Еретик

— Война уже началась, — отодвигал обветренное лицо Амр, — ты знаешь это лучше других. И Византия не собирается ее прекращать.

— Слушай меня, — яростно ухватил его за одежду Хаким, — если ты думаешь, что племя курейш может одолеть Византийскую империю…

— Не только курейш, — не выдержал Амр. — Я уже человек шестьсот собрал. Думаю, тысячи две перед выходом будет…

— Ну, ты… дурак… — потрясенно выдохнул Хаким.

Понятно, что Амру пришлось обращаться к халифу и объяснять, почему он верит, что можно пройти из верховьев Нила в низовья без крупных боев. И понятно, что старый, многоопытный Умар, по сути, сказал то же самое.

— Ты не успеешь дойти даже до Фаюма [18].

— Успею, — возразил Амр, — до Фаюма успею.

Он вытащил карту, принялся неспешно разъяснять, что по сведениям купцов, Ираклий будет в отъезде, на церковном Соборе, аж в Кархедоне, а значит, первые вести о движении войск, он получит не раньше, чем через две, а то и три недели… но Умар задал самый главный, пожалуй, вопрос.

— А что дальше?

И Амру нечего было сказать.

Он знал, что заставить Ираклия говорить с собой на равных не сумеет. А думать, что он, с карликовым сводным отрядом из вчерашних пастухов, сумеет напугать самую большую регулярную армию Ойкумены, было абсолютным безумием.

Амр и был безумен — и не он один; в этот год обезумел весь мир. Обезумело небо, не пославшее Аравии ни единой капли дождя. Обезумел раскаленный ветер, в считанные дни спаливший даже привычные ко всему листья пальм. Обезумели дикие звери, осадившие деревенские источники, и жадно хватающие пищу из человеческих рук. Но более всех обезумела Византия.

Впервые Амр приехал к Хакиму за месяц до решающего разговора, едва стало ясно, что весна не состоится. Лишенная дождей трава просто не проросла.

— Нам понадобится зерно, много зерна, — предупредил он. — Овес в первую очередь.

— Я знаю, — хмуро кивнул Хаким.

Второй раз он приехал, когда его люди начали терять скот.

— Ты что, держишь цену? Я заплачу, сколько попросишь! Дай нам зерно!

На правильно подобранной смеси старой соломы и муки коров можно было продержать довольно долго.

— У меня нет зерна, — убито покачал головой Хаким.

Амр обомлел.

— У курейшитов кончились деньги?

— Нет. Денег много.

— Тогда, может быть, все ваши корабли разбило бурей?

— Нет. Корабли целы.

— В Египте неурожай? — предположил самое невероятное Амр.

— Нет, у них все, как всегда. Запасов лет на семь. Но наши корабли не грузят.

Амр насторожился.

— Почему? Что не так? Чего они от вас хотят?

И тогда Хаким рассмеялся — совершенно безумно.

— А чего от нас можно хотеть, кроме Баб-Эль-Мандебского пролива? Что еще у Аравии есть… кроме этого пролива и песка?

Амр не поверил. Вот уже двадцать восемь лет как дождей становилось все меньше и меньше, и понятно, что цены стали меняться, и одни купеческие кланы поднимались, а другие падали. Но шантажировать своих старинных соседей угрозой голодной смерти?!! Так не поступали даже людоеды.

— Не хочешь давать, так бы и сказал!

Амр бросился к евреям, затем к армянам и грекам, но оказалось, что лишнего зерна нет ни у кого — лишь на прокорм собственных семей. А потом начали умирать люди, — сначала в пустыне, а затем и в городах. И когда Амр увидел первые неубранные трупы на улицах Медины, он понял: еще три-четыре месяца, и старый купеческий конфликт за последний невизантийский пролив закончится — сам собой.

Ираклий слушал, как стучат копыта сопровождающей колесницу имперской конницы, и думал. Собственно, этот затяжной конфликт за Пролив, как и многое другое, достался ему в наследство от Фоки, а Фоке — от предыдущего императора. Курейшиты диктовали цены всему югу Ойкумены, а главное, так и держали в руках торговлю шелком, перцем, кассией и корицей — самым драгоценным среди всех мыслимых товаров.

