Под игом

Слова попросил Ганчо Попов.

—

Господа, уже поздно, поэтому, прежде чем закрыть заседание, надо покончить еще с одним делом. Некоторые новые члены комитета еще не подписались под присягой. Пусть подпишутся.

И он подал перо и чернила.

Новыми членами комитета были Врагов, господин Фратю и Кандов.

Последние два подписались без колебаний, а первый — не без внутренней борьбы.

—

Братья, — обернулся он в смущении к остальным, — а если эту бумагу найдут? Тогда я пропал ни за что ни про что…

—

Как ни за что ни про что? Разве ты не считаешь себя заговорщиком и революционером? — спросил Франтов.

—

Да, это так, братья, но у меня семья…

—

И у нас есть семьи. Пиши свое имя

черным

по белому! — сердито проговорил поп Димчо.

—

Врагов, стыдись! — строго прикрикнул Огнянов. Врагов подписался, но вид у него был горестный. И

вмести

«Христо Врагов», как он подписывал свою коммерческую корреспонденцию, он поставил под присягой «Ристо Врага», как его обычно называли в городе. Этой хитростью он хотел обезопасить себя на всякий случай.

X. Шпион образца 1876 года

На дворе было уже совсем темно.

—

Господин председатель, — заговорил вдруг Кандов, который до сих нор молчал, — прошу слова!

—

И я хотел попросить слова, — сказал господин Фратю, — чтобы предложить закрыть заседание.

Другие поддержали Фратю.

—

Я все-таки прошу слова, — настойчиво повторил студент. — Я хочу внести предложение, касающееся Стефчова!

—

Хорошо, что напомнил, — прервал его Франтов, — сегодня Стефчов был у бея в конаке вдвоем с Замановым… А этот его Рачко Прыдле вертелся неподалеку отсюда и наблюдал за нами, когда мы входили в сад через калитку.

—

Рачко? — невольно воскликнул Огнянов. — Я познакомился с этим дуралеем на Карнарском постоялом дворе…

—

Неужели правда, что ты его связал?

—

Он что-то болтал об этом, но ему никто не поверил, — сказал кто-то. — Мы были убеждены, что ты погиб. А он парень с придурью.

—

Нет, он вам сказал правду, — проговорил Огнянов, который сегодня, рассказывая членам комитета о своих приключениях, позабыл упомянуть о незначительном случае на Карнарском постоялом дворе. — Впрочем, не стоит говорить об этом… Значит, Стефчов по-прежнему шпионит за вами? Ах, мерзавец!

И лицо у Огнянова залилось румянцем негодования.

—

Прошу слова! — крикнул Кандов.

—

Говорите, Кандов, — сказал Огнянов.

—

Я точно знаю, что это Стефчов предал Огнянова, он виноват во всех несчастьях! — заявил студент.

Он впился в Огнянова горящими глазами.

—

Нет, во всем виноват не Стефчов, а Мунчо, — посыпались возражения.

—

Глубоко ошибаетесь, господа! — И, выпрямившись, студент взволнованным голосом рассказал о том, что узнал случайно. Свои слова он подкреплял неопровержимыми доказательствами.

Всех охватил неудержимый гнев. Послышались сердитые крики и ругательства. Стефчов был разоблачен.

Огнянов склонил голову, на лбу его появились глубокие морщины.

—

Прав был Бенковский, когда говорил, что мы бабы.

—

Вот и сегодня вечером Стефчов устроил за нами слежку!

—

Кто знает, что нас ждет!

—

Мы теперь стали действовать так открыто и так распустились, что меня даже страх берет, — сказал Франгов.

—

Что ты на это скажешь, Огнянов? — обратился к нему Соколов.

Огнянов, погруженный в свои размышления, вздрогнул и сказал:

—

Мне кажется,

мы

сделали глупость, не лишив

Стеф

чова возможности совершать предательства.

—

А как же мы могли его лишить? — осведомился поп Димчо.

—

Надо было его уничтожить.

—

Революционный устав [89]предусматривает такую кару, —

заметил

Попов.

Наступило молчание.

—

Господа! Я предлагаю свои услуги: я хочу убить Стефчова, и как можно скорей! — крикнул студент.

Все удивленно посмотрели на Кандова.

—

Кандов! Не спеши! — остановил его доктор. — Стефчова должен убить я, и я никому не уступлю своего права!

Его глаза загорелись злобой.

—

Как? — в отчаянии вскричал Кандов. — Я первый предложил это, первый раскрыл его преступление…

—

Стефчов мой, и я никому его не отдам, — упрямо твердил доктор.

Кандов протестовал.

—

Жребий! Жребий! — закричало несколько человек.

Но ни Кандов, ни Соколов не соглашались тянуть жребий. Оба они боялись проиграть. Можно было подумать, что дело идет не о том, кому убить человека, а о том, кому сесть на царский престол!

Огнянов авторитетно прекратил спор.

—

Если ставить вопрос так: кто имеет больше права уничтожить предателя, то это право я отниму у вас обоих. Я его жертва, и в этом мое преимущество перед вами. Но у меня есть возражение по существу: это убийство может повредить нашему делу, и я считаю его несвоевременным. Предлагаю следующее: покарать Стефчова в первый же день революции. Пусть Стефчов падет первой жертвой.

Это мудрое предложение было одобрено всеми.

Кандову пришлось смириться. А у Соколова лицо приняло торжествующее и довольное выражение; на несколько минут он погрузился в раздумье и, не принимая участия в разговорах, сидел, глядя куда-то в пространство. Но вот глаза его загорелись, две глубокие морщины прорезали лоб, а на губах появилась жестокая усмешка.

Вскочив с места, он быстро вышел, чтобы послать Нечо Павлову приказ не выпускать сегодня ночью Клеопатры: теперь она была нужна Соколову для Стефчова! Он задумал казнить предателя страшной казнью.

Спустя минуту он вернулся; теперь говорили о Заманове.

—

Позавчера я его встретил, он только что приехал из Пловдива, — рассказывал Ганчо Попов. — Завидев меня, он сразу же подошел и спрашивает напрямик: «Как ваши дела?» Да еще подмигнул, чтобы я понял, о чем идет речь. Потом начал меня расспрашивать в надежде, что я сболтну лишнее. Пока я с ним стоял, с меня семь потов сошло… Сдается мне, что этот подлец пронюхал что-то.

—

Черт бы побрал этого сукина сына, — проговорил Мичо сердито, — хоть он мне и родственник, но я им гнушаюсь, как падалью.

—

Сколько матерей плачут из-за него, изверга, — сказал поп Димчо. — Кто его ухлопает, будь это хоть самый страшный грешник, предстанет пред богом чистым, как ангел.

И поп Димчо благочестиво приложился к фляге с водкой, которую он вытащил из-за пазухи, а потом передал ее Странджову.

Раздался громкий стук в дверь.

Все вздрогнули. Призрак предательства возник перед глазами товарищей. Соколов схватил револьвер и кинулся к двери.

—

Кто стучит? — спросил он. Послышался приглушенный голос:

—

Откройте!

Это была жена Мичо.

—

Приходил Заманов, — прошептала она.

Как ни тихо были сказаны эти слова, члены комитета расслышали зловещее имя и содрогнулись.

Доктор снова запер дверь, подошел к божнице и, развернув какое-то письмо, стал читать его при свете лампады.

Спустя минуту он повернулся к товарищам, сам на себя не похожий. Лицо у него вытянулось от испуга и удивления. Все затаили дыхание. Во всех взглядах был немой вопрос: «Нас предали?..»