С Антарктидой — только на Вы

— Садимся.

Заходим и садимся. А солнце яркое, Антарктида чистая, вылизанная, блестит всеми гранями, небо — голубое и глубокое-глубокое.

Уж, казалось бы, куда лучше погода для выбора места и времени для посадки.

Я аккуратненько «притер» Ил-14 к насту, и вдруг чувствую — бум, бум, бум... Машина начинает прыгать из стороны в сторону все сильнее. Вот уже нас чуть ли не из кресел вместе с привязными ремнями начинает вырывать — еще немного, и что-нибудь подломаем. Сбрасываю скорость, останавливаемся, выходим.

Во что же мы попали? А попали мы на прошлогодние следы, где садились самолеты. И какими бы машины не были чистыми, все равно, то из двигателя капелька масла упала, то какой-нибудь камешек или песок сорвался с лыж — летали-то по обширному району, и все это — на ВПП. Зимой их замело, а потом на солнышке вокруг этих включений «вытаяли» каверны, пустотелые раковины, достаточно глубокие. Их затянуло пленочкой льда, припорошило снежком, но ямы-то остались. Вот мы на них и сели, хотя никаких признаков того, что они есть, под снегом обнаружить с воздуха невозможно. Я оглянулся вокруг — Антарктида так же радушно и безоблачно сияет, будто никакого отношения к тому, что произошло, и не имеет...

— Пошли, посмотрим, как обстоят дела с топливом, — бросил мне Журавлев.

— Пошли.

Бочки оказались на том же месте, где мы их оставили, ветром не унесло, хотя откопать их будет не так-то просто. Вернулись к самолету.

— Как вылетать будем? — Журавлев окинул взглядом следы от наших лыж, которые скорее были похожи на следы от буксовавших тягачей.

— Как? — я засмеялся. — Ты помнишь, как мы канавы с тобой в Арктике на СП рыли? Придется повторить.

И начали мы всем экипажем готовить «лыжню». Работать пришлось до изнеможения, до седьмого пота, несмотря на мороз. Где-то каверны заваливали снегом, где-то обрушивали ледяную корку и тоже забивали снежной кашей. Наворотили, будто бульдозер прошел, пробили колеи...

— Что дальше? — Журавлев взглянул на меня.

— На бугорок пойдем, с него машина должна уйти в воздух. Если не уйдет, проскочим «пупок», а дальше она под уклон сама покатится побыстрее и с крутизны в море спрыгнет, зависнет, уйдет...

— Хорошо, так и сделаем.

Я пилотировал Ил-14 в своем привычном левом, командирском кресле, Журавлев, в качестве проверяющего летчика, — в правом.

Начали разбег, скорость стала расти, и тут Журавлев берет штурвал на себя, ставя машину, как мы говорили в «Полярке», — «на иглу». Чувствую, Ил-14 идет высоковато, я говорю:

— Подожди немножко...

Но в этот момент Журавлев резко поднимет ее в воздух и мы слышим, будто кто-то ударил по Ил-14: у-ух! Не так уж сильно ударил, но когда нервы напряжены, любой посторонний звук заставляет тебя мгновенно насторожиться. С «пупка» машина ушла вверх, но теперь уже в управление вмешался я — прижал ее пониже, чтобы скорость быстрее набрать. Прошли над своими же следами, осмотрели их — ничего вроде не потеряли, все чисто, убрали шасси и легли курсом на «Молодежную».

Когда приземлились, я попросил авиатехников:

— Ребята, посмотрите машину внимательно — что-то у нас на взлете произошло.

А с нами зимовал Леша Кисов — очень интересный человек, слесарь-клепальщик. Прекраснейший специалист, замечательный товарищ, участник многих экспедиций и в Арктике, и в Антарктиде, он работал в уникальной бригаде ремонтников, которую знали во всем Советском Союзе. Скажи им, что нужно новый самолет сделать, — сделают, даже теплоход откуют. В ней работали начальник участка Михаил Павлов, Алексей Кисов, Николай Колыванов, Алексей Ногтев, Николай Михайлов, Михаил и Сергей Шкановы, Василий Герцев. Начинали они свой путь еще в Захарково, с первой базы Полярной авиации.

Я зашел к Кисову, обрисовал ситуацию и попросил:

— Леша, ты тоже посмотри машину, будь добр. Если есть какие-то нарушения, тебе же и исправлять их придется...

