Батый. Хан, который не был ханом

Эрнест Лависс(1842-1922) и Альфред Рамбо(1842-1905), французские историки, соавторы и редакторы многотомной «Всеобщей истории с IV столетия до нашего времени»: «Сын Джуджи, Батый, который позднее был прозван Саин-ханом, то есть Добродушным, ...мирно управлял своими кипчаками, киргизами, болгарами, башкирами, русскими и другими народами и вяло, не торопясь, воевал с непокорными»; «К линии Джуджи, к Добродушному все относились с презрением... Чтобы расшевелить Добродушного, ему прислали Субутая в качестве главнокомандующего и его штаб в качестве военного совета. Ни одним завоевателем не помыкали так грубо, как несчастным Батыем. Субутай корил его по всякому поводу; его двоюродные братья из младших линий постоянно насмехались над ним — особенно двое: пьяница Гуиук и рубака Бури, человек невероятно грубый. Он делал завоевания против своей воли...»; «Батый, со своей стороны был сыт завоеваниями; он не был похож на своих воинственных двоюродных братьев Гуиука и Менгке и на своих троюродных братьев, Кайду, Байдара и Бури, фанатиков войны, которые искали лишь ран и клялись именем Субутая... Добродушный пытался тайно бежать. Батыя удержала железная рука, и он вынужден был против воли продолжать поход и повиноваться почтительному приказу своего страшного слуги, Субутая»; «Октай умер 11 декабря 1241 г. Когда в Венгрию пришло официальное известие о его смерти, вероятно в марте 1242 г., Батыя невозможно было удержать никакими силами. Сам Субутай согласился отпустить его...» [Крестовые походы 1999, с. 1058-1060, 1070, 1072, 1073]. Будучи специалистами в том числе и по истории России, авторы, несомненно, воприняли негативное отношение к Бату со стороны древнерусских летописцев. А вот выводы насчет презрения к Бату со стороны родичей и его безволия — это уже вольная интерпретация самими исследователями сведений «Сокровенного сказания».

«Сказание о Мамаевом побоище»(первая четверть XV в.): «Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю» [Воинские повести 1985, с. 237]. «Сказание представляет большой интерес, поскольку является одним из первых русских сочинений, отразивших новую русскую государственную доктрину — противопоставление православной Руси мусульманской Орде, представление монголов исконными врагами русского народа. Но какова связь между Бату и Юлианом-отступником? Как известно, Бату никогда не исповедовал христианства, тем более — не отрекался от него, и христиан не преследовал. Тем не менее образ его как первого мусульманского правителя Улуса Джучи и впоследствии успешно эксплуатировался историками, что уже было отмечено нами выше.

Иоанн де Плано Карпини(1180-е-1252), итальянский религиозный деятель, дипломат, впоследствии — архиепископ, посланец папы римского к монголам, составивший по итогам этой поездки «Книгу о Тартарах»: «Бату (Bati), он наиболее богат и могуществен после императора». «Вышеупомянутый Бату очень милостив к своим людям, а все же внушает им сильный страх; в бою он весьма жесток; он очень проницателен и даже весьма хитер на войне, так как сражался уже долгое время» [Иоанн де Плано Карпини 1997, с. 49,73]. Как и подобает автору отчета об увиденном, а не идеологического памфлета, францисканец воздерживается от каких-либо оценок и сообщает о Бату только то, что мог наблюдать сам или же узнал от приближенных наследника Джучи. Поэтому в его сообщении отсутствуют и столь характерные для его современников сравнения монголов с исчадиями ада и пр.

«Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра Невского»(1280-е гг.): «В то же время был в восточной стране сильный царь, которому покорил бог народы многие от восхода и до запада» [Воинские повести 1985, с. 133]. Несмотря на «житийный» характер, «Повесть» не содержит негативного отзыва о «Батые», характерного для сочинений подобного жанра. Дело в том, что она создавалась в 1280-е гг. — примерно за сто лет до начала формирования антиордынской идеологии на Руси, а кроме того Бату (как следует и из самой «Повести») весьма положительно относился к Александру Невскому.

