Сказания и легенды средневековой Европы

Однако ввиду того что герцог интересовался процессом, протоколы признаний подсудимых были отправлены к нему на рассмотрение. Герцог собрал целую комиссию ученейших докторов и поручил ей рассмотреть эти протоколы. Но доктора подняли между собою бесконечные споры и не пришли ни к какому единогласному решению. Главным пунктом раздора между ними стал вопрос о шабашах. Вся суть показаний подсудимых состояла в том, что они участвовали в шабашах. Вот и возник вопрос: что такое шабаш? Представляет ли он собою нечто реальное, т. е. путешествуют ли в самом деле люди верхом на метлах к месту дьявольского сборища, или же это только отвод глаз, галлюцинация, наконец, просто сновидение, напускаемое на человека дьяволом? Вопрос остался открытым. Герцог распустил комиссию, а протоколы отправил обратно в Аррас и приказал дать делу дальнейший ход.

Дело было рассмотрено, и главные обвиняемые, т. е. самая жирная добыча, были приговорены к следующим возмездиям.

Старец Бофор, который так торжественно заявлял о своей невиновности, внезапно оказался, якобы по его собственному признанию, усердным посетителем шабашей. Он был на них три раза: два раза ходил туда пешком, а в третий раз путешествовал на палке, намазанной каким-то волшебным составом. Дьявол, как водится, требовал от него продажи души, но старик на это не согласился. Тогда дьявол пошел на уступки и в конце концов удовольствовался четырьмя волосами с головы Бофора. Инквизитор его тщательно выспрашивал, правда ли все то, что он показывает, и Бофор подтвердил, что правда, и молил судей о снисхождении. Было решено ввиду добровольного признания освободить его от пытки. Равным образом он не был подвергнут унизительному надеванию колпака с надписями. Инквизитор был так милостив, что приговорил его только к бичеванию, да и то через одежду. Однако все-таки его присудили к семи годам тюремного заключения, а главное, к денежному взысканию. Официально, т. е. по приговору, он должен был уплатить 8200 ливров (т. е. франков); из этой суммы 1500 ливров обращались непосредственно в карман инквизиторов. Но этим дело не ограничилось. Эти 8000 представляли собою гласный штраф, а кроме них Бофору пришлось уплатить еще 4000 герцогу Бургундскому, 2000 графу Дестампу, 1000 — депутату герцога Кревкёру и еще разные мелкие суммы разным лицам, а всего, следовательно, более 15000 ливров. На наши деньги и по нашим современным понятиям эта сумма может казаться совершенно ничтожной, но по тогдашнему времени сумма была громадною. Бофор считался богачом, а между тем весь его ежегодный доход, как видно из дела, не превышал 500 ливров. Вообще первейшие богачи Арраса исчисляли свои ежегодные доходы в пределах сумм от 400 до 500 франков.

Затем судили Жана Такэ. Этот тоже признался в своих путешествиях на шабаши, которые он посещал не менее десяти раз. Он, по его словам, всеми силами сопротивлялся сатане, но тот хлестал его воловьими жилами и принуждал повиноваться. Такэ тоже присудили к бичеванию и десятилетнему тюремному заключению. Деньгами с него взяли 1400 ливров, из которых 200 приходилось на долю инквизиции. И опять-таки кроме этого гласного штрафа с него получили еще изрядную негласную добавку.

Третий осужденный был Пьер Карие. Этот участвовал в шабашных пиршествах несчетное число раз. На шабашах он, держа в руке зажженную свечу, воздавал лобзание дьяволу тем особенным способом, о котором мы уже не раз упоминали. Душу свою он продал дьяволу по всей форме, т. е. по договору, написанному его собственною кровью. Несколько раз он скрывал во рту причастную облатку и употреблял ее потом на разные волшебные операции. Он готовил какое-то адское снадобье, в состав которого должны были входить: причастная облатка, кость повешенного и кровь невинного младенца. Младенцев он лично убивал и истребил таким путем четырех. Однако когда его потом на суде приглашали подтвердить эти показания, то он начисто от них отперся, потому что они были у него исторгнуты пыткою. Тогда его, по инквизиционному обычаю, передали в руки светских властей, и он был в тот же день сожжен на костре.

Четвертый осужденный, Гюго Обри, был настоящий богатырь, человек железной воли и крепости духа. Пытали его бесконечно и бесчеловечно, но он, что называется, даже и не пикнул. От него не удалось добиться никакого признания ни в чем. Пробовали его пронять обещаниями полного помилования, если признается, но он твердо отвечал, что ни о каком колдовстве и ни о каких шабашах не имеет понятия. Его приговорили к 20 годам тюремного заключения, на хлебе и воде, и такой приговор, с тогдашней точки зрения, был даже неправилен, ибо упрямый Обри решительно подлежал сожжению. Надо полагать, что у него нашлись очень сильные заступники.

