Алый знак воина

Он не забыл о Большом Страхе, хотя и старался отогнать воспоминания о нем.

— А потом в лесу я встретил Тэлори-охотника и мы вернулись вместе и поговорили по дороге, как мужчины.

Мать достала овсяную лепешку из корзины, висящей на конце балки.

— Ешь, сразу станет легче. — Она сунула ему в руку лепешку. — Подумать только, Тэлори-охотник! И о чем же вы могли говорить с Тэлори-охотником?!

С матерью всегда было так — она вечно хотела знать больше, чем ей следовало.

Дрэм хвастливо выпятил грудь. Рот у него был набит лепешкой.

— Я ведь сказал, это был мужской разговор. — Он бросил через плечо взгляд на брата, который все еще продолжал дуться. — Мне надоело бить рыбу. Может, ты дашь мне свое старое копье? Знаешь, какое? То, что с тремя насечками на острие. Оно ведь сейчас у тебя стоит без дела.

Глава III

ПЕРВЫЙ ТРОФЕЙ

Созрел ячмень, но Дрэм так и не пошел в горы помогать Долаю пасти овец. Затем поспела пшеница и ее надо было сначала обмолотить, а потом провеять большим пером дикого гуся — лучшее зерно отбирали для посева, а остальное, просушив, ссыпали в ямы-хранилища, вырубленные прямо в мелу и обложенные звериными шкурами. Тут подоспел Самхейн, праздник урожая, начиная с которого год поворачивается в темную сторону. С высокогорных пастбищ пригнали овец на стрижку, и в деревне, как всегда в эту пору, сразу стало шумно и людно, особенно когда забивали крупный рогатый скот. Дрэм не сдержал обещания и не пошел к полулюдям, когда перегоняли овец с летних пастбищ, — он не мог сейчас заставить себя встретиться с Долаем и пастухами.

Настала зима и волчий вой в темноте слышался теперь все ближе — воины племени вместе с полулюдьми каждую ночь выставляли посты около овечьих загонов. Потом зима сменилась весной, и Дрэм, впрягши двух рыжих волов, вспахивал семейные делянки. За плугом с диким криком носились тучи орущих чаек, и тени от их крыльев сливались с тенями облаков, плывущими по склонам Меловых гор. Когда наступило время сева, Дрэм вместе с мальчишками из нижней деревни и дальних хижин проводил все дни в долине, отпугивая птиц. Так, почти незаметно, пролетел год.

Как-то под вечер, незадолго до стрижки овец, мать послала Дрэма в деревню, в дом Тэлори-охотника, поручив ему рассказать Уэнне, невестке Тэлори, как лучше сохранить яйца дикой утки. Дрэм не раз бывал там после встречи с охотником в предрассветном лесу. У Тэлори было три взрослых сына и даже младший из них уже получил алую повязку в последний Белтин, праздник костров. Сыновья дружелюбно, хотя и несколько свысока, встречали Дрэма, бросая слова приветствия, как бросают кость симпатичному щенку. Толстая Уэнна, жена старшего сына, присматривавшая за хозяйством, охотно с ним болтала, если не была занята стряпней или маленькой, вечно мокрой дочкой, орущей что есть мочи в кустах у порога. А Дрэм каждый раз, когда шел в деревню, надеялся увидеть Тэлори-охотника.

И сейчас, спускаясь волчьей рысью по горной тропинке с копьем на плече, Дрэм думал о том, как было бы хорошо, если бы вдруг Тэлори оказался дома. День был ненастный ветер быстро гнал над холмами низкие рваные тучи, сквозь которые то и дело проглядывали солнечные лучи. Лес, острым клином врезающийся в долину, ревел, как кузнечные меха, когда Дрэм уже под проливным дождем, хлещущим его по лицу, промчался по опушке. Дождь перевалил за гребень Холма Собрания, заштриховав очертания круглого могильника, где подле своего бронзового меча мирно спал всеми забытый воин. Дерновые крыши хижин и служб вокруг дома Вождя будто сгрудились и сжались, как лошади, укрывшиеся под горой. Но для Дрэма этот день навсегда остался счастливым и безоблачным, одним из той вереницы счастливых, безоблачных дней, какие в старости, оглядываясь на свое прошлое, бережно вынимаешь из тайников памяти.

У Тэлори-охотника было не так много сараев и амбаров, как в других дворах. Правда, ему с сыновьями все же приходилось заниматься хозяйством, но главное их богатство составляли не стада и посевы, а умение выделывать шкуры и знание охотничьей тропы, где никто лучше них не мог разгадать повадки зверя, метнуть копье, выстрелить из лука и поставить ловушки.

