Чудо пылающего креста

— Зачитай письма, — приказал он секретарю, избегая прямого обращения к преступнику.

Секретарь развернул свитки, все еще носящие следы восковых печатей Лициния, и стал читать. Письма, хоть и короткие, полностью доказывали вину заключенного и брата его Сенециона, заключавшуюся в разработке плана захвата власти и подкупа армии, как это много раз делалось и раньше, с помощью золота, предоставляемого Лицинием.

— Я принял тебя в свою семью, Бассиан, и сделал тебя цезарем, вторым по рангу после меня самого, — сказал Константин, когда чтение писем закончилось. — Так почему же ты предал меня?

— Империей должны управлять те, чья кровь дает им на это право — сенат и знатные люди. — На тонких губах Бассиана играла легкая усмешка, голос его звучал гордо, даже надменно. — А ты уже и так засорил сенат лицами всех сословий, простолюдинами, не имеющими никаких данных для работы на высоком посту. Я желаю сохранить Рим как столицу империи и власть в руках тех, кому она принадлежит, — мужам, чье благородное происхождение больше всего дает право руководить государством.

— И больше тебе нечего сказать в оправдание своего предательства?

— Не тебе я служу, а Риму. Какое же в этом преступление?

— А вот какое: ты решил, что для государства всегда лучше всего то, что подходит твоим личным интересам, — сурово сказал Константин. — Император Диоклетиан мог бы сохранить власть и славу, принадлежащие единственному августу, однако он предпочел поделиться ими, потому что считал, что империей легче управлять из нескольких столиц. При нем римские границы раздвинулись от реки Тигр в Персии и за пределы Стены Антонина в Британии — и это доказывало его правоту. Величие правителя измеряется не гордостью, Бассиан, или жаждой власти, а состраданием к подданным и желанием облегчить долю народа. Нельзя освободить людей, выковав золотые цепи; плебеи самого низкого сословия гораздо свободнее тебя, фактически скованного узами властолюбия. — Константин кивнул сидящему рядом секретарю. — Занеси в протокол, что заключенный Бассиан приговаривается к обезглавливанию…

— Но ты не имеешь права! — запротестовал Бассиан. — Император Лициний…

— Здесь правлю я, а не Лициний! — обрезал его Константин. — Твой приговор — смерть.

— Тогда дай мне выбрать…

— У предателя выбора нет. Только из уважения к моей сестре я не буду приказывать, чтобы твою голову носили по всей Италии, как голову Максенция по Африке.

Бассиана, бессвязно лепечущего о пощаде, уволокли прочь. Константин повернулся к двери, ведущей в личный его кабинет, и приказал стоящему там охраннику послать за епископом Хосием, а сам встал у окна и долго и глубоко вдыхал свежий воздух.

— Ты нездоров, август? — обеспокоенно спросил вошедший священник.

— Тошно мне, да так, что и телу невмоготу. — Константин повернулся лицом к церковнику. — Помню это ощущение, когда однажды я шел по лесу и на меня вдруг напала ядовитая змея. Меня охватила такая ярость, что я забил эту змею до смерти, сам не соображая, что делаю, но после этого я так ослабел от рвоты, что пришлось посидеть на бревне, пока вернулись силы, чтобы идти дальше.

— Да, между предателем и змеей есть что-то схожее, — согласился Хосий. — Как ты сейчас, в порядке?

— Да. Я послал за тобой, чтобы спросить вот о чем: как бы Христос обошелся с таким человеком, как Бассиан?

— Мы верим, что Господь научил нас воле Всевышнего, когда проповедовал с горы в Галилее. Он сказал: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас».

— Простил бы Христос Бассиана, зная, что он бы только снова попустительствовал злу?

— Иисус являлся также и человеком, август, — отвечал Хосий. — Как-то утром, когда он, проголодавшись, шел в Иерусалим, ему по дороге попалась смоковница. Обычно плоды на этом дереве появляются до появления листьев, а поскольку все дерево оказалось покрыто листвой, плоды должны были бы уже поспеть, но оно оказалось бесплодным. Учитель проклял тогда эту смоковницу, и больше она никогда не плодоносила.

