Марк Красс

— А верблюды с добром твоих наложниц тоже остаются?

— Нет. Эти сундуки должны увидеть римляне, а посему грузите на верблюдов что только возможно и вперед.

Сурена неторопливо спускался с холма. Не отставая от него ни на шаг, скакали десятка три телохранителей. Все они, как и их повелитель, отличались высоким ростом и сверкали великолепными доспехами. Следом выстроилась длинная цепочка верблюдов. Животные были так нагружены, что с трудом переставляли ноги.

По обе стороны каравана беспорядочно скакали несколько тысяч всадников. Набранные в многочисленных племенах, подвластных Парфии, они были по-разному одеты, столь же различным было и их вооружение. Вся эта кавалькада напоминала скорее торговый караван с охраной, чем бесстрашное войско.

Под звуки труб римлян, подающих сигнал тревоги, парфяне подъехали примерно на полмили к лагерю Красса и, описав полукруг, направилась в обратный путь.

Римляне были не готовы к битве, но и не могли равнодушно смотреть, как ускользает добыча. Им грезилось, что сундуки доверху набиты золотом и драгоценными камнями. Все это было таким близким и казалось почти беззащитным.

Сотня всадников вылетела в преторианские ворота лагеря с недвусмысленными намерениями. Когда до соблазнительной добычи осталось совсем немного, на них со всех сторон посыпались стрелы.

Упал замертво один всадник, второй, третий… пятый… В римском лагере труба подала сигнал отхода.

Смельчакам пришлось отказаться от своей затеи и вернуться к воротам без добычи и нескольких своих товарищей. Из-за частокола тысячи римлян наблюдали, как парфяне изо всех сил колотили верблюдов, чтобы как можно скорее убраться за спасительный холм.

Войско парфян, не останавливаясь, направилось в глубь Месопотамии. К нему на ходу присоединился Силлак с катафрактариями и наложницами своего военачальника.

Сурена не стал выходить на одну из многочисленных дорог в этом давно обжитом краю. Он пошел прямо через степь с чрезвычайно бедной растительностью, а порой и вовсе лишенной ее. Вскоре начались сплошные пески, затруднявшие движение. Однако парфянские лошади отличались выносливостью, а верблюды и вовсе остались равнодушными к жаре и прочим неудобствам нового маршрута. Воины верили в счастливую звезду своего военачальника и терпеливо переносили все невзгоды.

Лишь Силлак был недоволен маневрами Сурены.

— Мы проделали долгий путь, чтобы показать римлянам свою слабость и убежать от них? — ворчал чернобородый.

— Если ты, Силлак, считаешь, что мы показали свою слабость, значит, цель достигнута, и весь путь от Карр до римского лагеря не напрасен.

— Все было великолепно: мы в считанные дни отняли у римлян города, Карры держались на последнем издыхании. А теперь мы бежим от римлян по горячему песку, и ты, Сурена, весьма этим доволен.

— Нам не удалось испугать врага своей силой, и римляне перешли Евфрат. Так попытаемся стать в их глазах легкой добычей.

— Мы стали ею — ты добился своего, Сурена. И случилось это, когда ты отдал царю всех пеших воинов. С одной конницей против огромной армии римлян мы не устоим.

— Я рад, что Ород ушел в Армению, ибо у войска должен быть один военачальник. Два — это уже плохо. Два человека — это два мнения, и одно, как правило, неверное. Когда рядом с тобой царь, невольно приходится соглашаться. Выигранная битва — заслуга царя, а в неудаче оказывается виновным его военачальник.

— Большая часть войска, уведенная Ородом, — слишком высокая цена за то, чтобы безраздельно властвовать на поле боя.

— Я хорошо знаю, что представляет собой римский легион. В молодости я столкнулся с этой страшной силой, когда помогал Митридату в войне с Помпеем. Я лишь чудом остался в живых. Поверь мне, Силлак, пешие воины бесполезны против римлян. А вот с катафрактариями им еще не доводилось иметь дело.

— Если мы не остановим римлян, царь возьмет наши жизни. Единственное, что может нас спасти от гнева Орода, — это смерть от меча легионеров Красса. И то и другое весьма безрадостно.

— Умирать когда-нибудь придется всем.

