От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Законы суровы, особенно в военное время, никто не может быть застрахован от «неизбежных в чем-либо иногда случаев, а немилости полномочного начальника могут увеличить и довершить оное». Поведение же Войновича никак не способствует, «лишают последне­го здоровья и отнимают ту способность, которую наде­ялся бы я при ободренном духе» при встрече с непри­ятелем «употребить с пользою».

Не имея никакого покровительства свыше, надеял­ся Ушаков на справедливое отношение князя. «Давнее время, перенося все чувствуемые мною, причиняемые напрасно мне прискорбности, терпеливо надеялся ког­да-нибудь самолично объясниться вашей светлости, но случаи до сего не допустили, а письмом, в рассужде­ние военных ныне обстоятельств обеспокоить, также не осмеливался».

И теперь, откровенно объясняясь с Потемкиным, Ушаков как бы вручает ему свою судьбу. Что касается назначения к нему Овцына, то это произведено без ка­кого-либо согласования с ним, флагманом, вопреки всем правилам. А ведь флаг-капитан «должен быть та­кой, который бы в случае мог заступить мое место и ис­полнять должность флагмана, в чем и все командую­щие были бы уверены… А флаг-офицер определяется по выбору ж флагмана, способный, из молодых штаб-или обер-офицеров».

Немало, видимо, еще наболело на душе у временно исполняющего должность командующего флотом в Се­вастополе, но он ценит время князя: «Множество слу­чаев и прискорбностей письмом своим объяснить не от­важиваюсь, ибо нанесу тем великое затруднение».

Отослав письмо, Ушаков с головой ушел в работу. Его заботили не только эскадра, но и состояние дел в месте базирования ее, в Севастополе. За минувшую зиму он убедился, что к исправлению кораблей здесь относятся спустя рукава. Войнович дал полную свобо­ду старшему корабельному мастеру Катасонову. От не­го зависела работа по подготовке судов к предстоящей кампании. В его подчинении находились мастеровые люди, он распоряжался всеми материалами и запасами для ремонта.

Раньше, на «Святом Павле», Ушаков обходился своими силами. Плотники, слесарь с помощью матро­сов добротно проводили ремонтные работы, все делали на совесть, старались, и Ушаков всегда поощрял их. Больше того, на берегу экипаж своими силами постро­ил каменную казарму, пристроил к ней лазарет для больных матросов.

Катасонов, в бытность Войновича, делал ремонт кое-как, много материалов уходило на сторону. Теперь же корабельный мастер в открытую начал строить для себя каменный особняк из пильного известняка, сподо­бил себе роскошный экипаж, плотники и столяры изго­тавливали мебель для дома. Где уж тут ремонтировать корабли. Катасонов все распоряжения Ушакова игно­рировал, ссылаясь на начальство в Херсоне.

— Покуда не пришлют мне ремонтные ведомости из Адмиралтейства и под них деньгу для оплаты масте­ровым, ни единого гвоздя не отпущу и людей не при­шлю, — отвечал он всегда Ушакову.

На требования Ушакова Войнович отмалчивался, время уходило, многие работы производили сами мат­росы, и часто деньги за этот ремонт клал себе в карман корабельный мастер Катасонов.

Во время стоянки на рейде Ушаков постоянно вел разведку по всему акваторию от Тарханова Кута до мы­са Сарыч. В дозор наряжались попарно легкие быстро­ходные суда под командой греков, состоявших на рус­ской службе.

Потемкин отозвался на нужды Ушакова, распоря­дился на пополнение экипажей прислать пехотный полк, знал, что Ушаков сподобит из них неплохих мат­росов и канониров, обещал прислать пушки взамен единорогов. Вместе с тем распорядился усилить наблю­дение за морем.

«Я ожидаю, — указывал князь в ордере Ушако­ву, — от усердия вашего и радения к должности, что вы с своей стороны ничего не упустите, что только службе способствует, и потому надеюсь, что флот, вами начальст-вуемый, до возможной доведен исправности. Между тем продолжайте доносить мне почасту обо всем, что на море будет примечено и также касательно вашей команды».

Собрав командиров кораблей эскадры, Ушаков со­общил им о приведении в кратчайший срок судов к вы­ходу в море.

— Мне рапортом доложить завтра о состоянии су­дов, экипажей, каких, сколько припасов недостает. Касаемо горячего вина, положенного по чарке, ведо­мость ту имею. Ожидаю привозу в скором времени.

