С любовью, верой и отвагой

Вечером Надежда собралась на бал к шефу полка полковнику Тутолмину. На ней был парадный мундир из английского сукна, серебряная перевязь, серебряный крест знака отличия Военного ордена на малиновом лацкане. Талию она перетянула офицерским шарфом из нитей серебра с примесью чёрного и оранжевого шёлка, попрыскалась модными мужскими духами из Франции «Present d’Amour» и, натягивая замшевые перчатки, вышла во двор.

Зануденко уже держал здесь под уздцы её новую верховую лошадь — рыжего жеребца Зеланта. Денщик подал своему офицеру стремя, со всех сторон обдёрнул края тёмно-синего суконного вальтрапа с царским вензелем на углах, ещё раз прошёлся щёткой по хозяйским сапогам:

   — Езжайте, ваше благородие. А то попадья все глаза на вас просмотрела.

   — Где же она? — Надежда оглянулась.

   — Из мезонина наблюдает...

Надежда подняла голову и встретилась взглядом с молодой женщиной, открывшей створку окна под черепичной крышей чистенького и ухоженного дома здешнего священника. Надежда приложила два пальца к козырьку строевой уланской шапки и улыбнулась ей. Попадья кивнула и быстро захлопнула окно.

Надежда поселилась у них десять дней назад. Хозяева встретили её радушно. Они сказали, что прежний постоялец корнет Волков редко радовал их своим обществом. В честь молодого офицера попадья приготовила праздничный ужин, а отец Максимилиан играл на скрипке и даже позволил своей супруге под эту музыку станцевать с корнетом Александровым польку.

Рано утром Надежда проснулась от настойчивого стука в дверь. Не спеша она оделась и отодвинула свою щеколду, поставленную на хозяйских дверях. На пороге стояла попадья с подносом в руках. Она принесла новому постояльцу кофе, с удивлением разглядывала щеколду, но ничего не сказала.

   — Доброе утро, Александр Андреевич! — Она вошла в комнату и поставила на стол поднос с кофейником. — Вижу, что вы слишком заняты службой, а ваш денщик ленив и спит до полудня. Вы уходите на конюшню без горячего завтрака. Это вовсе не полезно для здоровья...

   — А что полезно, милая хозяюшка? — Надежда, тронутая такой сердечной заботой, села за стол и заправила салфетку за борт своего синего жилета.

   — Кушать вкусно, вовремя и в кругу друзей!

   — Откуда вы знаете?

   — Мой отец был лучший в округе лекарь, и будь я мужчиной, пошла бы по его стопам...

Надежда пила кофе, слушала рассказ о правильном питании и изредка поглядывала на попадью. Пожалуй, она могла бы уже в деталях описать жизнь и судьбу этой пылкой и симпатичной девушки, выданной замуж, скорее всего, по расчёту и с лучшими намерениями за толстого, вялого и скучного господина, годящегося ей в отцы. Безрадостно текут здесь её дни, и это — в лучшие годы (Надежда дала бы попадье лет девятнадцать — двадцать), когда сердце открыто для любви и страсти, а тело жаждет горячих ласк.

   — Не закрывайте на ночь дверь, Александр Андреевич, — вдруг закончила свой экскурс в медицину молодая хозяйка.

«Как бы не так!» — подумала Надежда и тут же решила к четырём шурупам на щеколде прибавить ещё два.

   — Я буду всегда приносить вам кофе, — продолжала попадья. — Что вы больше любите: молоко или сливки? Ванильные сухари или белый хлеб с маслом?..

Бал у Тутолмина закончился поздно. Вернее, он не закончился, а Надежда поехала домой, потому что старалась не изменять своему правилу — быть в семь часов утра во взводе на чистке лошадей. Она сама поставила Зеланта в денник, расседлала, растёрла ему спину пучком соломы и пошла в дом священника, где светилось одно окошко наверху. Ощупью поднималась она по лестнице в свою комнату и вспоминала бал. Оркестр играл изумительно. В буфете было токайское вино, которое она предпочитала всем прочим, и Надежда позволила себе выпить два бокала. Партия в вист с Рейхмером, Солнцевым и Грузинцовым из лейб-эскадрона принесла ей сегодня выигрыш — золотой червонец и полтора серебряных рубля.