Эск, старший сын Тэлори, сидя на корточках на пороге дома, чистил бронзовым скребком свежую бобровую шкуру, а две огромные собаки на лету хватали отскакивающие от скребка кусочки мяса. Когда Дрэм остановился, чтобы пожелать ему доброго дня, Эск вскинул голову:

— Сегодня для тебя есть кое-что интересное.

— Щенки? Фэнд ощенилась!

Голос Дрэма задрожал от нетерпения.

— Может, и так. Иди взгляни сам.

Около двух с лишним месяцев назад, на исходе зимы, Тэлори взял Фэнд, самую умную и красивую из собак, и, натерев ей пятнистую шкуру специальным снадобьем из трав, чтобы отбить человечий запах, привязал ее к ольхе у лесного озерца, куда приходят на водопой волки. Время от времени так поступали охотники и пастухи, чтобы получить хорошее потомство и оздоровить собачью стаю, влив в нее свежую кровь. Наутро, осмотрев собаку, Тэлори обнаружил на ней явные следы волчьих когтей, да и от шерсти ее пахло волком. Это означало, что красавица Фэнд скоро принесет крупных сильных щенков.

Дрэм стрелой пронесся через низкую дверь и нырнул в дымный мрак хижины, освещенной лишь пламенем очага. Он бросил копье в угол, куда полагалось класть оружие, входя в дом, и, не заметив Уэнну, подсушивающую у огня лепешки из овечьего сыра, направился прямо к загородке, устроенной у стены и застланной грубым тряпьем и папоротником, — там явно кто-то тихонько скулил и шевелился. Тэлори раздвинул в одном месте доски загородки и, опустившись на колено, кормил кусочками мяса Фэнд, глаза которой ярко горели в темноте. Собака полулежала на ворохе папоротниковых листьев, а вокруг нее, насколько мог разглядеть Дрэм в полумраке, ворочались и извивались крохотные комочки.

Не поднимаясь с колен, Тэлори повернулся и взглянул на мальчика — в темных глазах вспыхнул одобрительный огонек. Общая радость стирала разницу в их положении и возрасте.

— Я услыхал твой голос. Видишь, вот и щенки. Ну-ка иди, посмотри!

Дрэм, который уже успел перевести дыхание, присел на корточки возле охотника — глаза сияли под огненно-рыжей спутанной шевелюрой, мокрой от дождя.

Фэнд обнюхала с гордостью и недоумением одного из маленьких, прижавшихся к ней комочков. Всякий раз, когда Фэнд приносила потомство, поначалу она взирала на него с удивлением.

— Красавица моя, ты у нас умница, — сказал Тэлори, и в голосе его были ласковые вибрирующие нотки. Он отдал Фэнд последний кусочек мяса и почесал тыльной стороной руки теплую ямку у нее на шее.

Теперь Дрэм мог разглядеть щенят — их было пять штук. Слепые и беспомощные, они непрерывно копошились и толкали друг друга, стремясь протиснуться поближе к материнскому боку и заполучить побольше теплого живительного молока.

Тэлори просунул руку под крошечное брюхо и поднял на ладони щенка. Фэнд не выразила при этом беспокойства и даже лизнула хозяина в запястье. Однако при первой же попытке Дрэма взять на руки щенка она предупреждающе заворчала, а затем ворчание переросло в ровный грозный рык. Дрэм испуганно отдернул руку.

— Ну что ты, Фэнд?! Я — Дрэм, ты же меня знаешь. Не бойся, я ничего не сделаю твоим щенкам.

Тэлори улыбнулся, белые клыки обнажились в углах рта:

— Подожди немного. Скоро она позволит тебе брать на руки щенят, еще до того, как они откроют глаза. А сейчас она растревожена и не в духе. Оттого и рычит.

Он положил щенка на место и взял второго, с черно-желтой шерсткой.

— Отличные щенки! Но этот, помяни мое слово, будет лучше всех.

Не обращая внимания на тихое предупреждающее рычание, он опустил щенка на колени Дрэму. С каким-то странным, незнакомым ему чувством, Дрэм, поддев щенка под грудку, посадил его так, что четыре лапки теперь свисали с обеих сторон руки. Щенок, как и его братья, был похож на крысенка, и даже шкурка у него была влажная, как у мыши. Розоватое брюхо, почти без шерсти, нетерпеливо дрожало на ладошке у Дрзма. На груди и на горле щенка ясно проступали серебристые подпалинки. Щенок заскулил и стал тыкаться мягкой мордочкой в ладонь в поисках теплого молока, которое вдруг исчезло. И сердце мальчика, пока он глядел на щенка, затопила безмерная нежность. Дрэм много раз держал на руках щенят — он вырос среди охотничьих и пастушьих собак, — но этот щенок вызывал у него неудержимое желание громко крикнуть: «Брат мой, мы созданы друг для друга, ты и я». Именно этот щенок, единственный, со светлой подпалиной на груди!