Крушение надежд

— Прочтите нам какие-нибудь стихи, которые вы посвящали женщинам. Наверное, у вас много поэм?

Алеша замялся:

— Ни одной нет.

— Не может быть, — смеялись женщины, — ни за что не поверим.

Маргарита попросила глубоким грудным голосом:

— Ну, не стесняйтесь, прошу вас, — прочтите.

Алеша решил вписаться в свободный настрой врачебной компании и сымпровизировал:

Компания зааплодировала, Маргарита заметила громко, с ехидцей:

— Вы считаете, что все женщины уступчивы? — И еще тесней прижала свою ногу.

Моня пришел другу на выручку:

— Ну, про присутствующих не говорят и не сочиняют.

— Все вы, мужчины, такие, — зашумели женщины. — Вам можно, а нам нельзя?

Становилось все шумней, пили за каждую женщину отдельно, дошла очередь до Маргариты. Моня крикнул:

— Алеша, выдай экспромт в честь хозяйки.

Алеша встал, посмотрел на нее, увидел глубокий разрез платья и нежную кожу ее груди, и решил, что настал его момент:

Он не успел закончить, как женщины закончили за него:

— Маргарита! Маргарита! Мы это сразу заметили.

Она погрозила ему пальчиком:

— Поэтично, но неправда! — обворожительно улыбнулась и подмигнула.

Миша Цалюк включил запись веселой еврейской музыки, все пустились танцевать «Хава нагила». Особенно красиво, типично по-еврейски, танцевал сам Миша: двумя большими пальцами он держал под мышками воображаемую жилетку и высоко и задиристо подкидывал ноги. Рита подмигнула Алеше:

— Хотите потанцевать? — Она положила руки ему на плечи и прижалась к нему.

Через час многие мужчины были пьяны, а женщины сильно навеселе. Моня рассказывал скабрезные анекдоты про Рабиновича: «У Рабиновича две слабости: одна слабость к женщинам, другая — половая слабость», «Рабинович, вы еще еб…тесь? — Да, но после меня надо пере…бывать». От его анекдотов мужчины гоготали, а женщины заливались краской и взвизгивали. Потом он полез целовать всех женщин подряд и особенно нежно приник к Лоре Гуревич, маленькой брюнетке. Вокруг со значением переглянулись. Поднялся шум, Миша кричал со смехом:

— Евреи, ша! Ну и шумный народ иудейский!

Маргарита вышла на кухню варить кофе, Алешу тянуло к ней, он пошел следом. Она покосилась на него, видела, как ему хочется обнять ее, и ждала этого. Но он смутился: одно дело признаваться в любви стихами, другое — рукам волю давать, да и увидеть могут.

— Маргарита, я хочу спросить, вы с русскими врачами больницы не очень дружите?

— Нет, почему же? Мы все очень дружны между собой, и русские, и евреи.

— Но когда мы предложили празднование в ресторане, все сказали: хотим в своей тесной компании. А здесь собрались только евреи.

— Верно, это наша устоявшаяся компания.

— Значит, русские в нее не входят?

— Иногда входят. Мои близкие подруги русские. Мы работаем вместе и празднуем вместе дни рождения. Но в тесных компаниях мы немного стесняемся их. А они нас.

— Почему так?

Она посмотрела на него с удивлением:

— Ну, как вам сказать? Мы ведь собрались ради героя, спасшего еврейскую Тору. Хотя наши прикидываются, что ничего не знают о Торе, но врут. Мишины объяснения для русских были бы странны и даже чужды. Да и ваш Моня сыплет еврейскими анекдотами. В нашей компании это звучит просто. А если русский захочет рассказать еврейский анекдот, то евреи могут посчитать его антисемитом. И наоборот, если еврей захочет сказать что-то о проявлении антисемитизма, русские могут принять это на свой счет. Даже играть еврейскую музыку было бы неудобно, если бы с нами сегодня были русские — это как подчеркивание своего еврейства. Вот поэтому в тесных компаниях евреи и русские редко бывают вместе.

