Солдат удачи. Исторические повести

Денщик выставил на стол кварту горилки. И третью стопку они

уже пили, как близкие друзья.

—             

Ты хлопец добрый, да прост! — доверительно говорил полков­ник, подливая горилки. — Простым нынче худо. Я, на что тёртый калач, а сдурил, вступился за Дорошенку. Теперь Самойлович мени со свиту сживает. Загнал в самое пекло!

—

С начальством не поладишь, хлебнёшь лиха! — согласился Иван. — Да тут у вас на Украине свои порядки, в них сам чёрт не разбе­рётся.

Пал Григорьич разлил горилку по чаркам, нарезал сало.

—

То так, — Давыдов поднял палец. — Москали про Вкраину ничого не ведають. У вас и хлоп, и боярин в одну

церкву

ходят, одному Богу молятся. А в нас паны! Для пана любой православный — хлоп, быдло, пся крев! Гуторят: «Руси нет, тильки попы да хлопы» У

мойого бати пидо Львивом була хата добра, тай волов пара, тай садок. Наш пан, Краснивский, в Кракове проигрался в

карты, вдрызг. Вернулся

в

маетность⁵, враз вси поборы вдвое! И барщина пять дней. Не можно житы.

Вси животы бросили, втекли на Слободскую Украину. Там полигше. Я тоди щё хлопчиком

був.

На Москве, что царь скажет, то и

буде.

А в Польше пан Круль — ништо. Всё в руках панов. И суд, и войско. Воны: «народ шляхетский», што хочут, то и робят.

Дорошенко-то думав от панов отбиться, як Богдан! Тай сил мало­вато. Я, как подрос, пошёл к нему казакуваты.

Тут султан собрал на панов

велику

силу. Добрый час! Дорошенко и подавси к султану. Красче басурман, чем паны. Тай и до того Царь- граду неблизко. Угадав! Побил Султан панов, отдали воны

йому

всю Подолию и Каменец, да и дань платить кажный год обещали. Султан и оставил Украину на

Дорошенку.

Самойловичу то —

нож вострый.

Начал он царю на Дорошенку

доносы слать. Дескать, пойдёт царь на Крым походом, вся

Украйна його буде.

Не вышло.

Царь Алексей Михайлыч преставился, а новый, Феодор Алек- сеич, мириться с Дорошенкой задумал. Так Самойлович в своём Бату­рине из кожи лез, помешать!

И

добився:

князь Ромодановский пийшов с ним на правый бериг. Дорошенке куды деваться? Тильки к басурманам. Весной

прийшли турки да татарва, принялись Вкраину жечь и грабить.

Правый

берег

наскрозь пожгли. А сколько хрестьян угнали в рабство, не счесть. Как воны ушли осенью, так уся Вкраина от Дорошенки и отвернулась. Тай и Мазепа пид него тоди

вже

копать начал.

—             

Что за Мазепа?

—

Мазепы не знает! Ну, москаль. Той хытрый лис —

вже

второй чоловик на Вкраине. Ласковый, тихий, а нож за пазухой держит. До­рошенко його из грязи подняв, своим другом сделал. А той змий бла­годетеля-то и продав.

—             

Откуда ж он взялся?

—

Вин православный, а вырос в Варшаве, при

двори

Яна Кази­мира. Да закрутил Мазепа с одной паненкой, а муж провидал. При­шлось тикать голу и босу в казаки. Тут

його

Дорошенко и приветил, стал он не Ванька, а Иван Степаныч, войсковой писарь. От тоди хотив вин хапнуть гроши из войсковой казны. Тай не

вийшло.

Я помешав. Потому и став я для Мазепы злейшим ворогом.

—             

Что ж дальше? — Ивану было весьма интересно.

—             

Послал гетман

його

в Цареград, отвезти султану в подарок пят­надцать рабов-христиан. Запорожцы

його

пымали, да и отдали воеводе Ромодановскому. И тут вывернулся! В Москве к большим боярам подо­льстился, с самим Голициным

подружився,

тай стал у Самойловича вой­сковым товарищем. Тильки Самойлович ещё поплачет. Предаст його Ванька, як Дорошенку предал.

Полковник снова налил горилки. Иван пил осторожно: уж больно любопытные вещи рассказал Давыдов.

—

Прижали Дорошенку в Чигирине. У нас пять тыщ казаков, а у Самойловича и москалей — втрое. Чого робиты, повинился гетман перед царём. Отдал клейноды: и булаву, и бунчук, и знамя. Государь про­стил його, хучь и послал в Вологду, а воеводой оставил. Самойлович от радости пляшеть. А Мазепа вже царю донос пишеть на запорожского гетмана Серко. Да тут обиделся султан за Дорошенко, послал войско...

Вкраина ты моя горькая,

ненька

Вкраина! Рвут тоби на части, жгуть, грабять и паны, и татарва, и султан. Да и москали тож на тоби зарятся. Тяжка рука Москвы, да вона хучь от разбоя прикроет. Видать, никто, окромя неё, Украйне не поможет.

Полковник заплакал и уронил голову на стол.

—             

Спит, — через некоторое время молвил денщик. — Помоги уло­жить.

Два дня ждали генерального штурма. Турки взорвали две мины — первый раз не полезли, во второй пролом ворвались, но янычар до­вольно быстро вышибли. Узнали от перебежчика, что Каплан-паша привёл туркам на помощь три тысячи бойцов, много тысяч овец и под­вод с продовольствием. Утром кавалерия с сотней знамён прошли через мост к Днепру. Издали послышалась канонада.

Вечерний обход крепости полковник Гордон, как обычно, закан­чивал у своих драгун. Там Фишер оборудовал для себя просторную по­луземлянку: две лавки, стол, покрытый вышитой петухами скатертью, на полке — Библия, кувшин с квасом, несколько кружек — гемютлих⁵, как любил говорить Ганс.

—             

Что слышно из армии? — спросил Фишер. — Пора бы им поше­велиться.

—

Князь Черкасский привёл, наконец, четыре тысячи конницы. Какой смысл ждать столь ничтожную подмогу? — ответил Гордон. — Армия двинулась. Лазутчики донесли, вчера началось сражение с Ка- план-пашей. Молю Господа о победе. Иначе нам не выстоять.

—             

Так и есть, — ответил Ганс и набил короткую голландскую тру­бочку. — Маркитанты продают отличный турецкий табак. И недорого. Откуда берут? Не хотите ли, господин полковник?

Гордон отказался.

—             

Здесь становится жарко, — неторопливо продолжил Фишер. — Скоро турки будут нас взрывать. Я слышал, стрелецкие полковники хотят отступить за ретраншемент.

—

Знаю. Начни отступать, не остановишься. Нынче ко мне при­шла целая делегация, дюжина пятидесятников из стрелецких полков. Уверен, их же командиры подучили. Говорят:

«Пошто

зря губить госу­даревых людей? Надо отступить!».

Я, со всей учтивостью, отправил их к наместнику Ртищеву. Ре­шает он. И к их собственным полковникам. Пусть не прячутся за мою спину. Кстати, Ганс, что у тебя с рукой?

Левая рука Фишера была замотана несвежим рушником.

Капитан сморщился:

—             

Чепуха! Третьего дня повредил щепкой. Ядро ударило в пали­сад. Правда, немного нарывает, да у меня есть волшебная мазь. Зажи­вёт, как на собаке.

—             

Смотри! А то я пришлю лекаря.

Гордон встал.

В этот день на город обрушилось 1008 ядер и 387 бомб.

Наутро в лагере турок было заметное смятение. Кто рвался к мо­стам, кто отступал. Многие уверяли, что осаду снимут уже сегодня. Од­нако перебежчик рассказал, что турки заготовили множество штурмовых лестниц и снаряжают новые мины.

Надо было воспользоваться замешательством врага и очистить пролом в замке. Наместник Ртищев одобрил план Гордона. Каждому полку выделили узкий участок штурма. Драгунам досталось четыре са­жени. Полковник сам отобрал лучших: впереди два десятка с лопатами и заступами, за ними солдаты с длинными пиками и с фузеями, сзади десять гренадёр. Пошли дружно. Турки встретили атаку гренадами и градом камней. Впрочем, от них большого вреда не было: драгуны шли в железных шлёмах. Однако отваги стрельцов и казаков хватило нена­долго. Они начали останавливаться, а там и попятились. Пришлось от­ступить и драгунам. Наместник был вне себя от гнева!