Пионеры Вселенной

– Кто там?

– Откройте, пожалуйста, мне нужно видеть хозяйку. – Как у Лизы вырвались эти слова, она и сама не знала. Когда щелкнула щеколда, сердце застучало учащенно, и она готова была стремглав броситься вниз. Но дверь приоткрылась, и Лиза увидела выразительные карие глаза.

– Анастасии Маркеловны нет дома, но вы заходите, она скоро придет.

Лиза вошла, огляделась.

– А больше никого нет в квартире?

– Никого… Но вы не бойтесь, я буду в своей комнате, а вы пройдете к хозяйке.

– Простите, – преодолев волнение, спросила Лиза, – вас зовут Максимом?

– Да, Максимом Петровичем. Анастасия Маркеловна вам говорила?

– Нет. Я от Сергея Стрешнева.

– Ах вот как? Вы – Лиза?

– Да, да, вы угадали.

Бледное лицо Кибальчича, окаймленное темной бородой, мгновенно преобразилось: щеки порозовели, и оно стало даже привлекательным.

– Пожалуйста, раздевайтесь, я вам помогу.

– Нет, я на секунду…

– Тогда прошу в комнату.

Лиза прошла и села на краешек стула. Эта грациозная девушка с нежным, раскрасневшимся от мороза лицом, внесла в бедную унылую комнату вместе с запахом духов ощущение юности и радости жизни. Кибальчич почувствовал, что в груди его что-то сладко дрогнуло и словно запело. Он сел рядом и, взглянув в серые красивые, опушенные длинными ресницами глаза Лизы, тихо сказал:

– Я вас слушаю.

– Не знаю, успел ли вас предупредить незнакомец, которого спас Сергей… Это нас очень тревожит. Вот я и решилась прийти к вам.

– Да, да, спасибо. Я предупрежден. Сергей поступил мужественно… И вы тоже, Лиза. Благодарю. Я очень рад, что у меня такие чудесные друзья.

– Я тоже очень рада с вами познакомиться. – Она поднялась. – Однако пора – прощайте!

Кибальчич проводил ее до дверей:

– Больше сюда не приходите. Меня здесь не будет… Я постараюсь навестить Сергея и буду рад увидеть вас.

Лиза взглянула в его глубокие, ласковые и грустные глаза и почувствовала, что он тоже взволнован и что ему не хочется ее отпускать. Лиза толкнула дверь и, сдержав порыв стремительно броситься вниз по лестнице, вышла. В квартире остался легкий запах ландыша, а в душе Кибальчича ощущение вешнего половодья и первой песни жаворонка.

4

Царь Александр II – высокий статный старик с усами, закрученными в кольца, держался величаво, внушая страх и вызывая раболепие.

Вечером 5 февраля под руку с принцем Гессенским, окруженный великими князьями, высшими сановниками и генералами, он следовал через залы Зимнего в парадную столовую.

Вдруг тяжкий гул потряс дворец: с треском распахнулись двери, зазвенели стекла и люстры. Царь отшатнулся, но тут же овладел собой.

– Спокойствие, господа, спокойствие! Будем думать, что ничего страшного не случилось. Эй, кто там? Немедля выяснить и доложить!

Несколько генералов и офицеров свиты бросились в глубь дворца, откуда валил густой едкий дым.

– Однако, господа, здесь мы можем задохнуться, – сказал царь как можно спокойнее, – прошу в тронный зал.

Он снова взял под руку дрожавшего принца и пошел впереди других. Их догнал запыхавшийся дежурный генерал:

– Ну что? – спросил царь.

– Ваше императорское величество, в столовой произошел взрыв, очевидно устроенный террористами.

– У меня во дворце террористы? – нахмурился царь. – Это неслыханно!

Он что-то шепнул принцу и вскинул голову:

– Господа, прошу извинить! Ввиду чрезвычайности обстоятельств я должен удалиться.

Поклонившись, царь быстрым шагом направился в кабинет. Двое офицеров из дворцовой охраны бросились вперед, генералы пошли следом…

У кабинета один из офицеров доложил:

– Кабинет осмотрен, ваше императорское величество. Все спокойно!

