Жена башмачника

А там, где солдаты, всегда вертятся девушки особого сорта, вроде той рыжей, что заговорила с Чиро на причале в Нью-Йорке. Теперь он смотрел на девушек иначе, понимая, что им так же нужна работа, как и ему. Казалось, что в Риме их намного больше, чем на нью-йоркских улицах.

В Риме Чиро чувствовал себя как дома, и не потому, что был итальянцем, – просто уличный шум напоминал ему о Манхэттене. Он поймал себя на том, что вглядывается в лица прохожих, надеясь встретить священника или монахиню, которые помогли бы ему найти брата.

Адреса на конвертах завели его в самые разные районы города, и, чтобы доставить все, прошагать пришлось немало. Один надо было отнести в самый центр, еще один – на расстояние мили от первого, в базилику в садах Монтекатини. Еще он выяснил, что должен отправиться за Витербо, в маленькую церковь на склоне холма за городской чертой, где останавливались странствующие францисканцы. Доставив последнее письмо, Чиро до ночи прождал у церкви, надеясь на чудо – вдруг его брат пройдет здесь по пути в Ватикан? Но шанс встретить Эдуардо среди сотен священников и семинаристов, что находились в Риме, был ничтожен.

Пешком вернувшись в город, он зашел в людный ресторанчик – простую забегаловку под открытым небом, с лоджией, укрывшейся в тени оливковых деревьев. Полные до краев кувшины с домашним вином проливали темно-красные слезы на белые скатерти, когда официанты водружали их перед посетителями. Вокруг звучали болтовня и смех; миски, щедро наполненные ризотто с грибами и каштанами, приземлялись вместе с краюхами горячего хрустящего хлеба перед местными завсегдатаями – фермерами, строителями, поденщиками. Чиро был единственным солдатом в ресторане. Его форма привлекала удивленные взгляды.

Чиро, проведший целый день на ногах, буквально набросился на еду. Глоток красного вина согрел его, по телу разлилось тепло прокаленного солнцем винограда. Он знал, что, вернувшись в Америку, не увидит Италию еще много лет.

Официантка поставила перед ним миску со свежими фигами. Чиро поднял на нее взгляд. Около сорока, в черных волосах, собранных в низкий узел, проглядывала седина. Красную блузку и черную муслиновую юбку прикрывал льняной передник. У нее было милое лицо с черными, типично итальянскими глазами. Она улыбнулась Чиро, и он вежливо кивнул в ответ. Отпив эспрессо, он припомнил то время, когда еще не был солдатом, – тогда бы он улыбнулся ей, задержал бы ее у стола и предложил вечерком прогуляться. Чиро покачал головой. Похоже, он и вправду изменился. Его реакция на мир и все, творящееся вокруг, стала непредсказуемой, как настроение секретаря Ватикана.

Чиро стоял у стойки регистрации отеля «Тициан», глядя на ячейки с почтой. Многие были заполнены письмами и газетами, но, когда он назвал портье номер свой комнаты, для него ничего не оказалось. Ничего.

Он поднялся в свой номер. В комнате он сел, снял ботинки и повалился на кровать. Глупая это была затея – бродить по Риму. С неловкостью Чиро припомнил длинную историю, которую рассказал дежурному в Ватиканском доме для клира, упомянув имена священников и названия монашеских орденов, знакомые по монастырским временам. Упражнение в лицемерии, пустая трата времени. Ни один солдат в залатанных ботинках не сможет убедить папского охранника. Чиро выругал себя за то, что попросту не предложил деньги, вот это бы точно сработало.

В дверь тихо постучали. Чиро встал. Наверное, горничная. Открыл дверь – и сердце его подпрыгнуло, когда глаза встретились с карими глазами. Эти глаза он не видел уже семь лет.

– Брат! – воскликнул Чиро.

Эдуардо обнял его и прошел в комнату. Чиро закрыл дверь и как следует рассмотрел брата, одетого в грязновато-коричневую рясу францисканца, подпоясанную белой пеньковой веревкой. Сандалии на ногах держались на трех простых ремешках из коричневой кожи. Эдуардо снял с головы капюшон – черные волосы были коротко подстрижены. На носу сидели очки, когда-то использовавшиеся только для чтения. Круглые стекла в золотой оправе придавали Эдуардо вид профессора.

