От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

— Без осмотру вперед не суйся. У турок великое превосходство в кораблях, осторожен будь, неприятеля не атакуй, а токмо обороняйся.

Суворов понимал, что без поддержки с моря турок одолеть трудно. Не зная о крушении эскадры Войнови-ча на море, он с досадой сетовал Потемкину: «Просла­вил бы себя Севастопольский флот! О нем слуху нет!»

30 сентября эскадра Эски-Хуссейна подошла к кре­пости Кинбурн и открыла огонь из 600 орудий. Под прикрытием огневой завесы янычары начали вы­саживаться на косу в 12 верстах от крепости Кинбурн.

Суворов в это время стоял обедню в походной церк­ви. Когда ему доложили о высадке десанта, он, не пово­рачивая головы, невозмутимо произнес:

— Пусть все вылезут!

Офицеры переглянулись. Русских было в три раза меньше, чем турок. Полагалось атаковать десант во время высадки. У Суворова созрел иной план — не бросить десант, а полностью его уничтожить. Полко­водец отлично видел превосходство турок. В случае немедленной атаки русские батальоны были бы унич­тожены губительным огнем турецкой эскадры. Закон­чив спокойно обедню, он приказал открыть ответный огонь картечью, после чего сам повел в атаку солдат и конницу. Две ожесточенные атаки нанесли туркам большой урон, но успеха не принесли. Корабельные пушки засыпали косу ядрами, бомбами, картечью. Под Суворовым убило лошадь, его самого ранило кар­течью в бок. Он собрал всех, кто был в крепости, а тут подоспела подмога. Третий штурм траншей янычар начался, когда солнце зависло над горизонтом. Кар­течь безжалостно косила ряды янычар, пехота колола штыками, кавалеристы рвались вперед по горам тру­пов. Суворова ранило второй раз, но он оставался в строю атакующих. Турок выбили из пятнадцати ло­жементов. Почти весь десант был уничтожен. Победа полная.

Под Кинбурном отличилась галера «Десна», храбро сражаясь в одиночку с целой эскадрой. Матросы стре­ляли метко из пушек, потопили турецкое судно. Суво­ров похвалил моряков за отвагу.

Наконец-то решился двинуться к Очакову Мордви­нов с эскадрой. В двух милях от Очакова эскадра стала на якорь. Мордвинов собрал совет капитанов флоти­лии, состоявшей из 1 линкора, 4 фрегатов, 5 галер, 2 плавучих батарей, 2 баркасов.

— Супротивник наш намного превосходит силою нас, — сумрачно произнес контр-адмирал.

Мордвинов, как обычно, преувеличивал силы не­приятеля. За долгие годы службы в британском флоте он перенял у англичан привычку к осторожности и хо­лодному расчету. Женатый на англичанке, Мордвинов слыл педантом и не склонен был рисковать без особой нужды. Турецкая эскадра состояла из 3 линкоров, 5 фрегатов, 7 шебек, 4 бомбард и 12 канлодок. При уме­лом маневре вполне можно было атаковать турок, но Мордвинов в свое время командовал два года при­дворной яхтой, а на кораблях в боевых действиях обст­релян не был. Потому и замыслил необычное.

— Турки стоят в тесноте, полукружием. Плавбатарее Веревкина надлежит под прикрытием двух галер, лейтенанта Константинова и мичмана Ломбарда, скрытно подойти к туркам с наветра. Надобно внезап­ным кинжальным огнем возжечь неприятельские суда на ветре. А там, глядишь, и всю эскадру спалите.

Капитаны, переглядываясь, с сомнением крутили головами. Поднялся Веревкин:

—   Замысел ваш хорош, ваше превосходительство, Да только на бумаге. У Эски-Хуссейна четыре десятка вымпелов супротив моей единой батареи. Ежели к тому ветер переменится? Сие боком-то выйдет.

—   Неужто сдрейфил, Веревкин? — насмешливо спросил Мордвинов.

—   Мне при Чесме смертушка не единожды в очи глядела, с той поры упреков не знаю, — с обидой в го­лосе проговорил Веревкин. — В экипаже моем полсот­ни матросов, почти все рекруты, в море не бывали и не обучены пальбе, О них пекусь.

— Авось пронесет, — сжал тонкие губы рассержен­ный Мордвинов, — быть по-моему окончательно.

