Королева Виктория

Лорд Абердин, который стал премьер-министром после отставки преемника Джона Рассела графа Дерби, не хотел войны. Не хотел ее и министр иностранных дел лорд Кларендон. Однако ставший министром внутренних дел лорд Пальмерстон, который превосходил по популярности их обоих, был убежденным русофобом и настаивал на решительные действиях. После долгих и мучительных колебаний лорд Абердин уступил натиску лорда Пальмерстона, консервативной газеты «Таймс», большинства жителей страны и королевы, которая еще за несколько недель до этого сомневалась, что Англия должна вступать в войну ради защиты «так называемой независимости Турции», а теперь признала, что просто обязана это сделать.

27 марта 1854 г. Великобритания, последовав примеру Франции, объявила войну России. К морскому порту Портсмут под звуки бравурных маршей направились колонны британских солдат, сопровождаемые одобрительными возгласами тысяч людей. Даже королева вышла с принцем Альбертом и детьми на балкон Букингемского дворца, чтобы поздороваться с идущими строем солдатами. Она приветливо помахивала им рукой, кивала головой и мило улыбалась вслед уходящим отрядам.

Однако приступ ксенофобии, который, как правило, сопровождает каждую страну перед ее вступлением в войну, начисто смел былую популярность принца Альберта, которую он завоевал во время подготовки и проведения в Лондоне Всемирной выставки. Снова всплыли прежние предубеждения против его чрезмерной формальности, его иностранной одежды, слабого рукопожатия, чересчур нарочитой и излишне назидательной моральности, его германских вкусов и предпочтений, тщеславия и властолюбия, вмешательства в военные дела страны. Причем на этот раз против него выступили не только старые, консервативно мыслящие аристократы, но и многие представители среднего класса. И не только в печати или на митингах, но и в стенах обеих палат парламента. Многие говорили, что он тайно симпатизирует русским и пытается склонить на свою сторону королеву, что он узурпировал неконституционную роль главного советника королевы на переговорах с членами кабинета министров и другими государственными и политическими деятелями. Поговаривали даже, что принц Альберт вовлечен в какую-то преступную деятельность, за которую его следовало бы отправить в Тауэр. Лорд Дерби рассказывал, что тысячи людей собрались как-то перед Тауэром, чтобы собственными глазами увидеть его королевское высочество, которое будет препровождено в эту тюрьму для главных государственных преступников. А когда ничего подобного не произошло, многие из собравшихся пришли к выводу: принца Альберта не посадили в тюрьму только потому, что королева пригрозила, что отправится вместе с ним.

Ходили также слухи, что принц Альберт говорит на немецком языке гораздо чаще, чем на английском, и якобы королевская чета вообще предпочитает разговаривать на родном для него языке. Разумеется, королева решительно опровергала эти беспочвенные слухи и доказывала, что с принцем Альбертом она общается как на английском, так и на немецком, что вполне естественно для людей, родственники которых являются немцами. При этом она не скрывала обиды на то, что англичане «ненавидят иностранцев и все иностранное», для нее это было очень прискорбным, поскольку ее муж, мать и все ближайшие родственники являются именно такими иностранцами. При этом королева всегда добавляла, что они с мужем воспринимают все эти гнусные сплетни «слишком близко к сердцу».

«Нападки на принца, который всегда и во всем согласен с действиями королевы, — писала Виктория премьер-министру, — на самом деле означают нападки на британский трон» и подрывают авторитет не только принца Альберта, но и самой монархии.

В конце января 1855 г. правительство решило действовать. В парламенте министры подтвердили свое полное доверие принцу Альберту и выразили огромную благодарность за его неустанный труд по укреплению интересов королевы и интересов всей страны. А в палате лордов декларацию доверия депутатов палаты общин к принцу озвучил сам премьер-министр лорд Дерби.

Королева не скрывала своего глубокого удовлетворения этим «триумфальным событием», которое должно отмести все подозрения относительно нелояльности принца Альберта по отношению к монархии и стране. «Отныне позиция ее «любимого и дорогого хозяина», — писала королева барону Штокмару, — подтверждена раз и навсегда».