– Я искал тебя повсюду, – сказал Чиро. – Оставил письма в каждом доме священника в Риме.

– Я слышал. – Эдуардо крепко обнял брата, не в силах поверить своим глазам. Чиро был ужасающе тощим, густые волосы обкорнаны, но больше всего Эдуардо потрясли темные круги под глазами и впадины вместо некогда пухлых щек. – Ты ужасно выглядишь.

– Знаю. Из меня вышел не слишком-то красивый солдат. – Чиро окинул взглядом комнату. – Мне нечем тебя угостить.

– И не надо. Мне не положено здесь находиться. Если монсеньор узнает, меня вышвырнут из ордена. Такие визиты не разрешаются, я должен поторопиться, чтобы вернуться до того, как обнаружат мое отсутствие.

– Тебе не разрешают повидаться с единственным братом? – спросил Чиро. – Они вообще знают, что у тебя больше никого нет на всем белом свете?

– Я не жду, что ты поймешь, но для этого есть основания. Чтобы стать священником, я должен отказаться от всего, что мне дорого в этом мире, а значит, и от тебя, как это ни печально. Нечто другое теперь заполняет мое сердце без остатка, но я понимаю, что у тебя этого нет. Если меня любишь, молись за меня. Потому что я молюсь за тебя, Чиро. Всегда.

– Дело жизни – Святая Римская церковь. Ты смог бы сделать любую карьеру. Стать писателем. Издателем. Мы могли бы выкупить старый печатный станок, переплетать и продавать книги, как Монтини. Но ты облачился в рясу. Почему, Эдуардо? Я был бы рад, даже если бы ты стал сборщиком налогов, кем угодно, только не священником.

Эдуардо рассмеялся:

– Это не карьера, это жизнь.

– Подобие жизни. В заточении. С обетами молчания. Я никогда не мог тебя заткнуть. Как ты можешь так жить?

– Я изменился, – сказал Эдуардо. – Но вижу, что ты – ничуть. И я рад этому.

– Это просто пока не заметно. Но я стал другим, – ответил Чиро. – Не знаю, как можно остаться прежним после всего, что видел. – Он сел рядом с Эдуардо на кровати. – Иногда я просыпаюсь и думаю: «Возможно все. Ты уже не в окопах. У тебя нет винтовки. Ты снова можешь распоряжаться своим временем». Но внутри какая-то тяжесть. Я не верю, что мир стал лучше. Зачем же мы тогда воевали? Есть ли другая причина для того, чтобы вести себя как дикие звери? Я не знаю ответа.

– Ты теперь американец, – сказал Эдуардо.

– Это правда. Скоро я стану полноправным гражданином. По крайней мере, я был на стороне победителей. Мне бы хотелось, чтобы ты поехал со мной и жил в Америке.

– Ты должен жить в этом мире за меня, Чиро.

– Не уверен, что помню, как это вообще делается.

– Надеюсь, у тебя будет жена, семья, все, о чем ты мечтал. Подари своим детям настоящее детство, которого тебе так не хватало. Будь для них отцом, которого не было у нас. Это должна быть особенная девушка. Ты писал мне о Майской Королеве своего прихода…

– О Феличите я написал, только чтобы произвести на тебя впечатление. Хотел, чтобы ты подумал, что благодаря набожной принцессе я обрету веру. Я много чего обрел, но не Бога. Она вышла замуж за красавца с Сицилии.

– Сочувствую. У тебя есть кто-то еще?

– Нет, – ответил Чиро, но перед глазами его возникло лицо Энцы Раванелли.

– Не верю. Никто не любит женщин больше тебя.

– Это достоинство?

– У тебя к этому талант. Нисколько не сомневаюсь, что брак – твое призвание. И на самом деле здесь нет особой разницы с моим собственным. Мы оба тяготеем к тому, в чем нуждаемся. Будь это пища духовная или чувственная, мы оба ищем, чем наполнить свое сердце.

– Ну да, с той лишь разницей, что ты должен жить в келье.

– Мне хорошо в этой келье.

– А как насчет мамы? Ты слышал о ней что-нибудь после того, как писал мне в последний раз?

Эдуардо сунул руку в карман:

– Сестры Сан-Никола переслали мне это письмо. Оно было доставлено прямо в монастырь, так что думаю – она все еще неподалеку, на озере Гарда.

– И что там написано?

Эдуардо развернул письмо.