Жанна дАрк из рода Валуа. Книга 2

Разыскав конюшего Нуйопона, Экуй довольно легко узнал у него, где остановилась странная девушка, о которой шепталась уже вся прислуга замка, и, выяснив, что это недалеко, отправился, было, туда. Но сколько он ни вертелся вокруг дома каретника Ле Руайе, увидеть смог только самого хозяина, обеспокоенно прибежавшего откуда-то с огромной корзиной, полной продуктов, да его жену, вышедшую из дома к двум соседкам с лицом просветлённым и радостным. Разговора женщин Экуй толком не расслышал, а ближе подходить постеснялся. Понял лишь, что говорили они о часовне «Богоматерь под сводами», которая находилась возле замка. Вроде бы Дева пошла туда молиться. Но, добежав до часовни, Экуй увидел довольно приличную толпу и какого-то господина, смиренно просящего всех разойтись, чтобы не мешать. «Она говорит с Господом!», – зашептали между собой люди, но расходиться не спешили. Кто-то хотел, чтобы Дева непременно коснулась его и исцелила бы, как его светлость герцога Лотарингского, кто-то ждал благословения для своего ребёнка, кто-то рассчитывал на благословение для себя, но в глазах у всех не было ни тени сомнения в том, что чудо Господнее им явлено, и пришла, наконец, та, которую ждали, как Спасительницу.

Воспользовавшись своей одеждой замкового служителя, Экуй протолкался ко входу, минуту помедлил и вошёл внутрь, заметив, что господин, говоривший с толпой окинул его взглядом и слегка посторонился. «Взгляну и выйду… Только взгляну…». Но прямо у входа, внутри часовни, стоял мальчик, который тоже смотрел на Деву, молившуюся где-то у алтаря. Глаза, ещё не утратившие отсвета мыслей, обуревавших мальчика, обернулись на вошедшего, и Экуй вдруг почувствовал жгучий стыд. То ли за то, что пришёл удостовериться, стоит ли порученное дело его усилий или не стоит, то ли за то, что воспользовался своим ничтожным положением и вошёл туда, куда других не допускали, но стыд буквально затопил его!

Непонятно зачем, поклонившись мальчику, Экуй быстро перекрестился и выскочил вон.

Нет, не ему, предавшему когда-то и носившему в душе жестокие планы мести, находиться тут, определяя стОит – не стОит. И уж, конечно, не ему подвергать сомнениям веру тех, кто ему доверился, когда даже простой мальчик с лицом ангела и глазами, не запятнанными никаким грехом, безоглядно верит в эту последнюю надежду… «Я сделаю всё, что нужно, даже если меня выкинут за дверь!», – решил он. – «И, когда выкинут, не отступлю тоже! Так что, простите меня, господин де Бодрикур, понимать и прощать я разучился, и если ваша упрямая натура возобладает над здравым смыслом, придётся стать ещё упрямее… Клин клином вышибают».

Дверь распахнулась, и в комнату к играющим вошёл господин де Пуланжи. Вошёл браво, как всегда, оправдывая репутацию беззаботного гуляки, которым был в юности, и которым оставался до своих сорока. И только напряжённый взгляд выдавал его, то ли озабоченность, то ли нерешительность.

– Утренний доклад, мессир!

Бодрикур, крайне довольный победоносным наступлением на фигуры противника, лишь нетерпеливо отмахнулся – дескать, погоди, не мешай. И Пуланжи, коротко глянув на Экуя, послушно отошёл к окну.

– Что, господин цирюльник, – радостно воскликнул комендант спустя мгновение, – король-то твой заперт! Признавай поражение, да расставляй фигуры заново – я сегодня в ударе и намерен разгромить тебя ещё разок!

– Признаю, – буркнул Экуй. – Вы играете, как всегда блистательно, ваша милость.

– Вот то-то же!

Бодрикур развернулся к Пуланжи.

– Ну, чего там у тебя, докладывай.

– В городе всего одна новость, мессир. Вернулась та девушка, которая ещё весной требовала отправить её к нашему королю. Вернулась и требует того же самого с упорством, которому можно позавидовать… На улицах только о ней и говорят, называя, не иначе, как Лотарингской Девой, так что, я подумал – следует доложить о ней.., – Пуланжи изо всех сил старался говорить беспечно, но старания его оказались слишком заметны, придавая словам какой-то особый вес. – И еще.., полагаю, это уместно.., не лучше ли вам её принять и выслушать, чтобы не вызвать волнений?

