Чаша цикуты. Сократ

   — Точно так же, как с тобой, — ответил Сократ. — Думаю даже, что с ним мне будет легче, чем с тобой: он враг афинян и не скрывает этого. Он открытый враг демократии, свободы и могущества Афин! А ты — другой...

   — Хорошо, — сказал Критий, потирая ухо. — Хорошо, я отпущу тебя. — Правильно, я отпущу тебя. Впрочем, я и так, кажется, отпустил бы тебя. Знаешь, не хочется, чтобы обо мне говорили, будто я убил Сократа. Ты уже стар и скоро сам отправишься к Аиду. Да, да, я отпущу тебя. У меня и в мыслях не было отправлять тебя в тюрьму. Это потом, когда ты наговорил мне столько обидного, у меня появилось дурное желание. Позвал же я тебя для того, чтобы побеседовать, Сократ; я предполагал, что беседа будет иной, и хотел поручить тебе одно дело. Ты ведь притан от дема Алопеки. И вот я подумал: кого же лучше послать на Саламин к Леонту, если не пританов. Скифы могут оскорбить достоинство Леонта, а приданы — уважаемые граждане, они уговорят Леонта приехать в Афины. Конечно, мы казним Леонта как нашего врага. Но это уже другая сторона дела. Вы только привезите сто. Ты и ещё три-четыре придана, которых я назначу. Разумеется, ты будешь среди них самым уважаемым.

   — И ты предполагаешь, что я соглашусь на это гнусное дело? — спросил Сократ.

   — А не согласиться нельзя, Сократ. Это не просьба, а приказ. Вы поедете и привезёте Леонта в Афины.

   — А вы его здесь убьёте, завладеете всем его богатством? Так?

   — Богатство казнённых принадлежит по закону государственной казне, Сократ. Всё это знают.

   — Но пританы с того дня, как ты разогнал Совет Пятисот, не обладают никакими полномочиями.

   — Я наделю вас полномочиями. Это в моих силах.

   — Да, это в твоих силах, — согласился Сократ, поняв, что Критий приготовил для него смертельную ловушку. Критий не отправит его под Пникс сейчас, но непременно сделает это потом, когда он откажется исполнить приказ Тридцати. А он откажется. Привезти Леонта на казнь — всё равно что казнить его своими руками, стать его палачом и, значит, прислужником тиранов и соучастником их преступлений. Вот какую ловушку приготовил для него Критий: либо умереть теперь, не исполнив его приказа, либо принять позорную смерть потом, когда победит Фрасибул и власть в Афинах будет возвращена народу. Сократ не думал, что Критий так изобретателен и коварен. Да и не был он, кажется, обучен этому искусству прежде. Он овладел им теперь.

   — Вот и всё, Сократ, — сказал Критий. — Теперь ты свободен и можешь возвращаться домой. Триера для поездки на Саламин будет готова дня через три. Тебе сообщат об этом. Хайре, учитель. Будь здоров. А будешь у Лисандра — не зарывайся. Лисандр не владеет искусством спора, но зато превосходно владеет мечом и кинжалом. Такты исполнишь мой приказ, не правда ли? — спросил он, провожая Сократа. — Ты привезёшь Леонта?

   — Ты узнаешь об этом через три дня, — ответил Сократ. — Когда будет готова к отплытию на Саламин триера.

   — Мне было приятно убедиться в том, как ты мужествен, Сократ, — сказал Критий.

   — В такой же степени мне было неприятно убедиться в том, как ты подл.

Критий в ответ рассмеялся.

Выйдя за ворота виллы Крития, Сократ сразу же направился к дому Тимандры, хотя и был уверен в том, что Критий, вероятнее всего, опередил его; что несчастные Феодата и Филомел уже схвачены и отведены в тюрьму. Но и в этом надо было убедиться. В другое время он постарался бы сделать это осторожно, чтобы не подвергать себя напрасному риску. Теперь же, оказавшись в том же положении, что и Феодата с Филомелом, он уже ничем не рисковал. Его приговор был, в сущности, подписан, а исполнение приговора оставалось лишь делом времени. Если не через три дня, то через пять, через десять. Возможно, что его казнят в тот же день, когда казнят Феодату и Филомела.

По узким улочкам, по скользким мокрым камням — опять моросило — Сократ поднялся к дому Тимандры и увидел у ворот охрану — двух молодых и незнакомых ему скифов.