На этом аррасское дело и покончилось. Всех арестованных по этому делу было более 80 человек, но из них судили только 12, а остальных постепенно и понемногу одного за другим выпустили на свободу. Однако с каждого из них под видом судебных издержек вытягивали штрафы в таком размере, в каком только было возможно. Иным так прямо и объявляли, что их до тех пор не выпустят, пока родственники не внесут за них такой-то суммы.

Все это дело, если на него бросить общий взгляд, представляется простым заговором весьма небольшой кучки совершенно бессовестных мошенников, принявших решение поживиться за счет своих богатых сограждан. Пользуясь тою громадною властью, какая в то время сосредоточилась в руках инквизиции, можно было кого угодно хватать и в чем угодно обвинять. Как бы ни было чудовищно нелепо обвинение, инквизитор мог быть вполне спокоен, что обвиняемый, если его подвергнуть пытке, непременно признается во всем, что угодно инквизитору. Так было, очевидно, и в настоящем деле. Возьмем, например, старика Бофора. Этот человек клялся всеми святыми перед своими родственниками, перед самыми близкими ему людьми, что он ни в чем неповинен. Его предыдущая жизнь, например, хотя бы тот факт, что он основал три монастыря, прямо указывала на его благочестие и набожность. Не было никакого сомнения в том, что человек в самом деле ни в чем не повинен, и вот вдруг, после того как он побывал в руках инквизиции, является на сцену его собственное признание в том, что он бывал на шабашах. Ясное дело, что его к этому признанию вынудили. Перед ним поставили безвыходную альтернативу: либо признавайся в том, что на тебя возводят, либо мы тебя отправим на костер.

Эта догадка почти вполне подтверждается последующим ходом дела. Сыновья несчастного старика Бофора путем чрезвычайных усилий добились того, что его дело было перенесено в парижский парламент. И как только этот перенос состоялся, вся шайка его истязателей выказала самый подлый страх. Главный воротило Дюбуа даже помешался со страха. В парламенте это дело тянулось очень долго. Большинство осужденных, бывших уже пожилыми людьми, успели за это время умереть, и в живых остался один неукротимый Обри. Ему одному и удалось воспользоваться оправданием по решению парламента.

Теперь мы рассмотрим несколько случаев, когда колдовство и ведьмовство принимали размеры настоящих эпидемий. Такие случаи были в самом исходе Средних веков, во второй половине XV столетия.

Первою из таких эпидемий можно считать ту, которая возникла в Нормандии в 1453 году. Здесь ведьмы назывались скобасами (scobaces). Это слово происходит от латинского scoba, т. е. метла; тут очевидный намек на обычный способ путешествия ведьм на шабаши. В упомянутом году возникло дело Вильгельма Эделина, возбудившее великое изумление в публике, потому что этот Эделин пользовался славою великого ученого и вдобавок занимал должность настоятеля в большом монастыре Клерво, в Франш-Контэ. Эделин сделал очень интересное признание. У него вышла ссора с одним могучим и влиятельным соседом, который мог причинить ему много зла. Это сознание, что он живет под вечною угрозою мести со стороны могучего врага, не давало ему покоя и довело несчастного человека почти до умоисступления. Терзаемый своим страхом, он и обратился к дьяволу, а тот пригласил его к участию в шабаше, буде он желает войти в дальнейшее знакомство и имеет в виду пользоваться добрыми услугами адовых сил. Несчастный Эделин сразу пошел на все уступки, согласился на все требования. Надо было отречься от Бога и христианской веры — он отрекся. Дьявол внял его усердию и явился к нему самолично в человеческом образе; он принял вид человека очень высокого роста. В другой раз он, впрочем, явился уже в образе козла, и Эделин был вынужден воздать ему обычное нецензурное лобзание. Как лицо духовное, Эделин представлял очень ценную добычу для дьявола. Он должен был доказывать свое отступническое усердие тем, чтобы во время проповедей церковных уверять паству, что все рассказы о колдунах и ведьмах — одни праздные выдумки. Такая проповедь, конечно, должна была содействовать страшному возрастанию числа колдунов и ведьм, и этим, в свою очередь, затруднялась борьба с ними духовенства. Эделина схватили, и он предстал перед судом епископа Эвресского Гильома Дефлока и инквизитора Ролана Лекози. Эделин прибег к защите университета в Канне, но епископ, со своей стороны, прибег к содействию Парижского университета, и Эделин был осужден; его, однако, не сожгли, а приговорили лишь к вечному тюремному заключению на хлебе и воде. Он четыре года выжил в каком-то смрадном подземелье и найден был в нем в один прекрасный день мертвым, в молитвенном положении тела.