— Хотелось бы как можно позже и без чьей-либо помощи.

Сурена рассмеялся, увидев страх на лице товарища.

— Ты неплохо пожил, Силлак. Имел прекрасных рабынь, хорошее вино, много золота, верблюдов и лошадей. Седина тронула твои волосы — это не так мало для человека, имеющего большую власть в Парфии. Тебе ли бояться смерти?

Впереди словно мираж возник небольшой оазис. В тени огромных пальм приютилась деревня из нескольких десятков домов. После долгого пути среди песков этот зеленый островок казался земной обителью богов. Даже Силлак позабыл свои тревоги и радостно воскликнул:

— Эти хижины кажутся дворцами после стольких дней в пустыне!

— Так поспеши насладиться холодным дыханием их земляного пола. Готов спорить, сейчас это лучше жарких объятий красавицы.

Парфяне неторопливо пообедали, пополнили запасы воды и теперь отдыхали в тени деревьев или в крестьянских домах. Солнце уже миновало зенит; неторопливо, но все же нестерпимый зной шел на убыль.

В это время протрубил рог, и оазис ожил. Воины привычными движениями надевали вооружение и занимали свои места в походной колонне.

В центре селения по приказу Сурены были собраны все его жители. Военачальник обратился к ним с короткой речью:

— Парфяне! Страшный и жестокий враг напал на нашу страну. По нашим следам идут римляне, уничтожающие все на своем пути. Я разобью их и прогоню обратно в Сирию, но вы должны помочь мне.

— Мы готовы! Приказывай, Сурена! — раздались воодушевленные голоса крестьян, польщенных вниманием первого после царя человека.

— Интересы Парфии требуют, чтобы ваша деревня была сожжена, причем немедленно. Возьмите с собой все самое ценное, выводите скот и уходите в горы. Хозяева каждого дома получат в возмещение убытков по два десятка золотых. Тот, чей дом загорится первым, получит четыре десятка золотых.

Самые сообразительные из жителей бросились к своим жилищам. Первой была охвачена огнем самая бедная, кое-как накрытая пальмовыми листьями хижина. Ее бывший владелец, сверкая голыми пятками, спешил за наградой.

Невдалеке один из крестьян о чем-то громко спорил с воинами. Он то и дело указывал перстом в сторону довольно внушительного особняка.

— Что хочет этот человек? — спросил Сурена.

— Он говорит, что его дом стоит больше двух десятков золотых, и отказывается его поджечь.

— Всыпать плетей, — приказал Сурена. — А если его дом загорится последним — отрубить голову.

Спустя несколько минут военачальник с удовлетворением наблюдал, как огонь лизал кровлю богатого особняка. Внезапно горящая дверь отворилась, и оттуда вылетел Силлак. К груди он прижимал свой меч, доспехи и какие-то тряпки.

Сурена громко рассмеялся. Воины дружным хохотом поддержали его веселье.

— Что ты наделал?! Я едва не сгорел заживо! — закричал возмущенный чернобородый. — В огне погибла моя лучшая одежда!

— Дорогой Силлак, когда трубит мой рог, все должны выполнять его команду.

Через два часа пути по пескам слева по ходу войска замаячил новый оазис. До него было миль пять, и Сурена не стал сворачивать с намеченного маршрута.

— Силлак, — обратился он к товарищу, — видишь ли ты слева селение?

— Вижу, — кивнул чернобородый, — ты хочешь там остановиться для ночлега? Если так, то ты опоздал дать команду войску сворачивать влево.

— Нет, мы не будем тратить время, пока не выясним планы римлян. Возьми у казначея сколько надо золота и человек пятьдесят порасторопнее на хороших лошадях, поезжай туда и сожги селение.

— В нашей казне не так много денег. Почти все золото увез царь, а нам предстоит война с противником, которому нет равных. Зачем платить последнее золото за развалюхи, которые обратит в прах первый же порыв ветра?

— Мне нравится твоя забота о казне, но теперь важнее не золото, а люди. Я верю, что жители, чьи дома я сжег, поймут меня, и в этой войне будут на моей стороне. Я надеюсь, они не станут проводниками римлян, не помогут им в поисках воды и продовольствия.