

    - Я и не сержусь, отправляйся с Богом. С Феодосием помириться нет желания?

    - С Феодосием - нет.

    - Ну, прошу, пожалуйста. Вам грешно расставаться врагами.

    - Да какая ж разница? Я ведь уезжаю.

    - Зло держать в душе не пристало. - И велела позвать любовника.

    Фаворит явился весёлый, с персиком в руке, привалился к притолоке и кусал плод со смаком, втягивая сок. Нино попросила:

    - Я хочу, чтобы вы пожали друг другу руки.

    Оба продолжали стоять, глядя в разные стороны.

    - Ну, чего застыли? - рассердилась она. - Просто два болвана каких-то. Живо поручкуйтесь.

    Фотий произнёс:

    - Пальцы у него мокрые и липкие, пусть помоет.

    Бывший друг ответил:

    - Если хочешь мириться по-серьёзному, и такие сойдут.

    - Ну, опять растявкались! - мать повысила голос. - Я сказала: ручкуйтесь!

    Молодые люди нехотя сошлись, стиснули ладони. На секунду приблизившись, уезжающий буркнул остающемуся:

    - Всё равно убью, сука, так и знай.

    Развернулся, даже улыбнулся родительнице:

    - Ну, прощай, мамуля. Будь здорова, и храни тебя Бог.

    - В Сиракузах поцелуй от меня сестрёнку. А в Константинополе - Магну. И её детей.

    - Если она не переехала к мужу в Карфаген.

    С тем и убыл. Но судьба ещё не раз сведёт всех троих, и не будет мира между ними - вплоть до смерти главного из них.

    Ситуация в Риме накалялась. Подходили к концу запасы продовольствия, бани не работали, тот, кто мылся в холодном Тибре, часто простужался. Начались болезни. Ждали нового подкрепления, но оно не шло. Командиры и простые воины говорили, что терпение их на исходе, лучше умереть в новой битве, чем от голода и хворей, в полумёртвом городе. Велисарий не уступал, убеждал ещё потерпеть, говорил, что им на выручку придёт Константин из Далмации, а ещё Юстиниан обещал семь тысяч свежих воинов. Да когда ж, когда? - спрашивали все. Точного ответа Лис не знал.

    А пока со стен стреляли в готов балистры - в общей сложности уничтожили до тысячи человек. Небольшие конные отряды совершали вылазки за ворота - и убили ещё до пяти тысяч. Но народ хотел единого наступления, ропот шёл, и сдержать его становилось всё труднее.

    Наконец полководец всё-таки решился. Рано утром 5 марта из ворот во всех направлениях двинулись войска и вооружённое народное ополчение. Первая атака, в силу своей внезапности, оказалась успешной: готы побежали, даже побросали шатры и палатки своего лагеря; ополчение, состоявшее в основном из ремесленников и слуг, стало грабить укрепления неприятеля, набивать живот хлебом и свининой;

    между тем Витигис развернул полки и напал на ромеев. Уцелели в бою немногие. Велисарий дал сигнал к отступлению и с большими потерями возвратился в город. Посчитали оставшихся. Было их не больше четырёх с половиной тысяч. Поражение следовало практически неминуемо.

    В то же время и у готов обстояли дела не слишком благополучно: в лагере у них вспыхнула чума, а набеги ромейских кавалеристов, остававшихся за пределами Рима (в нескольких городах Калабрии, в том числе и Неаполе), отрезали их от доступных источников еды, отбивали обозы. Эпидемия и голод выкосили около тридцати пяти тысяч.