В вечерних сумерках Веревкин передал на галеры, что снимается с якоря, и просил не отставать. Однако галеры почему-то не спешили. Чавкая веслами, бата­рея отправилась в путь, а около полуночи к ней прича­лила шлюпка, на палубу поднялся мичман Ломбард. От мальтийца, еще и год не служившего в русском флоте, попахивало вином. Оказалось, что он не нашел свою галеру «Десну», и Мордвинов назначил его на другую.

— Где же она? — недоумевал Веревкин.

— Буду разыскивать, — браво ответил Ломбард.

Веревкин насупился. Бравада хмельного мичмана не ко времени.

— Бордель какой-то, — проговорил помощник Веревкина лейтенант Кузнецов, стоявший рядом.

Вскоре батарею нагнала «Десна», но Ломбард вдруг отказался перейти на нее.

—    Я назначен адмиралом на другую галеру.

—    А черт с вами, — махнул рукой Верев­кин, — только под ногами не путайтесь.

Между тем рассвело, Веревкин собрал офицеров на корме.

— По причине разгильдяйства капитанов галер, остались мы нынче супротив турок одни. Благо есть ис­ход спасти животы наши — приткнуться к берегу и ре­тироваться. — Веревкин не мог досконально в сумер­ках разглядеть физиономии офицеров, но почувство­вал, что они недовольны сказанным. — Другой ход, — продолжал он, — исполнить долг, атаковать су­постата. Тогда, видимо, положить суждено животы за Отечество. Каково ваше соображение?

— Атаковать! -= не колеблясь, в один голос ответи­ли офицеры.

Веревкин облегченно вздохнул, перекрестился.

— С Богом, господа! По местам стоять! Якорь вы­брать!

Батарея медленно спускалась на виду у недоумева­ющих турок, развернулась к ник бортом, отдала якорь.

Хуссейн-паша всполошился, на палубах турецких кораблей забегали канониры, заряжали пушки.

Спустя несколько мгновений Веревкин обнажил саблю, взмахнул ею.

— Пали!

Грянул залп, первые ядра полетели в сторону ту­рок. Почти одновременно открыла ответный Огонь ту­рецкая эскадра. Неравный бой начался.

Поначалу турки «мазали». Но где там! Разве три де­сятка орудий одолеют сотни! Вскоре батарею опоясало огненное кольцо, десятки ядер ударили в борт, проби­ли палубу. Однако батарейцы бились насмерть, едва ус­певали перезаряжать пушки. Солнце приподнялось над горизонтом. Веревкин оглянулся. Сквозь пелену порохового дыма виднелись две галеры, спокойно сто­явшие на якорях без всякого движения и намерения прийти на помощь батарее.

— Подлецы! — Веревкин выругался.

Вдали маячила равнодушно молчавшая эскадра Мордвинова.

Корпус батареи то и дело содрогался от прямых по­паданий вражеских ядер, но яростный огонь ее пушек все больше раздражал противника. И тут случилось не­поправимое. Беда навалилась изнутри. Из отчета Ве-ревкина: «Я бы дрался до самой ночи с неприятелем, ежели бы не разорвало у меня пушки с левой стороны, от носа первую, которым разрывом убило до 15 чело­век, что навело на служителей такой страх, что насилу мог собрать людей, которые бросились на палубу, и по­сле того дрались мы еще с полчаса, но вторичное несчастье последовало, разорвало другую пушку на той же стороне от носу и убило больше 15 человек, вторичный страх напавший на людей, что было не можно никак сообразить…» Панику кавторанг пресек быстро. Сам схватил фитиль и встал у первой пушки. Бой продол­жался. Как назло, через четверть часа разорвало тре­тью пушку, ядром сразило артиллерийского поручика Иваненко…

Веревкин, весь черный от порохового дыма, вытер пот рукавом, поднялся на помост. Помощи ждать неот­куда. На турецких кораблях матросы хлопотали у якорных канатов. «Выход один — по течению спус­титься Лиманом и на веслах идти к Крыму», — поду­мал Веревкин и скомандовал:

— Руби якорный канат!

К нему подбежал откуда-то появившийся Ломбард.

—   Господин капитан…

—   Отстань ты, займись делом, ступай на правый борт, командуй канонирами.

Тем временем батарея, не прекращая огня, двину­лась вперед, поражая турецкие корабли, часть из них снималась с якорей для погони. Миновали последний корабль, вот и выход из Лимана.

— Лево на борт! Навались, братцы, на весла!

Веревкин поднял подзорную трубу, взглянул за корму. На кораблях турок распушились паруса.