Форпост в степи

Анжели заговорил не торопясь:

— Есть вещи, дорогой мой, Александр Васильевич, которые нельзя решить людям, даже облаченным властью, как вы, например! Вы можете много, но… К сожалению, не все!

— А что можешь ты, чего не могу я? — усмехнулся Барков. — Разве есть спасение от любви, француз? Любви большой, пламенной, но неразделенной? Я готов следы ее ног целовать, а она…

— Переходи за мой столик, Александр Васильевич, — заговорче- ским голосом предложил Анжели. — Я кое–что тебе скажу…

— Ты думаешь, что сможешь меня чем–то порадовать? — хмыкнул Барков.

— Как знать, — улыбнулся Анжели. — Хотя бы попытаюсь что–то для тебя сделать.

Пожав плечами, капитан принял предложение француза и грузно опустился на своевременно подвинутый французом табурет.

— Ну, — сказал он, — валяй. Говори, что хотел.

— Может, твоя беда в отсутствии денег? — поинтересовался Анжели. — Если это так, то я помогу тебе.

— Я так и знал, — расхохотался капитан. — Затолкай их в свою французскую задницу, месье.

— С деньгами можно сотворить все!

— Все? А любовь на них купишь?

— Если очень захотеть!

— Да пошел ты…

Барков взял бутыль и долго целился горлышком над рюмкой. Но рука подвела его. Бутыль дрогнула, и водка залила скатерть вокруг рюмки.

— А почему ты перестал навещать Жаклин, Александр Васильевич? — спросил его Анжели, переходя к более решительной атаке.

Барков почесал себе лоб, поудобнее уселся и серьезно сказал:

— А ты сам–то как думаешь, месье?

— Никак, — ответил Анжели, подчеркивая свою якобы неосведомленность. — Сегодня днем я навестил госпожу Жаклин. Она так сокрушалась, что вы перестали навещать ее.

— Вот сука! — громко выругался Барков. — Да я у нее порог оббил, да ни разу в дом не пустили. Все отговорками какими–то дешевыми отбрыкивалась.

— Жаклин была больна, — сделав скорбную мину, со вздохом сказал Анжели.

— Лжешь. Все лжешь ты, француз, — ухмыльнулся Барков и неуверенной рукой потянулся к бутыли. — Ложью пронизана и жизнь Жаклин. Она использовала меня, когда я был ей нужен! А потом… Эта сука растоптала меня! — Он подался вперед и, едва не разлив содержимое бутыли, схватил Анжели за ворот камзола. — А я любил ее. Люблю и сейчас!

Если бы кто другой схватил Анжели за грудки, он немедленно поставил бы наглеца на место и потребовал бы удовлетворения. Но сегодня он с другой целью пришел в кабак. Усилием воли проглотив обиду, он заставил себя улыбнуться:

— Жаклин тоже любит тебя, Александр Васильевич. Сегодня днем она лично мне в этом призналась!

Барков отпустил ворот камзола Анжели и внимательно посмотрел на собеседника. Глаза его заблестели. Повеселев, он спросил:

— А ну перекрестись, если не лжешь?

— Пожалуйста. — Анжели встал, трижды перекрестился и сел на место: — Теперь, надеюсь, веришь?

— Теперь да, — кивнул Барков, и его рука снова потянулась к четвертной.

— Нет, нет, нет, — опередив его руку, решительно отодвинул бутыль Анжели. — С этого момента ты больше не пьешь, Александр Васильевич!

— А кто мне может запретить? — уставился на него капитан.

— Я! — твердо ответил Анжели.

— Ты?!

— Да, я! Ты же не можешь идти к любимой женщине пьяным, как свинья?

Барков почесал затылок и криво усмехнулся:

— А ты бываешь прав, месье француз. Но завтра я буду трезв, как огурчик!

— Не будем ждать завтра, а идем к Жаклин прямо сейчас! — теряя терпение, сказал раздраженно Анжели. — Как вы, русские, говорите — куй железо, пока оно горячо!

— Пошли! — решительно встал на ноги Барков.

Анжели щедро расплатился с приказчиком за себя и за капитана, после чего, поддерживая его под руку, вывел на улицу.

