Пионеры Вселенной

– Здравия желаю! – пробасил он. – Могу ли я видеть господина Циолковского?

Варенька вздрогнула от зычного голоса и грозного вида незнакомца.

– А вы по какому делу?

– Я, собственно, по делам изобретательским… Много наслышан о господине Циолковском… И сам к этому причастен, – миролюбиво заговорил земский начальник, сняв шапку.

– Тогда пожалуйте к нему, – пригласила Варенька и проводила гостя в большую комнату.

– Честь имею представиться: земский начальник Голубицкий Павел Михайлович, – единым вздохом выпалил вошедший, сразу узнав по рассказам худенького, в простых очках, с всклокоченной бородкой Циолковского.

– Очень рад! Чем могу служить? – официально спросил Циолковский.

– Я, собственно, не по службе, – заговорил Голубицкий, – а по весьма деликатному делу – хочу познакомить с вами одну даму, очень интересующуюся вашими изобретениями.

– Даму? Интересующуюся изобретениями? Простите, я вас или не понял, или не расслышал.

– Нет-с. Все именно так.

– Но помилуйте, кто же эта дама? – удивленно приподнял густые кустистые брови Циолковский.

– Может быть, изволили слышать – знаменитый математик из Санкт-Петербурга Софья Васильевна Ковалевская.

– Как же не знать… Но почему она здесь и почему спрашивает обо мне?

– Она проездом… Остановилась у меня и вот просила вас привезти… Я тут недалеко… В Тарусе.

– Меня? К Софье Ковалевской? – переспросил Циолковский, приставив ладонь к уху.

– Так точно!

– Нет, нет, увольте, я к этому не готов. Не могу… – сказал Циолковский, с горечью подумав о своей глухоте. – Не могу.

– Настаивать не смею, господин Циолковский. Я сам предложил ей познакомиться с вами, так как много хорошего слышал о вас.

– Обо мне, кроме сплетен да разных небылиц, ничего не рассказывают. Обыватели считают чудаком.

– Что вы! Что вы! Много хорошего говорят… Сейчас, как я вижу, вы трудитесь над аэростатом?

Циолковский молчал, с недоверием осматривая гостя.

– Вы не опасайтесь меня, господин Циолковский. Я ведь сам изобретатель и умею хранить тайны… Работаю над усовершенствованием телефона. Иногда выступаю со статьями в газетах и имею знакомства в ученом мире. Рад буду быть полезен вам.

– Присаживайтесь, господин Голубицкий, и извините мою неосведомленность.

– Я вижу, вы, Константин Эдуардович, придаете аэростату удлиненную форму.

– Да, я разрабатываю модель управляемого металлического аэростата с изменяемым объемом.

– Вот как? Эт-то весьма любопытно.

– Если желаете, я вкратце познакомлю вас.

– Ради бога! И поверьте – меня искренне интересуют ваши исследования.

Циолковский одобрительно кивнул и стал рассказывать…

– Модели, которые вы видите, господин Голубицкий, – это лишь дополнение к моей главной работе. А главная работа вот! – он достал из стола объемистую рукопись. – Триста пятьдесят две страницы. Труд «Теория и опыт аэростата». Это теоретически разработанный проект, в разных вариантах по величине, металлического аэростата со многими схематическими чертежами. Желаете взглянуть?

– Если разрешите…

Циолковский протянул рукопись.

– Вы, вероятно, знаете, господин Голубицкий, что матерчатые оболочки существующих аэростатов очень непрочны и часто приводят к катастрофам. К тому же их нельзя считать непроницаемыми для газа. Да и геометрические формы аэростатов несовершенны.

Предлагая заменить матерчатую оболочку металлической, я даю расчеты наиболее эффективных геометрических очертаний аэростата.

– Да, да, я вижу. Очень интересно. И смело! – листая рукопись, заговорил Голубицкий. – Я удивлен, господин Циолковский. Удивлен! Признаться, случалось о вас слышать разные небылицы… Теперь вижу – не зря приехал и хотел вас познакомить, с Софьей Васильевной. Ей было бы интересно. Может, поедете?

– Нет, нет, благодарю вас, не могу.

– Тогда позвольте мне еще полистать рукопись.

