Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

   — Изволите шутить, государыня?

   — С чего бы? Вот указ. На число посмотри: б августа нынешнего года. Подпись. Печать государственная. Держи, цесаревич!

   — Гатчину? Мне?

   — Со всей обстановкой — не осрамишься. Граф Григорий Григорьевич денег на неё тратил не жалеючи. Сама съездила, весь замок обошла — хоть сегодня переезжай. Так как же, Павел Петрович?

   — У меня нет слов, ваше императорское величество. Как благодарить вас, я не знаю и не сумею.

   — И не благодари. Промеж нами всё до донышка прояснилось, не так ли? Полюбить друг друга мы не сможем, ближе стать тем паче. К управлению государственному я людей к политике своей враждебных, покуда жива, не допущу. О чём нам говорить? А вот жить живи. И денег я тебе на содержание увеличу. Вижу, вторая супруга твоя ими не шастает, хозяйка бережливая. Дивился ты европейским дворцам, теперь у себя кого хошь принимать можешь — охулки на руку не положишь, не так ли?

   — Когда я могу туда переехать?

   — Сказала — хоть сегодня. И указ к себе возьми, новый хозяин Гатчины. Как это говорить принято, дай Бог в добрый час.

   — Вы не слишком обрадованы вашим новым приобретением, ваше высочество, или я ошибаюсь? Гатчина так великолепна, а вы даже не торопитесь в неё поехать. У вас какие-то серьёзные предубеждения против этой очаровательной местности? Но если это память о графе Орлове, то, поверьте, её надо просто отбросить. Да вы и не знали по-настоящему графа. По-своему он был очень мил, обаятелен и ненавязчив. Он оставил по себе скорее добрую, чем злую память, которая стала невыносимой для императрицы. Подумайте сами, пренебречь положением императрицыного любимца ради достаточно бесцветной и уж никак не образованной девочки, которую он почему-то стал боготворить.

   — О, как вы многословны, милый барон. Благодарю за само побуждение развлечь и — отвлечь меня от моих мыслей. Но я думаю не о прошлом — к сожалению, Николаи, о будущем, и оно не рисуется мне в розовом цвете.

   — Но почему, Мария Фёдоровна? Что стало источником ваших сомнений?

   — Многое, Андрей Львович, и от вас, как своего секретаря, и, в конце концов, поверенного, я не стану скрываться.

   — Может быть, я могу быть вам полезен, мадам?

   — Мои мысли — о том, что Гатчина непременно станет опасной и, если хотите, грозной соперницей Павловска. Во всех отношениях.

   — Соперницей? Что вы вкладываете в это понятие, ваше высочество?

   — С первого же дня этого подарка я вижу, как сердце великого князя обратилось именно к ней. Он явно теряет интерес к Павловску. Но там каждая мелочь была создана нами. Обоими. Каждый уголок говорит о наших общих заботах.

   — Такой же станет и Гатчина, мадам.

   — Нет, барон, нет! Вы же знаете, сразу после получения указа императрицы мой супруг поехал в Гатчину. Без меня. Но не один. Но не один. Мне больно об этом говорить, но вам же самому всё известно.

   — Это могла быть случайность, получившаяся от большой радости, мадам. Стоит ли придавать значение случайностям? У вас впереди годы и годы счастливой жизни.

   — Я ценю вашу заботу обо мне, барон, но... мой супруг сам занялся распределением жилых помещений в Гатчине.

   — Что же тут противоестественного? Великий князь почувствовал себя хозяином такого дворца, и нетерпение подсказало ему поторопиться с решениями. Он всё равно впоследствии посоветовался бы с вами, соотнёсся с вашими желаниями и вкусами.

   — В том-то и дело, что всё складывается вполне естественно относительно складывающихся у нас отношений. Переезд в Гатчину позволит закрепить и утвердить перемены. А они не в мою пользу, барон. Не в пользу моей семьи.

   — Ваше высочество, вы сегодня в дурном расположении духа. Может быть, это погода...

   — Погода великолепна, Андрей Львович. Но — великий князь решил разместить комнаты служащих во втором этаже.

   — Но где же им ещё быть, мадам? Во флигеле это было бы неудобно. К тому же штат вашего двора не так велик, чтобы заполнить всё помещение дворца, и при другом раскладе жилья он стал бы казаться... как бы это точнее сказать... несколько пустоватым.

   — Комнаты фрейлин расположены в непосредственной близости к спальне великого князя — не моей. А к мадемуазель Нелидофф от неё идёт чуть ли не прямая лестница.

   — Покои мадемуазель Нелидофф и в самом деле не слишком удобны для жилья. От близости лестницы в них всегда будут царить сквозняки и слышаться шум шагов.

   — Удобства и неудобства этой фрейлины — неужели я стала бы о них тревожиться! Но когда я указала на них супругу, он не пожелал ничего слушать и заявил, что всё согласовал с самой фрейлиной. Я не буду хозяйкой в Гатчине, барон, и в этом всё дело. Если вы действительно питаете насчёт этого какие-то иллюзии, то я лишилась их полностью. Но я гораздо дипломатичнее, чем даже вы думаете. Ведь вы были преподавателем великого князя в его детские годы и не вызывали его раздражения, не правда ли?

   — Я имел честь находиться при великом князе с 1760 года.

   — Вы уроженец Страсбурга?

   — И воспитанник тамошнего университета, образование в котором пополнил в университете парижском. Сразу по окончании последнего я и был приглашён к великому князю.

   — И даже писали специально для великого князя книги, которые очень ему нравились. Он сам мне говорил об этом.

   — Всего-навсего одну книгу, мадам: «Обозрение политического состояния Европы». Но так сложилось, что сразу по окончании книги мои занятия с великим князем были прерываны его женитьбой на великой княгине Наталье Алексеевне.

   — И всё равно вы остались рядом с великим князем теперь уже в качестве её секретаря. Она действительно была виновата перед великим князем?

   — Ваше высочество, я не знаю никаких обстоятельств, которые бы порочили память усопшей.

   — Но это же неправда, как и то, что вы хотите мне внушить в связи с Гатчиной. Простите меня, барон, вероятно, я совсем не права, но часто мне начинает казаться, что вы скорее на стороне великого князя, а не на моей.

   — Вряд ли я заслуживаю подобного подозрения, мадам, и хотел бы отнести его к вашему сиюминутному раздражению.

   — Может быть, может быть, Андрей Львович. Я приношу вам свои извинения, но если бы вы знали, как складывающаяся ситуация угнетает меня. Мне даже приходит в голову просить поддержки и восстановления справедливости у её императорского величества. И потом великий князь как ребёнок радуется гатчинским верховым прогулкам, к которым никак не собирается меня привлекать. Я скоро вообще разучусь ездить на лошади, между тем как моя фрейлина...

   — Ваше высочество, в вас говорит естественное раздражение будущей матери. Вы так не думаете?

   — Как вам моя новая резиденция, Николаи? Надеюсь, у вас меньше замечаний и недовольств по ней, чем у моей супруги, которая только и толкует о Павловске.

   — Ваше высочество, это можно понять, учитывая состояние великой княгини, которое всегда рождает страх новых мест и обстоятельств.

   — Вы имеете в виду её очередную беременность?

   — Этим не приходится пренебрегать, ваше высочество.

   — Очередной урок моего старого наставника?

   — Упаси бог, ваше высочество! Помнится, я никогда не досаждал вам никакими педагогическими постулатами да и не слишком уверен, что вообще располагаю ими. И я гораздо лучше чувствую себя в качестве приближённого лица, чем штатного учителя, хотя надо признать, сложившийся вокруг маленького великого князя кружок был необычайно интересен.