Дочь солнца. Хатшепсут

   — Тот, — выдавила она из себя единственное слово.

   — О, я так рад, что вы здесь, я так рад! — выдохнул он.

   — И рад, что попал в Египет?

   — Да! Теперь.

Это всё ещё был детский голос. Он не был и наполовину таким взрослым, как она себе представляла, и наполовину таким высоким; на самом деле он был ростом не выше Нефер, которой было только девять, но плечи, за которые его держала Хатшепсут, были совсем не такие хилые, как у Нефер.

   — Какой сильный мальчик вырос, — продолжила она, не понимая толком, что говорит. — Ты очень изменился с тех пор, как я видела тебя в последний раз. Ты был всего-навсего маленьким мальчишкой…

   — Я плохо помню то время...

   — Но меня ты вспомнил?

   — О, вас я помнил всегда! — Поколебавшись, он негромко добавил: — Вы тоже немного изменились.

   — Я? И как же?

   — Не... не знаю.

Она почувствовала, что его глаза изучают её лицо — те самые тёмные вопрошающие детские глаза, которые так часто беспокоили её. Она быстро выпрямилась и, чтобы успокоиться, провела рукой по его чёлке, неаккуратно свисающей до самых бровей, отвела её в сторону, пригладила обратно, продолжая торопливо говорить:

   — Ну ладно, я вижу, как ты изменился! Ты вырос, да, тебе уже одиннадцать, правда? Это уже серьёзный возраст. И ты совсем не похож на себя. Скажем, эти волосы — нам нужно вызвать цирюльника, чтобы постричь их по-египетски. Ты увидишь, что так гораздо прохладнее и опрятнее...

Она остановилась, переводя дыхание, а её рука замерла на месте, откинув прядь волос со лба. Открытый широкий лоб в сочетании с изогнутым носом полностью изменил всё его лицо. Хатшепсут была вновь поражена. Это было лицо её отца, только без неизбежных отметок от шестидесяти прожитых лет на гладких щеках.

   — Что-нибудь не так, госпожа Шесу? — забеспокоился мальчик.

   — Ничего. Ничего, — быстро сказала она, отдёрнув руку. — Пойдём в беседку, у нас есть много о чём поговорить.

   — Беседка. Я помню беседку! Госпожа Шесу, это тот самый сад, в котором я играл?

   — Да, думаю, тот самый.

   — Я уверен, это он. — Он остановился на пересечении дорожек и медленно осмотрелся, будто искал нечто, ускользнувшее от него. — Но... он как-то изменился?

   — Думаю, что нет. А тебе он кажется другим?

   — Не совсем... — Его голос прозвучал неуверенно. После недолгого колебания он поднял к ней озадаченные глаза. — Это совсем маленький садик. А я думал, что он был очень большим.

   — Ты же был совсем маленьким, когда играл здесь. Я думаю, что тогда тебе всё здесь казалось большим. — Его акцент начат ужасно раздражать её — каждое слово звучало незаметным ворчливым упрёком. Она не удержалась, чтобы не сказать: — Нужно говорить «садик», а не «салдик».

Он быстро взглянул на неё и перевёл взгляд вдаль.

   — Простите, — негромко и очень тщательно выговорил он.

«Теперь я обидела его, — подумала Хатшепсут. — Он похож на своего отца — его очень легко обидеть».

   — Пойдём, — сказала она, размышляя: я должна сказать то, что должна! Но она не знала, как начать, и они в молчании поднялись по лестнице в беседку.

   — Я думаю, что ничего не остаётся навсегда совершенно неизменным, — тихо сказал Тот, следуя за ней. Поднявшись наверх и увидев пустое кедровое позолоченное кресло, стоявшее там многие годы, он внезапно сказал: — Здесь сидел мой отец.

   — Да. — Она не хотела говорить о Ненни. Опустившись в своё собственное кресло, она добавила с улыбкой: — А я сидела здесь и рассказывала вам сказки. Ты их помнишь?

   — Я помню про Страну Богов, — застенчиво сказал он. Он снова повернулся к креслу отца. — Госпожа Шесу...

   — А помнишь, как ты играл вон в том пруду? — быстро сказала она. — И пускал свою лодочку? У тебя когда-то была лодка...

   — Она и сейчас у меня! — воскликнул он.

   — Она всё ещё у тебя? Ты смог довезти её до Вавилона и сохранить все эти годы?

   — Да Эта люди не отобрали её у меня — знаете, бородатые люди. Я думаю, что это были гикеосы, госпожа Шесу.