Марко Поло(1254-1324), венецианский торговец и дипломат на службе у монгольских правителей Китая и Ирана, автор «Книги о разнообразии мира»: «Первым царем западных татар был Саин; был он сильный и могущественный царь. Этот царь Саин покорил Росию, Команию, Аланию, Лак, Менгиар, Зич, Гучию и Хазарию, все эти области покорил Саин...» [Марко. Поло 1997, с. 370-371]. Подобно Иоанну де Плано Карпини, венецианец довольно нейтрально отзывается о Бату, даже в большей степени положительно. Это вполне объяснимо: Марко Поло сам являлся приближенным монгольского правителя (правда, в Китае, а не в Золотой Орде) и преуспел на этой службе, сохранив, естественно, преимущественно положительные впечатления о монголах.

Георгий Владимирович Вернадский(1887-1973), русский правовед, историк-евразиец, эмигрант, автор многотомной «Истории России»: «Указателем духовных качеств Бату является эпитет „саин", который дается ему в некоторых восточных анналах, а также в.тюркском фольклоре. Его переводят как „хороший". Поль Пеллье отмечает, однако, что это слово имеет также толкование „умный", и в случае с Бату его надо понимать именно в этом смысле. Таким образом, саин-хан может обозначать: „благоразумный хан" или „мудрый хан"» [Вернадский 2000, с. 147-148]. Как видим, историк склонен представить Бату, скорее, в положительном свете. В этом отношении его позиция, вообще характерная для евразийцев, может быть противопоставлена позиции Н. М. Карамзина, не менее характерной для историков-русистов. И если последние опирались в своих трудах на русские летописи, евразийцы в большей мере базироват лись на сведениях восточных хронистов, что и обусловило их отношение к монголам вообще и к Бату в частности,

Александр Юрьевич Якубовский(1886-1953), русский советский историк-востоковед, соавтор Б. Д, Грекова по работе «Золотая Орда и ее падение»: «Кочевой феодал, шаманист по своим воззрениям, с точки зрения горожанина-мусульманина человек совсем некультурный, Бату не растерялся в сложной обстановке молодого государства, выросшего из монгольского завоевания юго-восточной Европы. Опираясь на своих советников, в числе которых было немало мусульманских купцов, Бату сразу же взял жесткий курс, главной целью которого являлось получение максимальных доходов путем жесточайших форм феодальной эксплуатации. Он наладил взимание даней с покоренных русских княжеств, для чего посылал специальных чиновников — даругачей — во главе монгольских отрядов, оставивших по себе такую печальную память, создал аппарат для взимания разных феодальных повинностей и податей с земледельческого и кочевого населения, а также с ремесленников и купцов в городах Крыма, Булгара, Поволжья, Хорезма и Северного Кавказа. Наконец, много сделал, чтобы вернуть всем завоеванным областям былую торговую жизнь, которая так резко оборвалась в связи с опустошением в результате монгольского завоевания. И во всем этом Бату проявил много жестокого уменья и дальновидности» [Греков, Якубовский 1998, с. 60]. Позиция исследователя весьма своеобразна. С одной стороны, он вроде бы придерживается традиционного для советской историографии подхода, согласно которому Золотая Орда представлялась «государством агрессивным, проводившим захватнические войны и разбойничьи походы на земли русского народа». С другой — роль Бату все же получила оценку с учетом отношения не только русских летописцев, но и восточных хронистов и потому несет отчасти позитивную окраску, что в обстановке того времени, когда писалась книга (1950 г.), было, в общем-то, смело и достаточно рискованно...

Эдуард Гиббон(1737-1794), британский историк, автор многотомной «История упадка и разрушения Великой римской Империи»: «Брат великого Батыя Шейбани-хан повел в сибирские степи орду из пятнадцати тысяч семейств» [Гиббон 1997, с. 159]. Не будучи специалистом по истории ни Руси, ни средневековых монголов, Э. Гиббон не уделил много внимания этой эпохе и, соответственно, личности Бату. Мы приводим эту цитату только с целью показать, что к XVIII в. европейские историки уже сумели отойти от восприятия азиатских кочевников и их предводителей как неизбежного зла и стали довольно трезво оценивать масштабность их деяний.