Отпустив командиров, Ушаков вызвал Данилова:

— Нынче, Петр Алексеич, занедужил я, который день на ногах, а все хворь не стихает. Отлежусь-ка я за­втра денек. Примешь рапорта от командующих, мне доложишь. А нынче призови-ка лекаря.

Утром к борту «Святого Павла» подошла шлюпка, прибыл курьер от полковника Гальберга. Флаг-офицер сопроводил его к Ушакову.

—   Курьер сей, — доложил Данилов, — привез ра­порт с известием, что в Балаклаве объявилось француз­ское судно купецкое.

—   Еще чего? — беспокойно спросил Ушаков, при­поднимаясь на койке. — Откуда его нелегкая принес­ла? Зови курьера.

Прочитав рапорт, Ушаков вызвал капитан-лейте­нанта Великошапкина:

— Сходите на берег, берите верховую лошадку и отправляйтесь в Балаклаву. Там француз объявился, за купца себя выдает. Досконально обстоятельные све­дения соберите. Особливо старайтесь допытать у вла­дельца и тамошнего капитана, какова их истинная

цель прибытия в Балаклаву.

Великошапкин возвратился на следующий день, к вечеру.

— Судно купецкое, ваше превосходительство, — до­ложил Великошапкин, — шкипером там состоит француз, некто Гарнье, он же и владелец судна. Судно прозы­вается «Латартана Ладель». Нанял его купец Люис Бо­лот, загружено вином ренским, кофием, пряностями раз­ными. Экипажу семь человек, пяток французов, ливор-нец да грек. На судне было трое наших россиян, якобы пленных и выкупленных в Цареграде французским по­сланником для передачи в подданство российское. Оных пленных тамошний начальник, капитан Николаев, пре­проводил под караулом по команде для выяснения всех обстоятельств. Судно прибыло из Самсуна. Побывало с две недели тому назад в Анапе. Там находится какой-то хан крымский с войском, на рейде суда турецкие.

Слушая Великошапкина, Ушаков соображал, что Балаклава ныне находится под начальством сухопут­ных войск и формально подотчетно ее состояние гене­ралу Неклюдову. Но сам Ушаков знал Балаклавскую бухту, небольшую, но весьма удобную для стоянки, и потому туда ненароком всегда могли проникнуть вся­кие лазутчики.

Отослав рапорт о случившемся Войновичу, спустя несколько дней и не совсем выздоровев, Ушаков сам прибыл в Балаклаву и обстоятельно расспросил шкипе­ра и купца об их плавании, и особенно о состоянии ту­рецкого флота. Беседа длилась не один час, но узнал Ушаков много полезного и не жалел, что поднялся с по­стели раньше времени.

О людях Великошапкин разузнал все точно, за ис­ключением пленников.

Оказалось, что это не пленные, а торговцы-армяне из Нахичевана, что близ крепости Дмитрия Ростовско­го. Торгаши эти с началом войны были захвачены тур­ками, как российские подданные, и содержались в ка­талажке, в Цареграде. Вызволил их за свои деньги французский посланник.

Больше рассказывал Люис Болот. Оказалось, что он не только купец, но и капитан. Очутился Болот в Кон­стантинополе с товарами на большом судне еще в апреле. За штормами не мог долго выйти в море. А потом прусский и шведский послы подговорили турков не вы­пускать его в Черное море. Потом французский ми­нистр уговорил Диван, и купца отпустили под присмо­тром чауша, турецкого чиновника, чтобы он не захо­дил в русские порты. Побывал в Самсуне, Синопе, дважды в Анапе. Хотелось ему отправиться в Тавриду. Тогда он нанял в Анапе малое одномачтовое француз­ское судно «Латартана Ладель», перегрузил на него то­вары и без чауша отправился в Балаклаву. Рассказ о коммерции мало интересовал Ушакова, надо было уз­нать, что происходит в гаванях с военными кораблями, и тут Болот оказался весьма осведомленным.

— Весь флот турецкий, сеньор, располагается в Константинополе, в бухте, напротив султанского дворца, в Буюк-Дере. Насчитал я там двенадцать ли­нейных кораблей, восемь фрегатов, одну или две боль­ших галеры. Других небольших, дубель-шлюпок, кирлангичей десятков семь-восемь.