Топот бронзового коня

    Те попали в Карфаген в самый разгар событий. Заговорщики-вандалы и восставшие федераты объединились, выбрали своим главарём Феодора из Каппадокии и напали на королевский дворец - Палатий. Перебили охрану, умерщвляли всех, не жалея ни стариков, ни женщин, но войти в домовую церковь, где укрылся Соломон со своими близкими, тем не менее не решились. И как раз ударил отряд Мартина: конники прорвались из гавани в центр города, заняли Палатий и освободили скопца. Тот вначале возблагодарил небо, но когда узнал, что в отряде освободителей только двести пятьдесят человек, снова загрустил и сказал печально:

    - Дело гиблое, так как у противника - несколько тысяч.

    - Надо убедить Феодора не сражаться против нас, - предложил Прокопий. - Я его знаю лично, он человек разумный, к императору относится с уважением.

    - Что ж, попробовать можно, - согласился Мартин.

    Дом Феодора находился в стадии от центра - на границе старого города и Мегары. Пятьдесят конников-ромеев окружили его и блокировали охрану. Главарю мятежников ничего не оставалось, как пойти на переговоры. Предложил гостям отобедать в триклинии. Но ромеи, побоявшись отравления, сухо отказались и потребовали немедленно прекратить беспорядки.

    Феодор - худощавый мужчина с чёрной бородой и одним левым глазом (правый, рассечённый саблей в бою, вытек и зарос) - отвечал спокойно, даже улыбаясь слегка:

    - Это невозможно при всём желании. Армия взволнована и на грани срыва. Успокоить солдат мог бы Велисарий, но, как видно, у него иные заботы.

    Соломон спросил:

    - Хорошо, если ты не против, мы тебя назначим командиром военного отряда города и посадим в Палатии. Сами же отправимся на Сицилию - привезти сюда Велисария.

    - Обещаете, что, придя сюда, он меня не казнит?

    - Слово аристократа и магистра.

    - Возражений нет.

    Под покровом ночи сели на корабль, попрощались с Феодором и отплыли на триста стадий. Но затем, оказавшись в безопасности, развернулись и пристали на границе Ливии и Нумидии. Здесь Мартин с небольшой охраной сошёл на берег и отправился к Валериану за помощью. А Прокопий и евнух взяли курс на Сицилию.

    Велисарий, конечно, в первую минуту был разочарован неудавшейся миссией историка, проклинал Соломона, федератов и вандалов вместе с Феодором, но довольно быстро взял себя в руки и сказал:

    - Делать нечего, надо ехать в Африку. Я беру с собой Ильдериха, сто его копьеносцев и, естественно, Соломона.

    У Прокопия вытянулось лицо:

    - Как, и всё? Против нескольких тысяч бунтовщиков?

    - Пару тысяч наберём из ратников Валериана и Мартина, думаю, достаточно.

    - Чересчур рискованно, консул.

    Лис опять взорвался:

    - Да, и что с того?! Не могу оголять Сицилию! Мне ещё Италию завоёвывать с этими людьми!

    - Если вы погибнете в Карфагене, завоёвывать Италию будет некому.

    - Ладно, не накаркай! - успокоился и проговорил без надрыва: - Оставляю тебя, Прокопий, вместе с Фотием. Главное - не допустить разложения армии. В случае опасности шлите человека ко мне в Карфаген.

    - Сделаем, что сможем.

    Но события уже развивались не по лучшему для ромеев сценарию. В Ливии восставшие обвинили Феодора в измене, выбрали своим новым предводителем копьеносца Стоцу и под его началом восемь тысяч воинов двинулись в сторону столицы. К ним примкнули не менее тысячи вандалов. С этой силой можно было запросто очистить от византийской армии всё морское побережье, вплоть до Гибралтара.

    Феодор послал для переговоров своего друга - Иосифия. Но мятежники, чувствуя своё преимущество, никаких бесед вести не желали, закололи парламентария и его тело бросили собакам. Подойдя к Карфагену, осадили город.