– Девушка? – наморщился де Бодрикур. – Какая-такая девушка?

– Ну.., помните, весной.., в красном платье…

– Ах, эта!

В памяти коменданта всплыло яркое алое пятно на фоне серо-стальных лучников, но это воспоминание тут же повлекло за собой другое, которое отозвалось тупой болью в десне.

– Что за чёрт?! Зачем ты мне об этом докладываешь?! Зубная боль эта твоя девица! Вели гнать её в шею, а отцу передай, что если он её и в этот раз не выпорет, то я велю выпороть его самого!

Пуланжи стрельнул глазами в Экуя и поклонился.

– Как прикажете, мессир. Но люди поговаривают, будто сам Карл Лотарингский посылал за ней, и, вроде бы, она его вылечила от тяжелого недуга…

– А мне твой герцог не указ! – заворчал де Бодрикур, с раздражением ощущая, как стремительно нарастает во рту проснувшаяся боль. – Мой предшественник слетел с должности за то, что слишком верноподданнически ему угождал! А Вокулёр не лотарингская вотчина! Мне даже герцог де Бар не смеет приказывать – только король! Но король за этой девкой пока не посылал, и вряд ли пошлёт!

Щёку словно прострелило, и комендант, замычав, в ярости, шарахнул кулаком по столу так, что разлетелись фигуры с доски.

– Опять!!! Экуй, доставай свою микстуру, не то я всё здесь разнесу! А ты, Пуланжи, убирайся и сделай, как я сказал! Чтобы к утру девки в городе не было! И безо всяких там волнений!.. Ну, Экуй, чего застыл? М-мм, как больно!.. Микстуру давай, говорю!

Господин Экуй встал и медленно вернул на доску шахматного короля.

– Нет.

– Как?.. Что значит, «нет»?!

Бодрикур замер, от удивления забыв про боль, но она быстро о себе напомнила новым приступом, от которого господин комендант буквально согнулся пополам.

– Ты… Ты с ума сошёл, что ли?!

– Я в своем уме, мессир, – спокойно ответил цирюльник, – и считаю, что вам лучше принять не микстуру, а Деву, посланную Господом.

Изумлённый не меньше Бодрикура, Пуланжи посмотрел на Экуя почти с восхищением.

– Эта боль, – безжалостно продолжал тот, – послана вам в наказание за то, что противитесь Божьей воле и грехом неверия подвергаете всех нас Его гневу и справедливому отмщению! Я не дам вам облегчения.., не дам лекарства до тех пор, пока вы не согласитесь поговорить с той девушкой, как просит господин де Пуланжи.

– Идиот!.. – прошипел Бодрикур. – Вы оба идиоты!

Шумно и глубоко втянув в себя воздух, он бросился к окну.

– Стража! Кто-нибудь! – закричал на весь двор. – Немедленно ко мне! Взять под арест!.. И девку.., ту, что пришла, – вон из города, чтобы духу её тут не было!.. М-ммм!!! Господи, больно-то как… Не уйдёт – сожгу за ересь, а укрывателей повешу!!!

На этом силы господина коменданта, направленные на крик, иссякли, и, собрав всё, что у него осталось, он смог только указать вбежавшим стражникам на Экуя, давая понять, что именно его следует взять под стражу, а потом снова схватился за щёку и кликнул слуг, больше знаками, чем словами, требуя перерыть все вещи цирюльника, но добыть ему целебное снадобье!

* * *

– Он снова меня выгоняет?!

Широко раскрытые глаза Жанны смотрели на священника с таким непритворным удивлением, что вокулёрский кюре Жан Фурнье, и так без охоты выполняющий данное ему поручение, смутился ещё больше.

– Дитя моё, – забормотал он, – дорогое моё дитя… Мне самому тяжело, но ослушаться воли нашего господина мы не вправе…

– Кто же ваш господин? – еле сдерживая слёзы спросила Жанна. – Комендант де Бодрикур, да?

Кюре пристыжено кивнул.

– А мой – Господь Бог!

Губы девушки задрожали. Завтра утром она собиралась идти в замок, добиваться разговора с комендантом, и весь сегодняшний день провела, молясь в часовне о словах самых верных, самых убедительных. Но вечером в ворота дома, где они остановились, постучали и падре Фурнье в сопровождении толпы горожан, вошёл, чтобы сообщить о распоряжении господина де Бодрикура – изгнать Жанну из города. Комендант не стал дожидаться, когда новоявленная Дева придёт под его окна.