Из уборной появился, сильно покачиваясь, Борис Элкунин, скептик, острый на язык. Его мутило от выпитого. Услышал конец разговора, он вставил:

— Я думал, вы обжимаетесь, а вы тут философствуете. Ты, Ритка, скажи ему просто: евреи обожают своих евреев. А среди русских процент стукачей больше. Есть евреи стукачи, но среди русских их больше. Мы, евреи, свои ребята и больше доверяем своим. Вон Мишка Цалюк, он хоть и член партии, а песни еврейские играет только евреям. Если были бы здесь русские, уж кто-нибудь из них донес бы на него и на нас: собирается сионистская компания.

Рита запротестовала:

— Ну, это ты сгущаешь.

— А ты разжижаешь. Попросту, мы, евреи, русским не во всем доверяем и имеем на это основания. Евреев все ругают, евреи всем мешают, ну а русские — очень они хороши? Да что там! Пойдем, выпьем еще коньячку с Ритиным кофе.

Напилась компания чисто по-русски, мужчины нетвердо стояли на ногах. Рита заботливо провожала их, поддерживая в коридоре, потом обернулась к Алеше и тихо сказала:

— Вы говорили, что наша компания только из евреев. А представляете, что было бы, если с нами были еще и русские?

Алеша усмехнулся, оценив ее юмор. Сам он почти не пил, ему надо было везти Моню домой. А Моня ослаб после болезни, его тоже развезло, он невнятно мычал и качался. Алеша вел его, поддерживая сзади под руки. Рита задумала не отпускать Алешу и схитрила:

— Вам ведь надо вести машину, а его нельзя оставлять одного. Я сяду рядом с ним и буду поддерживать. Вы привезете меня обратно?

— Конечно! — Алеша обрадовался, ему тоже не хотелось с ней расставаться.

Неожиданно с ними попросилась Лора Гуревич:

— Ты садись с Алешей, а я буду поддерживать Моню.

По дороге Алеша с Маргаритой видели, как всю дорогу Лора и Моня целовались на заднем сиденье. Маргарита слегка подталкивала Алешу локтем и подмигивала, кивая на них. Они высадили своих пассажиров и смотрели, как те в обнимку вошли в подъезд.

На обратном пути подол платья Маргариты свернулся по линии разреза, и красивое бедро обнажилось почти до середины. Она как бы невзначай касалась Алеши на поворотах, от касаний ее груди он замирал, так сладко было чувствовать ее тело. У дома он завернул за угол и наконец обнял ее. Маргарита прильнула, закрыла глаза и подставила губы. Алеше показалось, что таких губ он не целовал еще никогда, от них пахло чем-то приятно-свежим, они были созданы для поцелуя. Это был поцелуй желания, сладостное ощущение страсти, они не могли оторваться друг от друга. Она прошептала близко-близко:

— Хочешь подняться ко мне?

Конечно, он хотел. По лестнице они поднимались, задыхаясь от возбуждения, и, едва переступив порог, слились в поцелуе. Алеша целовал ее шею, открытые плечи, грудь, зарывшись в углубление выреза. Он встал перед ней на колени, раздвинул разрез платья и покрывал поцелуями ее колени все выше и выше, шептал:

— Какая ты красивая!

Она наклонилась к нему:

— Я тебе нравлюсь?

— Очень.

Она приподняла его с колен, прижалась к нему, почувствовала его возбуждение и опустилась на кровать:

— Все равно это будет…

Какое счастье лежать на ней! Алеша все никак не мог сообразить, как снять это красивое платье. Она шепнула:

— Молния сзади, — и повернулась набок.

Он расстегнул молнию, платье легко соскользнуло, и теперь он мог ощущать каждую часть ее горячего мягкого тела.

Маргарита смущенно прошептала:

— Погаси свет, — и отвернувшись, разделась сама.

Как это просто снимать платье с женщины и как неловко лежа снимать брюки с себя! Он зарылся лицом в ее груди, дал волю рукам, гладил слегка раскинутые бедра по нежной внутренней стороне, проводил рукой между ног, ощущая влажность ее разгорающегося желания. От этого прикосновения она задрожала, и она прижалась к нему всем горячим телом. Блаженный миг, когда женщина полностью отдается! Маргарита поддавалась каждому его движению, он нежно проникал в ее теплоту, она закрыла глаза и стонала: