Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.
Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах. читать книгу онлайн
Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».
Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию. Конечно же, я заблуждался, закрывая глаза на одни факты и ловко подтасовывая другие. На самом же деле причина вовсе не в религии, а в культуре народа – часть которой составляет и религия, что и дает возможность манипулировать фактами на мой манер.
Так бы я и пребывал в этом заблуждении, если бы судьба не распорядилась так, что в мои руки попала эта книга – вроде бы всего лишь очередной труд, посвященный популярной у историков теме: крестовым походам. Вернее, истории ордена рыцарей-тамплиеров, монахов-воинов, – но она неотделима от истории крестовых походов, окруженных множеством легенд и домыслов. Да и сам орден веками будоражил умы не только ученых, но и писателей. Свежих примеров не счесть в современной литературе жанра фэнтези – да и детективного заодно. В этой книге автору, искренне увлеченному этим орденом, удалось добиться того же – подать реальную историю, как детектив, читающийся на одном дыхании… При этом он, что называется, сумел пройти по грани: подать сухие факты интересно, взглянуть на общеизвестные события с неожиданной стороны – но при том не опуститься до сюсюканья популяризаторов, разжевывающих читателю все подряд. Из всех исторических трудов подобного рода на память с ходу приходит только «История государства Российского» пера Карамзина, написанная с такой же любовью к предмету и столь же увлекательно.
Тут читатель может укорить меня: дескать, все это замечательно, но при чем тут высокопарные рассуждения о религиях, поставленные во главу угла? А притом. Автор не ограничивается узким взглядом на факты, широкими мазками набрасывая общую картину.
Если Вы читали Томаса Вулфа, то найдете что-то общее с ощущением глобальной взаимосвязи всего на свете, так хорошо удававшимся этому гениальному писателю – религии, политики, военного искусства и культуры с жизнью простых людей и сильных мира сего. Как ни странно, автор чужд какой бы то ни было предубежденности (увы, как ни крути, это большая редкость…), не приукрашивая поступки одних и не усугубляя деяния других. Можно сказать, досталось и нашим, и вашим – всякому по делам его.
Что же касается жанра книги – я даже затрудняюсь его определить: для исторической монографии написано слишком живо, для исторического романа недостает домыслов и инсинуаций… Пожалуй, как всякая искренняя работа, этот труд не умещается в тесных жанровых рамках. Скажем так: это настоящая книга, которая тревожит ум и будит чувство. Но ведь для этого книги и нужны, разве не так?
И, наконец, возвращаясь к тому, с чего я начал: с красивой, но совершенно беспочвенной гипотезы… Впрочем, прочитав книгу, сами разберетесь.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
На смерть обрекли катаров, чья духовная дорога вела не в Рим, а прочь от него. Последователи этого течения составляли примерно половину населения прекрасного края на юго-востоке Франции, прозываемого Лангедоком. Катары веровали, что ветхозаветный Бог Иегова – олицетворение зла, ибо он сотворил свет материальный. Зато новозаветный Бог Иисус Христос творил лишь мир духовный. Все материальное – скверна, а все духовное – благо. Тело материально, и посему оно есть вместилище греха. Следовательно, слияние мужчины и женщины в плотской близости греховно вне зависимости от того, повенчаны ли они. Катары не укоряли и не изводили грешников, каковых, по их убеждению, несказанно больше праведников. И все-таки они стремились к духовному идеалу, явленному Иисусом Христом – каковой, как они считали, есть лишь божественная субстанция и никогда не обладал земной плотью подобно прочим. Малую толику из их сонма, считавших, будто они достигли совершенства, называли «perfecti» -безупречными, ибо те избавились от страстей и отказались от всех плотских радостей. И чуть ли не все их достояние сводилось к безграничному уважению единоверцев. Когда же человек решал, что не способен достичь состояния безупречности, но все-таки жаждал отречься от всего вещественного, он мог предать себя повсеместно распространенному и почитаемому обряду самоубийства, называвшегося «эндура». Непримиримо противясь поклонению материальным образам, катары предавали анафеме многие ценности, столь дорогие сердцам отцов католической церкви, как то: пышные уборы, святые реликвии, роскошные одеяния – даже хлеб и вино, и сам крест.
Культ распространялся, производя благоприятное впечатление по сравнению с порочностью священнослужителей края, каковую вслед за Бернаром де Клерво признавал и сам Иннокентий III. Однако числилось за катарами одно великое злодеяние, мириться с которым, по мнению церкви, было недопустимо: не находя в Святом Писании оправдания папской власти, они не признавали ее и даже порицали меркантильных римских пап, стремящихся к материальному, а к не духовному началу, как Антихристов. Иннокентий III же не знал жалости в своем стремлении к неоглядному господству папства во всем западном свете, пуская в ход свое и без того немалое могущество, чтобы прибрать к рукам и людей, и вещи. Один из летописцев вкратце подвел такой итог: «Сдается, что ныне безопаснее усомниться в могуществе Бога, нежели подвергнуть сомнению власть Папы».
Репрессии – пока довольно мягкие – начались в 1205 году, когда священник по имени Доминик Гусман, посланный обратить еретиков в истинную веру силой слова, спасовал перед ними. Ощутив свое бессилие перед неподатливостью катаров, он смог лишь порекомендовать прибегнуть к силе. Тогда на место событий отрядили другого клирика, Петра де Кастельно, наделив его обширными полномочиями папского легата. Петр с ходу приказал наиглавнейшему католическому повелителю Лангедока, графу Раймунду Тулузскому, искоренить ересь катаров. Задача сия казалась невыполнимой, но никакие оправдания не принимались. Петр де Кастельно отлучил графа Тулузского, прибавив к анафеме: «Всякий, кто поразит тебя насмерть, заслужит благословение Господне». Впрочем, его проклятие навлекло погибель не на Раймунда, а на него самого. Назавтра же один из рыцарей Раймунда наехал на Петра, пронзив его копьем. Обагренную кровью белую рясу монаха-цистерцианца поднесли Иннокентию III с вестью о сем злодеянии.
Петра де Кастельно убил рыцарь-католик, но свету убийство представили совершенно иначе. Иннокентий III обвинил во всем упорствующих в своей ереси катаров. В марте 1208 года Папа издал буллу об анафеме на головы катаров, осудив всех их на смерть, а заодно провозгласив Петра де Кастельно святым католической церкви.
Был брошен клич к крестовому походу, суливший за поход в южную Францию такие же духовные благодеяния, какие крестоносцам прежних времен обещали за поход в Святую Землю. Окровавленное облачение Святого Петра де Кастельно возили из города в город, дабы разжечь в сердцах людей праведный гнев и поднять их на карательную экспедицию.
Крестовый поход объявили, воспользовавшись убийством монаха как предлогом, и теперь Иннокентий III поставил во главе похода другого цистерцианского полководца, назначив папским легатом и военным предводителем Арнольда Амальрика. Чтобы заручиться теплым местечком крестоносца в раю, всякому требовалось посвятить ратной службе лишь сорок дней, хотя на деле потребовались многие годы, дабы довершить маниакальное истребление всех инакомыслящих в столь обширном крае.
Крестовый поход начался с публичной исповеди и покаяния графа Тулузского, присягнувшего во всем следовать указаниям церкви и вместе со своими вассалами не пожалеть сил и крови на истребление катаров. После чего он повел своих рыцарей из Тулузы в Монпелье, чтобы присоединиться к растущему крестоносному воинству.
Первым их нападению подвергся город-крепость Безье, чьи граждане из сочувствия к кротким согражданам-катарам не пожелали открыть ворота. Все знали, что катары составляют лишь ничтожное меньшинство населения Безье и обликом своим никак не выделяются среди соседей-католиков. Как же крестоносцам понять, кого из них убивать? Сей вопрос представили на суд Арнольда Амальрика. Ответ папского легата вошел в анналы истории военного искусства и религии, как один из самых памятных: «Убивайте всех, – изрек он. – Бог сам разберется, где свои».
Когда крестоносное войско вломилось в город, мужчины Безье находились на стенах, а исповедовавшие католичество женщины, дети и старики укрылись в церквях, чтобы помолиться и в надежде обрести там убежище. В огромном храме Святой Марии Магдалины сгрудилось семь тысяч человек. До слуха коленопреклоненных верующих звуки доносились сразу с двух сторон: перед ними два католических священника отправляли мессу, а позади крестоносцы рубили запертые засовами церковные врата топорами. Когда же врата рухнули, приказ папского легата исполнили буквально.
Разя мечами и топорами направо и налево, убийцы прокладывали себе путь к святилищу, оставляя за собой реку крови. Наконец, они добрались до алтаря и католических священников. Один из них заслонился воздетым над головой распятьем, а второй – потиром с вином, приготовленным для таинства обращения в кровь Спасителя. Обоих порешили на месте.
За кровопролитием последовало мародерство. Когда же удалось восстановить подобие порядка, военачальники объявили, что все трофеи надлежит сдать, дабы покрыть расходы на крестовый поход. Опьяненные кровью солдаты впали в ярость. Уж если им не достанется завоеванное добро, так пусть же оно не достается никому. И они подожгли город.
На исходе дня победы папский легат сменил меч на перо, дабы начертать донесение Папе Иннокентию III: «Сегодня, Ваше святейшество, мечу были преданы двадцать тысяч горожан всякого возраста и пола». Мы слишком отдалены временем от этого дня, чтобы постичь, что подобное можно было написать с гордостью и чувством исполненного долга в расчете на заслуженную похвалу – каковой сие деяние и удостоилось. Двадцать тысяч человек истребили в один день, – а ведь все они, кроме пары сотен, были богобоязненными католиками. Так зародился безумный принцип, руководивший грядущими инквизиторами, провозглашавшими, что лучше предать огню сотню невинных, нежели позволить хоть одному еретику ускользнуть безнаказанно.
Но все это были еще цветочки. Безумие усугублялось. Командующим папский легат назначил Симона де Монфора – предводителя норманнов, в свое время с восторгом включившегося в надругательство над Константинополем. С полнейшего одобрения церкви де Монфор просто предавал мучительной смерти в огне всякого, в ком распознал или хотя бы заподозрил катара. Впрочем, захватив крепость Брам, он с полнейшего одобрения отцов церкви уготовил нескольким сотням пленных совершенно иную участь стать психологическим оружием. Когда все они были связаны, он повелел отрезать всем пленным носы заодно с верхней губой, а глаза выколоть. Лишь одному-единственному из несчастных оставили единственный глаз, чтобы он мог послужить поводырем. Затем ослепленных пленников выстроили за ним, заставив каждого положить ладонь на плечо впередистоящего. И тогда истерзанных людей, испытывающих жесточайшие страдания от своих необработанных и кровоточащих ран, выгнали на дорогу, ведущую к городу Кабаре. Их приход достиг цели, посеяв страх в сердцах защитников города и значительно уменьшив их запасы продовольствия – ведь на руках у них оказались сотни беспомощных людей. Подводя итог предводительству Симона де Монфора, историк Зо Олденбург констатировал: «…приходится признать, что воинство Христово вряд ли могло сыскать себе командира, менее достойного звания христианина».