   — О, Тот, гиксосы ушли навсегда. Господин мой отец загнал их за край мира много лет назад.

   — Нет, я думаю, что он прогнал их только до места, которое называется Кадеш. Госпожа Шесу, — мальчик подошёл ближе к ней и искренне заглянул в лицо. — Люди Кадеша не такие, как вы думаете. Нехси говорит, что они сгибают выи и возносят хвалу славе Черной Земли, но они этого не делают! Я не видел, чтобы хоть один из них так поступал. Они хмуро и сердито смотрят на египтян и перешёптываются, закрываясь руками. Тиах сказал, что если сегодня они непочтительны, то завтра взбунтуются! Он сказал, что если бы туда послать воинов, совсем немного...

   — Ерунда, не нужно никуда посылать воинов. Тебя, как и раньше, переполняют мечты.

   — Нет, это правда! Ведь не только я видел это...

   — Тот, перестань спорить со мной! — резко сказала она. Поскольку на его лице сразу появилось беспокойство, её собственный страх ослаб. Его не будет трудно взять в руки, нужно только быть твёрдой. Уже спокойнее она продолжила: — Будет хорошо, если ты оставишь эти вопросы старшим и более знающим людям. Дети не должны вмешиваться в дела, о которых ничего не знают.

Он молча посмотрел на неё, затем отвернулся, подошёл к лестнице и остановился, глядя на пруд и большое тамарисковое дерево.

   — Простите, — так же негромко сказал он. — Но всё именно так, как я вам сказал. Яхмос понял бы. — Внезапно он обернулся к ней с выражением такой боли, что она была поражена. — Госпожа Шесу, — сказал он. — Пожалуйста, скажите мне, где Яхмос?

   — Яхмос-из-Нехеба? Он... Я точно не знаю...

   — И вы тоже не знаете? — воскликнул мальчик.

   — Он всегда жил где-то около Южных казарм телохранителей, может быть, он всё ещё там. Я не видела его несколько лет. Он стал старым... слишком старым, чтобы... чтобы быть полезным. Когда я отпустила его со службы, то предложила ему дом и землю выше по реке, в Нехебе, откуда он родом, или даже здесь, в Фивах, рабов, чтобы ухаживать за ним, лекарей... было ясно, что он нуждался в них. Но он отказался от всего. Он проспал всю жизнь в воинском гамаке из верёвочной сети, сказал он, и заслужил право умереть в нём. Упрямый старик. Кажется, кто-то говорил мне, что он болен, — и теперь, когда у него нет лекарей...

   — Но... он не умер, правда?

   — Нет, я знала бы о этом.

Тот испустил длинный вздох и облизал губы.

   — Можно мне увидеться с ним? Прошу вас, скоро я смогу поехать к нему?

   — Хоть сегодня, если хочешь. — Она побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. Каждый раз, когда она глядела на мальчика, он казался ей всё больше и больше похожим на её отца. Кроме того, она не хотела говорить и о Яхмосе. Скорее для того, чтобы сменить тему, она снова поправила его произношение. — Ты, наверно, хотел сказать «скоро», а не «зугоро», Тот. Я не понимаю, почему ты совсем всё забыл! Разве мать не говорила с тобой по-египетски?

   — Моя мать? Вы имеете в виду Нанаи?

   — Нанаи? Кто это?

   — Моя мать. Моя вавилонская мать.

Она испуганно посмотрела на него.

   — Я говорю про твою мать, Исет. Разве она была не с тобой? Разве не она заботилась о тебе в Вавилоне?

   — Нет, — после колебания ответил он. — Я не знаю её.

   — Но ведь с тобой кто-то был! Я послала... я... У тебя была рабыня-нубийка…

   — Да. Я вспомнил о ней на обратном пути, — голос мальчика внезапно стал жёстким и возмущённым. — В Арваде. Она была высокая и никогда не отвечала мне. Она отпустила мою руку — в том месте, где собирают караваны. А потом она ушла и бросила меня.

   — Она бросила тебя? Но... разве она не вернулась?

   — Нет.

Сильная дрожь пронзила всё тело Хатшепсут, вся её уверенность вновь улетучилась, точно так же, как в миг, когда она увидела Тота стоявшим на дорожке. Исчезнувшая Исет — без сомнения, умерла в морском плавании, — неверная рабыня и пятилетний мальчик, оставшийся один среди бородатых чужеземцев за тысячи лиг от всего, что знал...