Дверь сбоку скрипнула так громко, что Надежда невольно вздрогнула и остановилась. В следующую минуту у неё на шее повисла молодая хозяйка в белой ночной рубашке и с распущенными по плечам волосами. Уткнувшись лицом в воротник мундира корнета Александрова, она шептала:

   — В спальню... Идёмте в спальню... Его нет. Он уехал на хутор соборовать старуху Величко. Его не будет всю ночь... Пожалуйста, не прогоняйте меня!

   — Не прогонять? Откуда, дитя моё? — Надежда, ошеломлённая внезапным нападением, лихорадочно соображала, что ей делать дальше.

   — Зачем говорить о любви? Вы мне не поверите. Мы почти не знакомы... — Дочка лучшего в округе лекаря начала объяснение вроде бы спокойно, а кончила прерывающимся от волнения голосом: — Но я хочу этого! Я хочу вас! Разве вам трудно...

Взяв руку Надежды, попадья прижала её к своей груди слева, и Надежда почувствовала, как сильно бьётся сердце этой страдалицы.

   — Дитя моё. — Она осторожно убрала руку и наклонилась к уху молодой женщины, обдав её смешанным запахом вина, табака, дорогих духов и конского пота. — Простите, Бога ради, но боюсь, что сейчас у меня ничего не получится. Я слишком много выпил у полкового шефа. Ночью в карьер скакал сюда. Устал. Давайте отложим наше рандеву на завтрашний день... или ночь! Я буду готов услужить вам.

   — А может быть, попробуем? — Попадья снова прижалась всем телом к молодому постояльцу.

Хозяйку необходимо было как-то успокоить. Надежда лёгким, сестринским поцелуем прикоснулась к её горячему лбу:

   — Не будем портить поспешностями наше будущее свидание, дитя моё. Силу нежных чувств тоже надо беречь...

С трудом оторвалась попадья от уланского офицера. Все гладила она руками его эполеты, китиш-витиш у левого плеча, перевязь на груди с металлической розеткой и цепочкой, спускающейся к двум стальным иглам-протравникам, трогала пальцами тяжёлые кисти шарфа и эфес сабли. Надежда, обнимая её за талию, терпеливо ждала конца этого осмотра. Ей не хотелось совсем уж огорчать хозяйку. После этаких признаний, сделанных мужчине ночью, женщина имеет право хотя бы на небольшое утешение.

Затем, закрывшись у себя в комнате, Надежда возблагодарила Господа Бога, даровавшего ей спасение. Вовсе не обязательно униатским священникам и их нетерпеливым жёнам знать, в каком полку и в каком эскадроне Российской армии офицером служит женщина. Завтра, послезавтра, послепослезавтра она как-нибудь выкрутится из этого невероятного положения. Не станет же отец Максимилиан ездить на соборование к своим прихожанам каждую ночь.

А вообще-то Надежда, будь она мужчиной, охотно бы наставила ему рога в отместку за такое свинское отношение к супруге. В свой срок родился бы ребёнок, и молодая женщина была бы счастлива. В пустой и холодной жизни этой пары появился бы смысл, радость, тепло. Но, на свою беду, попадья увлеклась не мужчиной, а лишь фантомом, видимостью его — корнетом Александровым, — и теперь, увы, ничто ей не поможет.

Утром хозяйка принесла Надежде в комнату кофе. Она была одета в красивое шёлковое платье, глаза у неё сверкали, на щеках расцвёл румянец, с губ не сходила улыбка. Она просто преобразилась, и Надежда подумала о том, как мало, в сущности, надо нелюбимым никем, лишённым внимания женщинам для счастья. Одно предвкушение любви, один намёк на разделённую страсть, на обладание мужчиной.

Сейчас попадья кокетничала с молодым офицером напропалую. Надежда поддержала эту её игру. Они обсуждали план нового свидания. Но, как назло, корнет Александров не мог сегодня принять ни одного предложения влюблённой дамы. То он уезжал со своим взводом в поле, то командир эскадрона вызывал к себе на совещание всех офицеров, то огнестрельное оружие нижних чинов требовало срочной проверки.

На следующий день утренняя беседа за кофе тоже затянулась. Хозяйка, сев к постояльцу на постель, взяла его за руку, увидела у него на мизинце золотое кольцо и стала просить себе его на память. Надежда смутилась. Кольцо было подарено ей Лизой Павлищевой и напоминало о трогательной детской дружбе дочки подполковника.