* * *

Жаклин услышала на лестнице шаги, быстро задула свечи, чтобы не постучались, и, накинув на себя одеяло, подошла к окну: «Да что же это такое?» Она смотрела на знакомую улицу перед домом и не узнавала ее. Грязные лужи, мелкий моросящий дождь…

Жаклин вернулась в постель, закрыла глаза и нервно заломила руки. Она вдруг увидела злое лицо Анжели, его крепкую, ладную фигуру, одиноко прохаживающуюся по комнате. «Что ему от меня надо?» Ее томило навязчивое ощущение невыясненности. Воспоминание… Движения, наклон тела, озабоченный лоб. Что? Как он смеет заставить ее лечь с Барковым в постель?

Она сжала похолодевшие руки. Предчувствие опередило мысль. Она спрятала лицо в подушку. Не хочу! А мысль все вертелась в мозгу. «Барков!» Она вскрикнула. Закрыв глаза и закусив губу, она старалась отогнать образ, вызывавший в ней раздражение. Она скоро разделит с ним свою постель! Но это невозможно! Это не–правда! Она не шлюха низкого пошиба, чтобы спать с кем угодно! Ведь так же нельзя…

«…У тебя сильно развито воображение, — прозвучал в голове властный голос Анжели. — Твои принципы мне не нужны».

Когда она встретилась с Анжели во время нервного приступа, он бросил ей в лицо, издеваясь: «Твои принципы приведут тебя в приют для сумасшедших!» Он — ее злой гений!

Она его ненавидела. Да. Даже сейчас при мысли о нем ползли из глубины ее существа ощущения неясные, как отражения на льду. Она ощущала в себе лютую ненависть к нему.

Анжели раздражал ее. Теперь он решил уложить ее в кровать с Барковым! И ради чего? Опять же ради интересов Франции? С ее помощью Анжели собирается привязать к себе Баркова. И что теперь делать? Она не может противопоставить себя этому улыбчивому и хитрому тирану. Она смертельно боялась его! Анжели обладал великолепным, всегда послушным ему даром речи! Стоило ему впервые войти в ее квартиру, еще давно, в Париже, как Жаклин настороженно сжалась: он вошел, как хозяин, громко смеясь, уверенно двигаясь, властно покровительствуя.

«Он удивительно интересный человек! — представил его министр. — Такой ясный, оригинальный ум. Он мог бы быть большим философом». Так Анжели вошел в ее жизнь. Они часто вместе «трудились» во благо Франции. Жаклин нередко приходилось слышать, как Анжели беседует с различными людьми. Он мог говорить часами. Жаклин поражала эрудиция Анжели. Она прониклась к нему уважением к Анжели — он мог вести такие сложные философские разговоры!

Уже скоро высокоинтеллектуальные темы начали раскрывать перед Жаклин свою сущность. Жаклин уже все понимала, сквозь шелуху слов добравшись до сути. Анжели был всего лишь целеустремленным карьеристом, который умел причудливо смешивать обрывки разных философских систем, чтобы таким образом выделяться и влюблять в себя окружающих.

Она уже не чувствовала себя темной и глупой. «Ты отравляешь мой мозг! — сказала она Анжели. — Мне стыдно подумать, что я позволила себя ослепить!» Он укреплял ее в чувстве, что она преступница, которая избежала смертной казни лишь благодаря ему, министру и королю. Но в большей степени, конечно же, ему. Ведь это он настоял якобы на предоставлении ей французского подданства…

А потом они вместе уехали в Россию…

Жаклин встала и зажгла свечи. Она все еще думала об Анжели и с ужасом ожидала его прихода. Сердце тревожно билось. Ей вдруг захотелось поговорить с Архипом, чтобы он наконец понял ее и сказал: «Да, я люблю тебя, Анна! Мы будем счастливы вместе!»

Она вышла из спальни и очутилась в темном холле. Дверь в комнаты Ании была приоткрыта. И прежде чем она успела позвать служанок, Жаклин услышала задыхающийся голос, в котором с удивлением узнала голос Наги:

— Ания, умоляю вас, не будьте так жестоки.

Жаклин замерла. Это показалось ей таким странным. Видимо, и девушке тоже.

— Опомнись, слуга! — крикнула она. — Пошел прочь из моих покоев!

Жаклин не видела, что происходило на половине ханской дочери, но вдруг почувствовала гнев на Нагу, который осмелился на такой безрассудный поступок.

— Я не могу уйти, — взмолился Нага, и Жаклин словно видела его трясущиеся губы. — Я не могу жить без вас! Неужели в вас нет ни капли сострадания? Неужели вам так трудно?

— Нага! — звенящим голосом прикрикнула Ания. — Ты позволяешь себе много, слуга! Уходи прочь, или я позову своего конюха и разбужу твою хозяйку!