Крест королевы. Изабелла I

—     Как нищий, ваше величество.

Белтран лгал. Герольд, который привёз ему предложение французского короля об арбитраже, документ, с которым Белтран так спешил к своему королю, был в камзоле с серебряными лилиями на голубом фоне, достаточно изношенном и с пятнами грязи, полученными во время путешествия, но посланец короля никоим образом не был похож на нищего. Однако в борьбе за благосклонность короля Генриха было необходимо противоречить советам маркиза Виллены. Поэтому следовало преувеличить бедность одежды французского герольда.

Король вздохнул и снова взял в руки платье, поглаживая его.

—    Я ничего не могу решить, — произнёс он. — Проблема приятной внешности так важна, а теперь я не знаю, что правильно: либо это красивое платье, либо те — мешки из-под муки из Аревало. Что мне делать?

Он, конечно, вновь обратится к Виллене, королева об этом знала, и за Вилленой останется последнее слово. Надо пойти на компромисс.

—   Одна из молоденьких девушек свиты принцессы может надеть это платье, Генрих; но поверьте мне, оно не подходит Изабелле.

Лицо короля медленно просветлело.

—    Дорогая, это грандиозная мысль! Беатрис де Бобадилла наденет это платье, а, Белтран?

—   Превосходно, ваше величество, — ответил дон Белтран.

—    Ты не должен быть таким восторженным! — прошептала королева.

Шёпот был безрассудно громким, король услышал.

—    Не смейте ссориться! Я не могу рисковать. Вы забыли о нашей дочери, Хуана? Вы хотите, чтобы в Испании появились фракции? — обеспокоенно закричал он.

Он повернулся на украшенных драгоценностями каблуках и пошёл в сторону дверей своей быстрой кошачьей походкой: одна ступня перед другой, начиная шаг с мыска, как танцор на туго натянутой верёвке.

За несколько шагов до двери он дважды хлопнул в ладоши. Двойные створки дверей вновь распахнулись, паж отступил в сторону и низко склонился в горизонтальном кастильском поклоне.

Они слышали, как король произнёс, когда двери закрылись:

— Приходи и спой для меня, Франсиско. Я устал от великих дел. Моя лютня в кабинете.

Дон Белтран скорчил гримасу, как если бы в комнате появился скверный запах.

В ответ королева Хуана только презрительно пожала своими великолепными плечами.

Глава 3

Король Франции Луи был в Беатрице на Кот-д’Аржан, получившем своё название из-за серебристой дымки на гребнях длинных ленивых волн Бискайского залива, омывающих пляжи маленького рыбачьего городка. Король Кастилии Генрих находился в Сан-Себастьяне, в таком же городке на границе, отмеченной рекой Бидассоа. Король Арагона Хуан ждал в верховьях реки в Наварре, королевстве только по названию, а по территории меньше, чем многие из графств; по существу, это было крошечное буферное государство, окружённое тремя нациями, его безопасность заключалась в рискованной неприкосновенности (что-то похожее на положение дона Альфонсо и доньи Изабеллы) из-за противоречий граничащих с ним соперничающих держав. Три короля отправились так далеко, ибо надеялись, что встреча разрешит спор между Арагоном и Кастилией. Они заехали далеко, но дальше двигаться не собирались.

Король Луи потребовал, чтобы два монарха Испании пересекли реку и въехали на территорию Франции, так как они были сторонами в этом споре, а он — арбитром. Но ни король Кастилии, ни король Арагона на это не согласились. Король Хуан заявил, что он проехал уже двадцать лье и больше не сделает ни шагу. Король Генрих по подсказке маркиза Виллены ответил, что достоинство его страны не позволяет ему вести переговоры вне её территории.

В то время как три монарха пререкались по поводу протокола, внезапно наступила мягкая ранняя весна Кантабрийской Ривьеры и совершенно преобразила окружающую местность. Праздник буйной зелени, открывшийся взору, представлял удивительную картину для человека, выросшего в суровых гористых районах старой Кастилии. Изабелла и её брат совершали длительные прогулки верхом через одевшиеся в листву леса и изумрудные поля этой восхитительной страны. Иногда охотились, иногда просто наслаждались видом бесконечных холмистых пастбищ, которые, казалось, могли прокормить столько коров и овец, что хватило бы всему миру. Иногда они бросали поводья и вежливо выслушивали приветствия, произносимые крестьянами или рыбаками в красных плащах и странных беретах квадратной формы; причём их язык — наречие басков — был совершенно непонятен брату и сестре. Дон Альфонсо кивал и произносил ответную речь, серьёзную и непонятную, на языке Кастилии, а принцесса отвечала на дружелюбие лишь обворожительной улыбкой: это по крайней мере было понятно, и все охотно улыбались ей в ответ.