– Сделайте одолжение…

За разговорами просидели дотемна.

Прощаясь, Голубицкий долго тряс руку Циолковского.

– Поразительно! Я ничего подобного не слыхал. Днями буду в Москве – обязательно разыщу Столетова и обо всем расскажу ему. Рад, необыкновенно рад знакомству с вами, господин Циолковский. Вы делаете великое дело. Да-с… Ну, а что же все-таки сказать Софье Васильевне?

– Не могу… Так и скажите. Не могу. Еще не готов к этому… Как-нибудь в другой раз…

Глава шестая

1

Почему не отпускают Стрешнева? Этот вопрос волновал и Циолковского. Он тоже хотел разобраться в происходящем и внимательно читал «Московский листок», привозимый в Боровск на трое суток раньше петербургских газет.

Как-то зябким мартовским вечером Циолковский вышел погулять и направился на почту за свежей газетой. Там толпился народ, обсуждая какие-то новости. Говорили полушепотом, и Циолковский не мог расслышать. Развернув газету, он прочел маленькое сообщение, перепечатанное из «Правительственного вестника», и сразу все понял.

В сообщении говорилось, что в Петербурге 1 марта схвачена группа заговорщиков-террористов, готовивших покушение на государя императора Александра III. Арестованные: Ульянов, Шевырев, Осипанов, Андреюшкин и Генералов – признали себя членами тайного сообщества, именуемого «террористической фракцией «Народной воли».

Циолковский свернул газету и сунул в карман.

«Вот разгадка вопроса, почему держат Стрешнева. Значит, «Народная воля» еще не полностью разгромлена. Герои! Молодцы! Я преклоняюсь перед вами!.. Однако моему другу это может грозить новыми неприятностями. Надо предупредить».

Циолковский быстро зашагал к Стрешневым.

2

Весть, принесенная Циолковским, подтвердила догадку Лизы. Прочтя вслух сообщение, она не могла сдержать слез и выбежала из комнаты…

Стрешнев угрюмо ходил вдоль окон, спрашивая себя: «Что же теперь делать?.. Что будет?.. Несчастных безусловно повесят, а потом? Потом начнут шерстить всех, кто привлекался по делу «1 марта» пять лет назад… Надо же случиться, чтоб второе покушение намечалось тоже первого марта. В этом усмотрят прямую связь. Ведь опять упоминается «Народная воля»… Это роковое совпадение может для меня кончиться трагически…»

– Сергей Андреевич, не повредит ли это событие вам? Раз кончился срок ссылки, – может быть, уехать?

– Куда? Это невозможно. Я был у исправника. Остается лишь ждать…

– Да, – вздохнул Циолковский. – Как в сущности все мы беспомощны и беззащитны…

Вошла Лиза, и тут же подали чай. Лиза села к самовару и наполнила чашки. Однако все сидели угрюмые, подавленные. Разговор не вязался.

Циолковский чувствовал себя виноватым, что принес это тяжелое известие. Он снимал и протирал очки, стараясь сказать что-то успокоительное, обнадеживающее, но ничего не мог придумать…

Лиза молча мешала витой ложечкой остывающий чай. Ее лицо стало сосредоточенным и одухотворенным. В глазах уже не было страха. Она видела перед собой Кибальчича…

Его бледное лицо с черной густой бородой и карими, спокойными, умными глазами смотрело из мрака былого. Он как бы говорил: «Каждый человек должен честно исполнить свой долг. Я и мои товарищи казнили тирана и за это заплатили жизнью. Наши последователи пытались казнить второго деспота, но их постигла неудача… Ты должна вырастить и воспитать своего сына, чтоб он встал в ряды борцов за свободу и счастье народа».

Лиза взглянула на мужа, давно выпившего свой чай и нервно мнущего в руках салфетку.

«Бедный Сережа. Он боится не за себя, а за нас с Коленькой. Но мы не сдадимся…»

Циолковский, продолжая чувствовать неловкость, допил свой чай и поднялся:

– Друзья, простите меня, что принес вам это горькое известие. Поверьте, сердце мое распахнуто для вас. Что бы ни случилось, мы с Варенькой – ваши верные друзья до гроба. Мы сделаем для вас все, что сможем.

Стрешнев поднялся и обнял друга: