С Петром в пути

   — Мой брат герцог — отчаянная голова.

   — Одной отчаянности в войне недостаточно. Нужны ещё и трезвый расчёт и опора на силу.

   — Вы, барон, скептик, — бросил король. — Скептики обычно терпят поражение там, где нужны напор и удаль. Со временем я сумею доказать правоту моих слов и с меньшими силами сокрушу более сильного противника благодаря смелым действиям.

   — Что ж, может быть, ваше величество, — протянул барон. — В народе говорят, и неспроста: смелость города берёт.

   — Вот-вот, наконец вы заговорили как настоящий военный да ещё повелевающий столь грозной силой — артиллерией.

Барону было под пятьдесят. Перед ним стоял восемнадцатилетний юноша и поучал его без стеснения. Да ещё приходилось взвешивать каждое слово, обращаясь к нему на «вы», и титуловать его вашим величеством. К тому же за величеством не числилось ничего, кроме пакостей. Ну не обидно ли? Никакого восхищения и верноподданнического восторга барон не испытывал, кроме потаённого желания разложить молодчика на скамье, сняв предварительно штаны, да и всыпать ему полсотни горячих. И он затаил свои чувства до времени...

Время же всё не наступало. Датчане вступили в Шлезвиг и разорили Теннинг. Фридрих позорно бежал. Он отдал себя под покровительство своего названого брата Карла. Карл во всеуслышание объявил:

   — Я беру вас — тебя и Голштинию, твою страну, — под своё покровительство, чего бы мне это ни стоило. Готов даже поступиться короной ради братской дружбы. И пусть только датский король сунется, я покажу ему, на чьей стороне сила.

Но датский король не убоялся и сунулся. Он-то полагал, что за ним сила: Август Сильный с Саксонией и Польшей и Пётр с реформированным российским войском.

Назревала война. Король горячился:

   — У меня самое сильное войско. Я сокрушу Данию. А заодно и Августа с его Саксонией и Польшей, и русского медведя Петра.

   — Ваше величество, остерегитесь. У этого русского медведя неисчислимое войско, слышно, он его модернизировал по европейскому образцу, — один за другим выступали сенаторы в риксдаге, и их красноречие, их аргументы готовы были, казалось, тронуть каменное сердце. Но сердце Карла было твёрже камня. Оно было выковано из прочнейшей шведской стали. Он жаждал войны. Он чувствовал в ней своё призвание.

И тут на сцену выступил лифляндский рыцарь капитан Иоганн Рейнгольд фон Паткуль. Родом из Риги, он отличался столь же непреклонным, энергическим и жестоким темпераментом, что и Карл. Нашла коса на камень! Он обвинял короля в низвержении рыцарства, в многочисленных обидах, которые чинят его наместники в Лифляндии, прежде всего её генерал-губернатор граф Гастфер.

   — Король разорил всех нас, а теперь ещё затевает войну, которая погубит Швецию! — ораторствовал он в риксдаге. — Такой король, у которого за душой нет ни одного дела, должен быть отстранён от власти! Я первый подыму руку за его свержение!

Такие речи в стенах риксдага! Тут даже противники короля, которых становилось всё больше под угрозою войны, ополчились на дерзеца.

   — Долой! Это изменник! Судить его королевским судом!

Паткуль был обвинён в государственной измене и приговорён к смертной казни.

«Какая жалость, — размышлял король, — что такой смельчак не на моей стороне. Как бы я хотел с ним сойтись. Это не то что бессильные старцы, брызгающие слюной. Этот готов идти на всё. Ведь он же не мог не понимать, чем ему грозят такие речи в стенах риксдага и на площадях Стокгольма. А теперь его повесят. И я даже не смогу его помиловать... А как горяч, как дерзок ».

Но Паткуль не ждал, когда его схватят и потащат к виселице. Он скрылся, и след его затерялся. Говорили, что его видели в Курляндии, говорили, что в Лифляндии он возбуждал местное рыцарство к восстанию и отделению от Швеции. Потом его видели в Бранденбурге, в Дрездене. И всюду он настраивал короля, герцога и курфюрста против Швеции, против Карла.

   — Мальчишка! Что он может? Только произносись воинственные речи.

За голову Паткуля была назначена солидная награда. За ним охотились шведские агенты. Но всё было тщетно: он ловко уходил от всех преследователей.

Более всего понимания он нашёл у Августа Сильного. В своих мемориалах, поданных Августу летом 1698 и весной следующего года, он писал: «Легче и выгодней склонить... два кабинета — московский и датский, равно готовые отторгнуть у Швеции силою орудия то, что она отняла у них при прежних благоприятных обстоятельствах и чем до сих пор незаконно владеет... в трактат будет внесено обязательство царя помогать его королевскому величеству деньгами и войском, в особенности пехотою, очень способною работать в траншеях и гибнуть под выстрелами неприятеля, чем оберегутся войска его королевского величества... Кроме того, трактатом необходимо в известных случаях крепко связать руки этому могущественному союзнику, чтобы он не съел перед нашими глазами обжаренного нами куска, то есть чтобы не завладел Лифляндиею».

   — Начните с Риги, — говорил он Августу. — Её гарнизон малочислен, а укрепления слабы. Я отлично осведомлен об этом, так как служил в тамошнем гарнизоне. А Рига, как вы понимаете, лакомый кусок. Она легко достанется вам, а вслед за нею остальная Лифляндия.

«О, Рига, старый, богатый ганзейский город!» — Август был восхищен. Паткуль же всем своим видом — сильным, словно вырубленным из камня лицом, горящими глазами, красноречием чисто ораторским, просвещённостью и начитанностью, — способен был убедить и не такого. Вдобавок он знает все слабые места рижской крепости, и город легко достанется нам.

Паткуль — находка! Август полностью доверился ему. Лесть попала на удобренную, можно даже сказать, унавоженную почву. Прежде всего следовало усыпить бдительность шведов. С этой целью Август направил туда искусного дипломата с бумагою, в которой заверял короля в вечной дружбе и любви. Потом в Москву направился небезызвестный генерал Карлович, вместе с которым под именем некоего Киндлера, сведущего лифляндца, отлично знающего все укрепления Риги, ехал неугомонный Паткуль. Им следовало побудить царя поддержать Августа. Тайный совет курфюршества, побуждаемый Августом, принял решение о времени нападения на Ригу: «Необходимо, чтобы Двина покрылась льдом и установился санный путь, также надобно выбрать безлунную ночь с воскресенья на понедельник».

Посланники Августа подали Петру мемориал, в котором расписывалась Рига как первоклассный порт, богатый и обширный центр европейской торговли и ключ к Балтике.

— Брат Август напрасно думает, что я не ведаю о месте Риги, — объявил Пётр. — Вестимо, лаком кусок, да как его ухватишь? Говоришь, слаб гарнизон, — обратился он к Паткулю, — мало пушек, слабы укрепления. Может, и так. Да ведь окрест шведы, их войско, а главное — флот, отобьют, беспременно отобьют, да ещё великий урон потерпим. Надобно обозреть со всех сторон, семь раз отмерить, прежде чем отрезать. Я-то охоч, но осторожность требуется, дабы не дать промашки.

— Выяви датского посла, станем с ним совет держать, как быть, — сказал он Головину. — Как на сии прожекты посмотрит король Фридерик. Ведомо мне, что он со шведом в недружбе, но у них мир заключён, и захочет ли он пойти поперёк? Батюшка его покойный Христиан с нами был в вечной дружбе и на том стоял по кончине. А как сын?

Посол Гейнс был того мнения, что его повелитель будто бы стремился к такому союзу и непременно его одобрит.

   — Убеждён, ваше царское величество, что мой король примкнёт к таковому союзу без каких-либо возражений, — заявил он. — Наверное, он лишь потребует не оглашать его до благоприятной поры.

   — Тайность, тайность и ещё раз тайность, — сказал Головин, и царь одобрительно кивнул.

Карлович привёз договор, заранее подписанный Августом, с тем, чтобы и Пётр, ежели он согласен с его условиями, скрепил его своею подписью. В договоре этом признавались притязания России на земли, «которые корона Свейская при начале сего столетнего времени, при случае тогда на Москве учинившегося внутреннего несогласия, из-под царской области и повелительства отвлекла и после того времени чрез вредительные договоры за собою содержати трудилась». Подтверждалась и обязанность монархов оказывать друг другу помощь в военных действиях и сепаратного мира не заключать ни под каким видом. Были определены и театры войны: Россия выступит против шведа в Карелии и Ижорской земле, Саксония — в Лифляндии и Эстляндии».