Путь в Иерусалим

Когда они прискакали в Бьельбу, Биргер Бруса принял их как родственников и извинился, что вынужден их покинуть на следующий день, так как у него важное дело в Линчепинге. Но, узнав, что произошло, он и думать забыл про все свои дела. Никто из Бьельбу и носа не покажет в Линчепинге, этом городе Карла сына Сверкера, теперь наверняка ставшем оплотом Болеслава и Коля.

Биргер Бруса сидел молча, задумавшись, и лицо его было непроницаемо. Вдруг он поднялся и сказал, что у них есть лишь один путь. Весь род Фолькунгов должен поддержать Кнута сына Эрика в его стремлении отвоевать корону своего отца. Надо объединиться против рода Сверкера и их датских сторонников, надо показать им свою силу и решительность, используя преимущество во времени, о чем уже благоразумно позаботились.

Лед тронулся в день убийства Карла сына Сверкера на берегу Ветгерна, и еще день прошел, прежде чем об убийстве узнали на материке. Биргер Бруса счел своим долгом использовать эту весть в Восточном Геталанде, но предложил, чтобы Кнут тоже действовал быстро и отправлялся в Восточный Арос — увидеться с архиепископом Стефаном и, если получится, склонить его на свою сторону, а затем попытаться собрать свеев на тинг в Муре, чтобы те провозгласили его новым королем. Действовать нужно немедленно, теперь не время для отдыха. Как сказал Биргер Бруса, так и сделали.

Кнут сын Эрика во всем согласился с Биргером Брусой, зная, что он был самым опытным в том, что касалось борьбы за власть. Когда же они собрались в путь, Кнут вдруг изъявил желание, не совсем понятное Арну: он захотел, чтобы в Бьельбу им дали щиты Фолькунгов, синие плащи и флажки на копья, да еще дружинников в придачу. Биргер Бруса глубокомысленно кивнул, выражая согласие, будто бы понял, что имел в виду Кнут сын Эрика. Арну это желание показалось одновременно пустячным и важным. Но в дальнейшем он убедился, что такие люди, как Кнут и Биргер, думают совершенно иначе, чем он.

В Восточном Аросе архиепископ Стефан сперва отказался принять Кнута сына Эрика, когда тот вместе с Арном прибыл в его усадьбу. По слухам, архиепископ был сердит и сказал нечто вроде того, что этот человек только и делает, что плетет интриги.

Однако, узнав, что Кнут приехал вместе с Арном сыном Магнуса, он принял обоих. Когда гости вступили в сумрачные покои архиепископа, Арн преклонил колени и поцеловал его руку, пока Кнут колебался, не сделать ли ему то же самое. К неудовольствию Кнута, разговор велся на церковном языке, и поэтому он ощущал себя менее значительным, чем двое других. Его разбирала злость на Арна, хотя дело-то было в архиепископе.

То, что архиепископ Стефан мог сказать Кнуту сыну Эрика, понять было просто, даже если эти слова были малоприятны для Кнута. Церковь не может и не желает участвовать в начинающейся борьбе за власть. Как архиепископ, Стефан заботится о Царствии Божием, а не о внутренних распрях между претендентами на земной престол. Не может быть и речи о том, чтобы встать на сторону родичей Кнута, или Карла сына Сверкера, или кого-то еще, кто вскоре придет с юга. Мирская власть — это одно, а власть Божия — совсем другое.

Кнут сын Эрика держался достойно, когда понял, что здесь ничего не добьется, и тогда он попросил Арна выразить пожелание причаститься вместе из рук архиепископа на завтрашней мессе. Не видя никакого подвоха в этой просьбе, Арн передал слова Кнута архиепископу. И архиепископ Стефан ответил согласием, впрочем подозревая, что у Кнута иное на уме. Возможно, Стефан посчитал, что это хороший способ закончить спор с человеком, который может стать будущим королем страны. Церковь не участвует в борьбе за королевский трон, но ей все-таки следует поддерживать дружеские отношения с властью.

Едва гости почтительно простились с архиепископом, как Кнут снова исполнился силы и рвения и заявил, что еще не все потеряно. Они вернулись к поджидавшим их людям, которые пока не надели на себя синюю одежду Фолькунгов, и Кнут велел им пойти в город и распространить там кое-какие слухи.