   — Хайре, — сказал, подойдя к ним, Сократ. — Я притан от дема Алопеки и хотел бы поговорить с привратником этого дома. Кажется, его зовут Филомел.

   — Приказано никого не впускать, — ответил ему один из скифов.

   — Почему? — спросил Сократ.

   — Дом пуст.

   — Я знаю, что умерла Тимандра, — сказал Сократ. — Но куда же делись привратник и прислуга?

   — Привратник сбежал прошлой ночью, — ответил другой скиф. — Вместе со служанкой Феодатой.

Тот, что отвечал Сократу первым, взглянул на своего товарища с осуждением: должно быть, им было приказано никому ничего не рассказывать.

   — Жаль, — сказал Сократ. — Он был мне нужен. Надеюсь, что привратника скоро найдут. Выходит, что я зря тащился сюда. Жаль.

Это была неожиданная радость. Он чувствовал себя виноватым, думая, что Феодата и Филомел оказались в руках тюремщиков. Чувство вины — это страдание, душевная мука. Теперь же он был свободен от этого тягостного чувства. Был рад этому, но ещё более тому, что юная Феодата и влюблённый в неё Филомел не пострадали. Мысленно похвалил их: они предугадали то, чего не мог предугадать он.

VI

Дома его ждали друзья: старый и преданный Симон, добрейший Критон с сыном Критобулом, юный Аполлодор, Платон и его брат Адимант. Оказалось, что всех их собрал Симон, узнавший первым о том, что Сократа повели к Критика Они ждали дурных вестей, но Сократ вернулся живым и невредимым. Они обнимали его, смеялись, а Критон заплакал. Все пришедшие, даже башмачник Симон, считали себя учениками Сократа. И лишь Критон был только другом. Он никогда не вступал с ним в философские споры, ни с кем из его друзей не состязался в красноречии. И вообще, говорил мало, больше слушал, а уж если и говорил, то о делах обыденных, житейских — о доме, о жене и детях, о здоровье, о ценах на рынке, об одежде, о хлебе и вине, об урожаях оливок и пшеницы и, конечно, о погоде, от которой так много зависело в жизни — и урожаи, и цены, и здоровье. Он был человеком практичным и всегда мог дать добрый совет. За это его более, чем других друзей Сократа, ценила Ксантиппа и всегда ставила в пример своему мужу, которого считала в делах житейских бестолковым и бесполезным.

Ксантиппа приготовила всем кикеон, старинную похлёбку, замесив на вине и мёде ячменную муку, мелко нарезанный лук и растёртый солёный сыр. Ничего другого в доме не нашлось — ни мяса, ни хлеба, ни хорошего вина.

   — Ксантиппа думает, что мы устроили здесь походный привал, — смеясь, извинился за бедное угощение Сократ. — Хотя, конечно, все мы в походе, всю жизнь. А в походе для подкрепления сил эллины пьют кикеон.

   — Зачем он тебя звал? — спросил Сократа Симон. И это, кажется, был тот вопрос, который хотели ему задать все.

   — Чтобы объявить мне приказ, — ответил Сократ. — Он посылает меня и четырёх других пританов на остров Саламин. Мы должны привезти на казнь несчастного Леонта.

Ксантиппа услышала его ответ, хотя была за дверью. Сократ тут же пожалел, что говорил слишком громко и его слова дошли до ушей жены. По правде говоря, он думал, что её поблизости нет. Знай он о том, что она за дверью, он повременил бы с ответом.

   — А вам достанется что-нибудь из богатства Леонта? — спросила Ксантиппа, появляясь в дверях. — Ты попросил об этом Крития?

   — Достанется, — с досадой произнёс Сократ. — Нам всем достанется.

   — Но ты, конечно, получишь меньше других, — ворчливо заговорила Ксантиппа. — Тебе ведь меньше всех надо, потому что ты так богат! Вот и наша ласка [129] сдохла, потому что в доме перевелись мыши. Критон, скажи ему, какую часть богатства он должен потребовать для себя.

   — Я получу больше всех, — сказал Сократ и попросил Ксантиппу уйти.

Ксантиппа обиделась, но ушла.

   — Ох, неразумны наши женщины, — вздохнул Сократ. — Простим Ксантиппу: для неё и Леонт только богач.