Во время войны ни принц Альберт, ни королева Виктория не дали ни малейшего повода для критики в свой адрес. Принц был занят составлением самых разнообразных планов ведения войны, которые неизменно отвергались правительством, и даже предложил привлечь пятнадцать тысяч иностранных солдат, что также не нашло должной поддержки. Кроме того, он написал огромное количество меморандумов, писем, статей и других бумаг, которые сейчас включены в пятьдесят томов и хранятся в Королевском архиве. Что же до королевы, то она часто проводила смотры воинских частей и военно-морских эскадр перед их отправкой в район пролива Дарданеллы, а в свободное время вязала шерстяные носки, шарфы, варежки и отправляла их солдатам. Кроме того, королева писала письма с соболезнованиями семьям погибших и раненых, часто посещала военные госпитали и постоянно жаловалась военному министру лорду Пэнмюру, что госпитали похожи на «тюремные камеры», что в них царит невероятная теснота, что раненых плохо кормят и плохо обслуживают и т.д. Она выражала сочувствие раненым и даже порывалась произносить перед ними напыщенные речи. При этом она часто повторяла, что женщины «лучше понимают боль, так как сами часто испытывают ее и рождены, чтобы легче ее переносить». Она пыталась поговорить с каждым раненым и каждому сказать что-нибудь в утешение. Но при этом она всегда «так волновалась, что слезы мешали ей, а слова застревали в горле».

Королева неоднократно предлагала военным использовать свою королевскую яхту в качестве военного судна, выделяла деньги на покупку протезов для раненых и оказание им финансовой помощи. При этом она часто повторяла, что в этой стране никто не будет заботиться о них больше, чем члены королевской семьи. В своих многочисленных письмах военному министру она требовала, чтобы тот поскорее награждал раненых солдат и офицеров медалями, и старалась лично принимать участие в этой церемонии. «Поначалу я была так взволнована, — писала королева в дневнике, — что с трудом могла удержать медаль в руке. Некоторые солдаты снисходительно ухмылялись, а иные не могли поднять голову и посмотреть мне в глаза... Многие из них говорили: «Благодарю вас, ваше величество», — и осторожно пожимали мне руку. Думаю, что они впервые в жизни прикасались к руке королевы. И я горжусь связью, которая устанавливалась в тот момент между простыми солдатами и монархом. Ничто не идет в сравнение с добрыми манерами этих простых людей».

День и ночь королева думала о «своих любимых войсках», и в этом не было никакого преувеличения. «Какое ужасное время! — записала она в дневнике. — Никогда я не думала, что буду жить в такое время и своими глазами видеть все это.

Если бы только у нас были более надежные сведения с фронта. Если бы кто-нибудь знал все подробности того, что там происходит!» До нее дошли слухи о победе на реке Альма, во время которой британские солдаты «захватили хорошо защищенную артиллерийскую батарею противника». Затем пришли новости о героическом наступлении и гибели кавалерийской бригады под командованием храброго лорда Кардигана. После этого в Лондоне стало известно о страшных потерях британской армии в битве под Инкерманом, которая произошла 5 ноября 1854 г. «Это, несомненно, блестящая победа, - отметила королева в дневнике, — но я даже думать боюсь о том, в каких невероятно трудных условиях голода и холода приходится воевать нашим войскам... Русские потеряли убитыми, ранеными и плененными более 15 тысяч человек! Но и наша гвардия понесла немалые потери! Волнение и беспокойство усиливаются с каждым днем и разрывают наше сердце».

Никогда еще королева не сокрушалась так сильно о том, что родилась женщиной и сейчас уже не может отправиться на фронт, чтобы сражаться со своими храбрыми солдатами и вместе с ними переносить все выпавшие на их долю трудности. «Уверяю тебя, — писала она принцессе Августе, — я чрезвычайно сожалею, что не мужчина и не могу участвовать в этой войне. Мое сердце обливается кровью при мысли о большом количество погибших солдат и офицеров, но я все же уверена, что нет более прекрасной смерти для настоящего мужчины, чем смерть на поле боя». И это чувство значительно укрепилось в ней сейчас, во время войны с русскими, которые постыдно бросают своих раненых на поле сражения, не хоронят погибших и стреляют в «наших солдат», которые пытаются спасти своих раненых. Принц Альберт мог бы не согласиться с ней, но она охотно верила командиру гвардейской бригады генералу Бентинку, утверждавшему, что русские «очень жестокие, дикие и сражаются с каким-то тупым упорством». В войне с таким диким врагом было бы глупо со стороны правительства объявлять День национального унижения и молитвы. День молитвы — может быть, да, но унижения — конечно же, нет.