Авиатехники не нашли ничего подозрительного. Ушли. Кисов оставался у самолета до самого вечера, пришел продрогший, но с новостью:

— Ты знаешь, по «кабану» трещина прошла...

Обычный человек ее бы ни за что не увидел. «Кабаны» — это стальные, мощные выступы на лыжах, куда вставляется ось стоек шасси.

— Змейкой пробежала, еле разглядел. Надо лыжу менять, а эту — в ремонт.

Я не раз задумывался о профессионализме, об отношении людей к своему делу. Не придай я значения хлопку на островке, будь Леша Кисов менее внимателен и дотошен, кто-нибудь полетел бы на этой машине и где-нибудь на передуве лыжа обломилась бы по трещине на «кабане». А это — очень серьезная поломка. Формально ни ко мне, ни к авиатехникам никаких претензий предъявить было бы невозможно: «А я что? У тебя-то шасси подломились...» Но никто себе в Полярной авиации такого отношения к технике и, как следствие, к товарищам по работе не позволял, за редким исключением, но такие люди у нас не приживались.

Фляжка из нержавеющей стали

... Вечером на следующий день пришла пора определяться, кто и где будет работать. И вдруг Журавлев заявляет нашему экипажу:

— Нет, ребята, вы на магнитную и аэрофотосъемку не пойдете. Ею займутся экипажи Виктора Михайлова и Виктора Голованова.

— А мы куда? — спрашиваю.

— А вы и экипаж Анатолия Моргунова опять на «Восток» летать начнете...

Я уже хорошо изучил эту каторжную трассу. Один, два, пять раз слетать по ней еще можно, но изо дня в день «пилить» и «пилить» по ледяной пустыне?! Врагу не пожелаешь. К тому же я не очень любил транспортную работу ни в Арктике, ни здесь, но приказ есть приказ. Ледовая разведка — это да, это — мое. Я относился к ней, как к отдыху, хотя пилотировать приходилось все время вручную, без автопилота. Но подход к берегу, отход, айсберги, корабли, горушки какие-нибудь, вода, лед скрашивали нашу работу, к тому же она требовала недюжинного творчества. А тут — все белым-бело. И выматывающие до последних пределов взлеты и посадки в «Мирном» и на «Востоке». Особенно взлеты: что с «Мирного» — на перегруженной машине с коротенького ледового аэродрома — «обрубка», что с «Востока», где поле-то большое, но машина, хоть и пустая, все равно тяжело уходит в небо. Высота ледника там 3480 метров, низкие температуры, снег, как наждачная шкурка.

— Ладно, — говорю, — на «Восток», так на «Восток». Но хоть на своей-то машине летать будем?

— Не-е-т, машина твоя на корабле идет.

Я лишь присвистнул. Что значит — на корабле? Ее надо где-то выгрузить на лед, там же собрать, перегнать на станцию и уже здесь, как мы говорили, на Большой земле, доводить до такого состояния, чтобы она соответствовала всем требованиям, которые предъявляются к Ил-14. Сюда входит проверка планера, рулевого

управления, приборного хозяйства, двигательных установок и т.д. Потом облеты...

Но самое неприятное все же в том, что надо двое-трое суток возиться с Ил-14 в море, на льду. Пока сгрузишь фюзеляж, контейнеры с плоскостями, замучаешься. Канаты на шею, тащишь их, да еще так, чтобы не уронить. «Бурлаки в Антарктиде». А упустишь контейнер — разобьешь рабочую машину, под угрозу поставишь работу всей САЭ.

— Ну ты, Евгений Григорьевич, нас порадовал, — только и смог я сказать.

Ладно, машина на корабле, а места для выгрузки-то нет. Много мы летали, искали подходящую площадку — нет и все. Улетел Журавлев с Анатолием Моргуновым, еще одним командиром Ил-14, пришедшим в 19-ю САЭ, в «Мирный» — дела заставили сделать этот рейс. По пути тоже подходящую льдину высматривали. Впрочем, делаешь это подсознательно — вдруг, по каким-то причинам, на вынужденную посадку придется идти, или непогода заставит переждать, или на будущее в работе какой-то район пригодится... В общем, им тоже подходящая площадка не подвернулась, но Журавлеву приглянулся большой столовый айсберг, с пологими уклонами, с подходящим скатом, чтобы по нему можно было самолет наверх затащить после выгрузки. И взлететь с него тоже можно...

— Все, — Журавлев прилетел радостный, — будем доставать твой Ил-14. Готовьтесь к полету на «вертушке» к кораблю.