На другой день Кнут вместе с Арном скакали на мессу впереди строя дружинников, одетых в синие плащи. На их копьях реяли синие флажки. Кнут и Арн были при полном вооружении. На щитах красовались лев Фолькунгов и три короны.

Слухи сделали свое дело, и на мессу стеклось столько народу, что большинству не нашлось места в церкви и они остались стоять у ворот. Кнут и Арн поднялись по лестнице в храм, а их дружина осталась снаружи, держа лошадей.

Они вошли в церковь, и люди почтительно расступились, давая им дорогу. Еще в притворе Кнут, как и полагалось, снял свой меч. И он был крайне удивлен тем, что Арн не сделал того же. Кнут шепнул ему об этом, но Арн лишь загадочно улыбнулся и покачал головой. Когда же они подошли к архиепископу за причастием, Кнут сын Эрика вновь изумился тому, что произошло. В дальнейшем это сослужило ему хорошую службу. Арн обнажил свой меч, и прихожане в страхе содрогнулись. В следующий миг он протянул меч архиепископу, который с почтением взял его, приложился к нему и окропил меч святой водой, а затем вернул его Арну. Тот поклонился и, вложив меч в ножны, упал на колени, шепнув Кнуту, чтобы тот следовал его примеру.

Люди расступились, и оба они коленопреклоненно ждали, когда их причастит сам архиепископ. Затем, еще до конца мессы, они тихо вышли из церкви, приняв Святые Дары.

На паперти было большое волнение, ибо до людей уже дошла весть о том, что архиепископ благословил меч, хотя никто и не знал, чье это было оружие.

Тут Кнут вытащил свой меч из ножен и громко крикнул, что это оружие, которое он держит в своей руке, осенено благословением Божиим и именно этим мечом он убил злодея, который когда-то, на этом самом месте, убил короля Эрика. Затем Кнут снял с шеи золотую цепь, высоко поднял ее, так что крест засиял на солнце, и заявил, что это святая реликвия, которую он по праву вернул себе, отняв у святотатца Карла сына Сверкера. И так как он, Кнут, питает столь же глубокое уважение к свеям, как некогда его отец Эрик, то он призывает их через пять дней собраться на тинг и просит передать это лагманам и хевдингам Свеаланда.

Когда он умолк, вновь поднялся шум, исходивший скорее от его дружинников. Однако вслед за ними заволновались и остальные. Все теперь думали, что сам архиепископ решил вопрос о том, кто будет избран королем Свеаланда. Слух об этом распространялся быстрее ветра.

Позже, в тот же день, когда они вернулись в свой лагерь, куда Кнут велел принести воды из источника святого Эрика, чтобы самому окропить всех приходящих, он наконец отпустил Арна.

Кнут отвел его в сторону и сказал, что теперь предстоят томительное ожидание и переговоры с разными людьми. На это у Арна не хватит терпения, как считал Кнут. Не лучше ли ему отправиться к Сесилии? Кнут не хотел проявлять бессердечие и препятствовать счастью своих друзей.

Арн обнял друга, и они расстались. Арн уехал во имя своей мечты, а Кнут остался ради власти.

Поездка в Хусабю заняла у Арна меньше времени, чем могла бы отнять у любого другого на всем Севере, ведь скандинавские жеребцы гораздо медлительнее его Шималя. Хозяин быстрого скакуна даже успел завернуть в Арнес, чтобы рассказать своим новости и сменить одежду.

Но вот наконец он скачет прямиком в Хусабю, и усадьба уже открылась его взору. Он едет медленно, опустив поводья, и Шималь пританцовывает в нетерпении, порываясь вперед. Чем ближе Арн подъезжал к Хусабю, тем меньше он думал о странностях, открывшихся ему в борьбе за власть.

Альгот сын Поля был приглашен в Арнес, чтобы договориться о приданом, и родня Арна порадовалась, что все разговоры ведутся в отсутствие жениха, только между Эскилем, Магнусом и Альготом.

Такое положение вещей вдвойне устраивало самого Арна. Во-первых, его совершенно не волновало, хорош или плох его брак с Сесилией с точки зрения их отцов. Во-вторых, ему не терпелось встретить Сесилию наедине и сказать ей все, что он хотел, без подозрительных взглядов ее отца или дружинников.