    Тут как раз из Нумидии прибыли войска Валериана с Мартином, а на рейде встал корабль Велисария. Весть о его приезде быстро распространилась среди осаждавших, Стоца испугался и отступил. Лис погнался за ним и настиг около Мембресы (триста пятьдесят стадиев от столицы). Обе стороны бросились друг на друга; и хотя у мятежников было пятикратное преимущество, ветер дул им в лицо, изменяя траектории стрел. Стоца приказал развернуться, но поздно: неприятель ударил бунтовщикам с фланга. Хорошо обученные конники Валериана быстро рассеяли копьеносцев и лучников, захватили вражеский лагерь, перебили всех, женщин взяли себе рабынями и вернулись обратно в Карфаген.

    Не успели отпраздновать новую победу, как приплыл человек от Фотия: Мунд и Маврикий в Далмации погибли, Теодат арестовал вновь прибывшего для переговоров Петра Патрикия и грозит наступлением на Сицилию; в армии брожение, а гепиды требуют возвращения домой. Велисарий оставил Карфаген на Мартина, Феодора и Ильдигера, а с Валерианом поспешил на корабль, чтобы плыть к собственным дружинам.

    В доме Лиса в Константинополе тоже происходили грустные вещи. Только-только военные корабли отчалили от пристаней Золотого Рога, как любовники - Антонина и Феодосий, - окончательно потеряв рассудок, начали жить друг с другом в открытую, не стесняясь ни слуг, ни рабов. Он входил к ней в спальню в любое время дня и ночи, а она любила мыть его в лохани, забираясь в воду сама, а затем провоцируя на близость. То и дело хозяйские покои оглашались сладостными стонами - это мать семейства бурно отдавалась своему приёмному сыну. Оба потом бродили по дому квёлые, с красными от бессонницы глазами и какие-то ошалелые.

    Македония возмущалась, часто жаловалась Кифе:

    - Вот бесстыжая тварь, подзаборная шлюха! На глазах у маленькой дочери! И к тому ж сама ещё на сносях!

    Кифа отвечал:

    - Янка ещё мала, понимает плохо.

    - Ой, не говори: в пятилетнем возрасте знают больше, чем мы предполагаем. Вот вчера у меня спросила: «Что это у братика Феодосия между ног болтается?» Я ей говорю: «Где ж ты это видела?» А она невинно: «Я зашла в маменькины покои и смотрю - он стоит в лохани, вытирается простыней, а под животом у него толстая колбаска».

    У слуги вырвался смешок:

    - Ну, и как ты ей это объяснила?

    - Да никак, что-то наврала, будто бы не знаю. Нет, позор какой, Кифа, согласись? Развращают девочку и марают честь нашего хозяина.

    Он развёл руками:

    - Что мы можем сделать? Наше место в людской, возникать не имеем права и должны не вмешиваться в личную жизнь господ.

    - И тебе Велисария не жалко?

    - Безусловно, жалко. Он великий человек: полководец от Бога и ко всем своим относится с нежностью. В том числе и к нам. Но скажу по правде: в сотню раз жальче мне себя.

    - Ты про что толкуешь?

    - А про то: если мы с тобой донесём хозяину о проделках Нино, не снести нам головы после этого.

    - Ой, да перестань! Он её прогонит, и она отомстить уже не успеет.

    - Никогда не прогонит. Слишком сильно любит. Может, даже заговорён. Ведь она ворожить умеет.

    - Не прогонит, даже если мы представим ему свидетелей - всю домашнюю нашу челядь? Разве ты откажешься подтвердить?

    - Откажусь, конечно. Сразу заявляю. Мне моя шкура дорога.

    Македония взглянула на него с сожалением:

    - Трус несчастный. Все вы, мужики, одинаковы. На словах - гепарды, а на деле - зайцы.

    - И хозяин заяц? - иронически сощурился Кифа.

    У служанки потемнели глаза:

    - Нет, хозяин храбрый. На войне, при дворе, везде. Кроме спальни своей супруги. Может быть, действительно заколдован…

    - Стало быть, я прав. И сама не вздумай затевать это дело. Пусть живут, как знают, нам высовываться не след.

    Женщина вздохнула:

    - Ох, не знаю, не знаю, прямо. Сердце не на месте. Хочется помочь Велисарию, но, понятно, страшно.

    - Брось, остынь, думай о другом.

    - И стараюсь, да не больно выходит. Ты же знаешь, что его судьба мне не безразлична.