—    Такая женщина, как ты, — как-то раз сказал дон Альфонсо с учтивостью, не соответствующей его возрасту, — могла бы заняться алхимией, чтобы смягчить гордость трёх королей и найти выход из этого тупика.

—    Алхимия — это грех, как я думаю, — произнесла Изабелла. — По крайней мере брат Томас обычно так говорил. Он говорил, что золото есть золото, свинец есть свинец, мавры есть мавры, а евреи есть евреи, и ничто никогда не может превратиться во что-то другое, это неестественно, потому что Бог именно таким создал наш мир.

—     Я ему не верю.

—    Я, наверное, тоже, по крайней мере в том, что касается евреев и мавров. Потому что он также говорил, что если они принимают крещение, то становятся такими же, как все.

—    Вероятно, он имел в виду только алхимию, то есть когда пытаются что-то превращать в золото.

—     Да, это действительно грех.

—    Но так или иначе, я-то говорил об алхимии женской красоты.

—   Пожалуйста, Альфонсо, не говори так же, как Белтран и Виллена.

—    Я клянусь, что говорю правду, Изабелла! — Альфонсо испугался, что обидел её, но она рассмеялась и подарила ему такую тёплую улыбку, что это тепло растопило холодный упрёк старшей сестры.

—    Давай поскачем наперегонки! Я обгоню тебя до реки! — Изабелла коснулась каблуками боков своей кобылы и поскакала прочь с такой быстротой, что галька так и полетела из-под копыт.

Альфонсо догнал её, но она обошла его на целый корпус.

—    Я начала гонку на голову раньше, — улыбаясь, произнесла она, отбрасывая назад взлохмаченные и спутанные ветром волосы.

Ей нравилось скакать верхом с непокрытой головой, в свободной атмосфере двора никто за это не упрекал её, за исключением королевы, да и то когда поблизости находился дон Белтран.

На берегу Бидассоа они напоили лошадей. Река была небольшая, обычно её можно было переходить вброд почти круглый год, но теперь она подпиталась водой снегов, которые всё ещё таяли в Пиренейских горах. Посередине потока находился маленький остров — всего несколько акров, заросшие высокими дубовыми и каштановыми деревьями и покрытые ковром зелени, настолько яркой, что она напоминала новый гобелен.

—    Какое отличное поле для турнира! — произнёс дон Альфонсо, задумчиво рассматривая остров.

С минуту они наслаждались красотой первозданной природы. Вокруг в кустах по берегам реки зашуршало, и несколько фазанов с ярко окрашенными перьями с шумом поднялись в воздух. Красные, зелёные, золотые перья отливали на солнце металлическим блеском.

Стая взлетевших птиц обозначила границы и размеры острова. Изабелла внезапно поняла, как далеко они с братом забрались. Они находились рядом с тройной границей между Наваррой, Кастилией и Францией. Солнце клонилось к закату. Королева Хуана опять будет в ярости.

—    Нам лучше вернуться, Альфонсо. Королева почти так же строга, как и наша мать.

Лицо дона Альфонсо потемнело. Он не любил королеву. Но должен был признать, что королева показала себя внимательной воспитательницей его сестры, запрещая ей оставаться наедине с любым мужчиной, кроме собственного брата. Изабелла подозревала, что королева Хуана была бы ещё больше довольна, если бы платья, выбранные ею, выглядели совсем уж безвкусными. Но она была рада оставаться в тени, отделившись от окружающих, которые шокировали её своим легкомыслием. Альфонсо чувствовал это, хотя и не пытался понять причину. У него было достаточно свободы, чтобы проводить много времени с одним из самых известных вельмож, доном Альфонсо Каррилло, главным прелатом Кастилии, архиепископом Толедским, прямолинейным и громогласным гигантом, воином и священником одновременно. Этот старомодный священнослужитель чувствовал себя одинаково свободно как в доспехах воина, так и в церковном облачении и иногда носил их одновременно, как сражающийся служитель церкви в старых крестовых походах. Юноша понравился Каррилло, и архиепископ заговорил о том, чтобы взять его в свою свиту. Прелат был одним из главных участников переговоров со стороны короля Генриха в предстоящей встрече.