В Константинополе прекрасно понимали, к чему это рано или поздно приведет: вторая мировая столица, второй претендент на власть над Ойкуменой и большая война за то, чтобы из двух остался кто-то один. Проще было до этого не допускать. И плотнее всего подошел к окончательному решению «вопроса о последнем проливе», разумеется, император Фока.

Забравшийся на самый верх центурион был отважен и неглуп, а потому успел за восемь лет многое. Залил кровью Палестину и Египет, запросто сжигал мятежников и сдирал кожу с уважаемых лидеров племенных фракций, так что и в этом купеческом конфликте он, безусловно, пошел бы до конца.

Ираклий невесело усмехнулся. Ирония Божественного Провидения заключалась в том, что аравитян, похоже, спас армянский переворот. Не будь его, и все проливы Ойкумены давно стали бы византийскими, а род курейш, скорее всего, вырезали, — Фока это умел и любил. Однако Ираклии тирана свергли, и в небесах что-то повернулось.

Пользуясь едва заметной передышкой, никому прежде неизвестный Абу Касим в считанные годы сделал невозможное: создал из нескольких племен единый народ, а главное, быстро породнился с евреями и парой сильных эфиопских семей. Ну, а когда Ираклий узнал, что свадьбу Мухаммада обеспечил сам Негус Абиссинский, спорить за Пролив стало поздно. С Негусом предпочитали не связываться.

А потом Бог послал на аравитян голод. И все опять переменилось.

Когда Амр добрался до Аиши [19], она что-то читала — бок о бок со своим старшим, Абдаллахом.

— Иди к дяде Зейду, — мгновенно помрачнев, отправила она сына во двор, — постреляйте из лука…

Тринадцатилетний Абдаллах поджал губы, смерил Амра запоминающим взглядом и, развернув плечи, прошел мимо. В этой семье все знали, что именно этот человек пытался убить их отца, а уж Аиша помнила все: и ночную погоню с яростными криками за спиной, и настойчивые попытки Амра выдернуть их из-под защиты Негуса Абиссинского. И, надо сказать, он тогда не сдержал обещание убить Мухаммада только чудом.

Аиша дождалась, когда Абдаллах выйдет, и медленно повернулась к Амру. Темное лицо ее потемнело еще сильнее — от гнева.

— Зачем ты пришел?

Она держала его на расстоянии от своей семьи, даже, когда Амр признал в Мухаммаде посланца Единого.

— Умм Абдаллах [20], — с подчеркнутым уважением произнес он, — я иду в Египет. За зерном. То, что смогу взять, переправлю сюда.

Аиша на мгновение ушла в себя и тут же сосредоточилась.

— Ты хочешь втянуть нас в войну? С Византией? Ты в своем уме?

— Нет, принцесса, войны не будет, — замотал головой Амр, — я все продумал. Хаким здесь ни при чем. Али — тоже. Халиф чуть позже вышлет мне письмо с прямым запрещением входить в Египет. Ираклий вам ничего не докажет…

Аиша хмыкнула, поднялась с подушек, подошла к окну и замерла, наблюдая, как стрелы ее сына со свистом входят в мишень — одна за другой. А когда она снова повернулась к Амру, он увидел на ее лице странную смесь боли и облегчения.

— Значит, идешь, как разбойник…

— А что мне делать? — развел руками Амр, — говорить с нами Ираклий все одно не станет. А мои люди уже гибнут.

Аиша тоскливо глянула в окно и качнула копной переплетенных с золотыми украшениями косичек.

— Мои — тоже…

Амр приободрился.

— Дойду до Фаюма… уж, какую-нибудь еду разыщу…

— Подожди, — Аиша выставила вперед увековеченные [21] Мухаммадом белые ладони.

Амр замер. Он уже чуял, что Аиша на его стороне — вопреки всем ожиданиям.

— Письмо-то к Негусу я напишу, через свои земли он пропустит, — сосредоточенно произнесла принцесса и подняла на него взыскующий взгляд, — да, и в Египте вплоть до Фаюма тебя не тронут…

Амр кивнул. После брака с Марией [22] у Мухаммада в Египте появилось достаточно много влиятельных родственников.