– Спокойно! – язвительно усмехнулся царь. – Мигом ко мне шефа жандармов и генерал-губернатора! Да еще… срочно пошлите за графом Александром Владимировичем. Больше никого не пускать. Разумеется, кроме наследника…

Шеф жандармов Дрентельн, генерал-губернатор Гурко и министр двора Адлерберг были уже во дворце и вели спешное расследование. Картина разрушения производила ужасающее впечатление. От взрыва образовались горы мусора из цементных глыб, кирпича, досок, железа. Над всем этим висело густое бело-красное облако пыли и слышались стоны придавленных.

Приказав войскам оцепить дворец и начать раскопки оставшихся в живых, Гурко шепнул Дрентельну, что необходимо принять меры к розыску «злоумышленников». Тот понимающе кивнул: он уже успел дать распоряжение жандармам «задерживать всякого подозрительного».

Они вошли в кабинет царя.

Александр, бледный и угрюмый, сидел за письменным столом. Он окинул вошедших холодным взглядом и пальцем поманил к столу, не предложив сесть. Когда они приблизились и встали навытяжку, сухо сказал:

– Докладывайте!

Услыхав о разрушении сводов и о том, что заживо погребено больше десяти человек, царь поморщился: «Слава богу, не я. А ведь мог бы даже лежать под обломками. Который раз милует господь… А эти канальи совсем меня не берегут. Одни рапорты. Одно бахвальство…» Он встал:

– Я недоволен вашим бдением, господа. Да-с, недоволен. Потрудитесь немедля поднять на ноги всю полицию и привести в готовность войска. Закройте все дорога и все тропинки из города. Надо схватить крамольников. Об остальном поговорим завтра…

Старый придворный лис граф Александр Владимирович Адлерберг был не только министром двора, но еще и самым близким другом императора. Они были одногодки, вместе росли и почти полвека не разлучались. Отлично зная крайне неуравновешенный и мстительный характер государя, Адлерберг не хотел оказаться в кабинете, когда царь будет распекать губернатора и шефа жандармов, ибо чувствовал за собой не меньшую вину. Он решил выждать и явиться, когда у государя «спадет гнев».

Дожидаясь в приемной, пока выйдут Гурко и Дрентельн, он увидел в окружении офицеров свиты могучую фигуру наследника-цесаревича и бросился навстречу.

В двух словах доложив о случившемся, он выразил сожаление о злодеянии и радость, что перст провидения оказал себя и на этот раз.

– Волею всевышнего государь-император жив-здоров и изволит ждать вас в своем кабинете.

Проводив цесаревича до двери, Адлерберг и на этот раз не вошел в кабинет, а стал дожидаться в приемной, на случай, если государь его потребует…

И лишь после того как вышли генералы и уехал цесаревич, он решил, что его время настало, и, расчесав седые подусники, мягко вошел в кабинет.

Царь сидел на диване, опустив голову на грудь. Руки, лежавшие на коленях, тряслись. Услышав, как притворили дверь, царь вздрогнул, но, увидев Адлерберга, обрадовался:

– Граф! Саша! Наконец-то… А я хотел за тобой посылать. – Царь встал, протянул руки и, когда Адлерберг приблизился, обнял его, поцеловал и посадил рядом.

– Как я рад, Саша, что ты пришел. Чувствую ужасное одиночество. Меня гнетут тяжелые мысли. Мне страшно! Только ты – друг! Все другие – враги! Все хотят моей смерти. Все… Саша, милый, мне страшно! – Царь склонился на плечо друга и зарыдал.

– Александр Николаевич, голубчик. Ведь все же обошлось. Сам господь бог бережет тебя.

– Нет, нет, не говори. Надо мной витает смерть. Я боюсь, Саша.

– Да ведь мы же одни. Здесь никого нет.

– Погоди! Я слышу шорох. Вон, вон, взгляни на окно – портьера шевелится. Там, наверное, сидят… Вдруг окно было плохо закрыто?

– Полно, полно, дорогой друг. Ты переутомлен, это от нервного напряжения.

– Нет, нет, мне кажется, что там сидят… Мне страшно!

Адлерберг вынул револьвер и, подойдя к портьере, дернул ее:

– Видишь, тут никого нет и не могло быть.

Адлерберг осмотрел окна, книжные шкафы, даже заглянул в камин. Царь несколько успокоился.

– Саша, мы друзья детства, и прошу тебя не как царь, а как друг, – лицо Александра сделалось кротким, молящим. – Прошу тебя, умоляю – съезди к Кате.

– К княгине Долгорукой?

– Да, к Кате. Бедняжка, наверное, не находит себе места… и я мучаюсь.