— Тогда человек, которого вы почитаете за Бога, был не более последователен, чем обычный смертный. Он учил нас прощать тех, кто ошибается, однако проклял дерево, не давшее плодов.

— Это место в Святом Писании многим не давало покоя, — признался Хосий. — Оно содержится в двух Евангелиях, которые мы считаем достоверными, и поэтому верим, что такое действительно случилось.

— Ты все же не объяснил разницы между словами и делами Христа.

— Напоминаю опять, август, что Иисус являлся не только Сыном Бога, но также и человеком. Рождённый от женщины и будучи потому смертным, он, проклиная смоковницу, мог поступать как человек. Но он же есть и Бог и учил слову Божию. Мы полагаем, что случай со смоковницей значит следующее: когда человек внешне проявляет добродушие, но не имеет плода, который ему следует выносить, он не может считаться ценным для царства Божия, и потому его следует выбросить за ненадобностью.

— Внешне-то Бассиан творил полезные дела, а вот внутреннего качества — верности у него определенно не было, — подытожил Константин. — Значит ли это, что я буду прав, казнив его как предателя?

— Я не судья, август.

— Ну, значит, теперь ты уж мне не помощник!

— Ты бы хотел, чтобы я служил тебе в качестве твоей совести?

Этот вопрос отрезвил Константина, ибо церковник затронул его больное место. Ведь он действительно хотел, чтобы Хосий послужил ему в качестве его совести и Сказал ему, что он прав.

— Почти два года назад ты победоносно водил войска в битву со знаменем, на котором были начертаны священные инициалы Иисуса Христа, — напомнил ему Хосий. — Не разумно ли поверить, что под тем же знаменем ты будешь торжествовать и как властитель государства?

— Ты хочешь сказать, что мне следует перестать разыгрывать сцены с принесением жертв и показной верностью Юпитеру и признать только твоего Бога, хотя ты только что доказал, что, следуя его учению, я буду делать одно, а следуя его поступкам — другое?

— Я просто рассказал тебе историю, чтобы указать на выбор, стоящий перед тобой как перед судьей, — сказал Хосий. — Бассиан был подобен той смоковнице: снаружи сплошная зелень, а за ней ни единого плода. Святое Писание вроде бы и оправдывает его казнь, но только при том условии, август, что при вынесении своего приговора ты не будешь забывать об одном обстоятельстве.

— О каком?

— Если бы ты взглянул на протоколы, которые Понтий Пилат вел как прокуратор Иудеи около трехсот лет назад, ты бы узнал, что Иисуса из Назарета осудили и казнили по римскому закону как изменника.

Глава 25

1

Узнав, что Сенецион и многие другие заговорщики, намеревавшиеся убить его и силой захватить власть, бежали к Лицинию, Константин послал своему соправителю-августу требование выдать их. Однако Лициний отказался их выдать и, более того, облек свой отказ в презрительные выражения. Вскоре после этого толпа, очевидно подстегиваемая агентами Лициния, сбросила с пьедестала и разрушила несколько статуй Константина, воздвигнутых рядом со статуями Лициния вдоль границы между владениями двух императоров, когда они после бракосочетания Констанции заключили договор о взаимном сотрудничестве.

Перед лицом этого предательства со стороны императора-соправителя Константин принял характерное для него стремительное решение, за которым последовало столь же стремительное действие. Курьерская служба императорской почты уже принесла сообщение о том, что Даций, Крисп и десятитысячная армия ветеранов из Галлии расположились лагерем достаточно близко от границы с Лицинием, чтобы за несколько дней форсированного марша вступить в его владения. По быстрой цепи курьеров Дацию было отправлено сообщение с приказом двигаться на восток для соединения с собственными силами Константина между Вируном в верховьях реки Савы и Сирмием, прежней столицей Галерия, стоящим на той же реке примерно в пятидесяти милях к западу от ее впадения в Дунай. Сам же Константин тем временем двинулся на север, ведя с собой десятитысячное войско, в основном состоящее из кавалерии.