Смех дьявола

2

Давно уже Камилла и Леа не спали так крепко. Даже мальчонка, обычно просыпавшийся первым, еще спал, несмотря на позднее утро. Свет, проходя через красные занавески, становился розовым и мягким. Дверь, должно быть, была открыта. До них доносились успокаивающие шумы фермы: кудахтанье кур, скрип колодезной цепи и удары ведра о бревна, воркование горлиц, отдаленное ржание, голос ребенка, зовущего свою мать. Казалось, ничто не может нарушить эту мирную жизнь. Кто-то вошел в комнату и подбросил угля в печь. Вскоре почувствовался аромат настоящего кофе. Камилла и Леа, как на призыв, дружно отодвинули свои занавески. При виде двух всклокоченных голов Леон издал ворчание, похожее на смех.

— Ну вот и хорошо, милые. Нелегко вас оттуда вытащить, пожалуй, это возможно только с помощью чистого колумбийского.

Леа бросилась, чуть не упав с кровати, о высоте которой забыла, и схватила чашку, протянутую Леоном. Она поднесла ее к носу, жадно втягивая чудесный аромат.

— Я положил два куска сахара. Надеюсь, что не слишком много.

— Два куска! Ты слышишь, Камилла!

— Слышу, — произнесла она, подходя, такая гибкая в своей длинной ночной рубашке, придававшей ей вид пансионерки.

Леон протянул ей чашку.

— Откуда у вас все это?

— Англичане оставили мне пакет кофе. И это еще не все. Из сундука, который, должно быть, использовался для хранения продуктов, он вытащил большую краюху хлеба.

— Ничего себе! Это же настоящий сдобный белый хлеб!

Он вытащил из кармана нож, медленно открыл его и отрезал три отличных ломтя. Леа уткнулась носом в плотную мякоть, жадно вдыхая ее запах, словно боясь, что он улетучится. Камилла созерцала свой кусок с серьезностью, которую вносила во все.

— Хлеб… хлеб…

Шарль, стоя на кровати, протягивал свои ручонки. Леон поднял его и, посадив себе на колени, отрезал ему ломоть.

— Для него это слишком много, месье, он все это никогда не съест, — воскликнула мать.

— Не верю. Чтобы такой парень не справился… Пойдемте, выпьем кофе, становится прохладно.

Старый охотник был прав: Шарль съел весь свой кусок.

Прошло три дня сельской идиллии. Было солнечно и немного холодно.

Вечером 21-го вернулся Альбер. Он встречался с Матиасом в Лангоне. Молодой человек согласился следовать за ним с завязанными глазами и руками в багажнике машины до маки около Мориака. Там он ответил на все вопросы мясника и партизан. Удовлетворенный ответами, Альбер отпустил его ночью около вокзала в Ла-Реоле.

— Гестапо было у нас в доме? — спросила Леа.

— Не гестапо, а люди комиссара Пено.

— Морис Фьо был с ними?

— Нет.

— Как там дела? Что с моей тетушкой и с Руфью?

— Все в порядке. По словам Руфи, их допросили вежливо, не очень слушая ответы.

— Чего они хотели?

— Они хотели узнать, получают ли в Монтийяке какие-либо известия от отца Адриана. Ни слова о вас и о мадам д'Аржила.

— Странно!!. Почему Сидони перед смертью сказала, чтобы я спасалась, а Матиас был уверен, что нас вот-вот арестуют?

— Потому что, по его словам, он случайно слышал разговор между начальством полиции и Фьо, утверждавшим, что вы должны быть осведомлены о побеге братьев Лефевров и об убежище отца Адриана и вашего кузена Люсьена.

— Тогда почему они приехали сначала к Сидони?

— Полиция получила письменный донос (у меня есть идея насчет отправителя), сообщавший, что она прятала борцов Сопротивления.

— Почему Матиас не предупредил нас об этом раньше?

— Денан несколько часов задерживал его в своем бюро.

— Кто такой этот Денан? — прервала Леа.

— Настоящая дрянь, этот Люсьен Денан! Он появился в Бордо после эвакуации. До 42-го года он был продавцом в магазине «Французские женщины», в отделе галантереи и трикотажа. После работы он отправлялся в Управление профсоюзов, где заносил на карточки все сведения, собранные им о служащих магазина. Очень быстро он стал агентом-осведомителем номер один. Он ушел с работы и был назначен помощником инспектора по еврейскому вопросу, а потом стал областным делегатом. Когда в Бордо была создана полиция, он сделался — начальником Второго управления. Говорят, что он также работает на немецкую разведку под именем «господин Анри». Вот такой фрукт. Что до Матиаса, то он, как только освободился, взял служебную машину. К несчастью для Сидони, он приехал слишком поздно. Сегодня утром бедную старушку похоронили. Немногие из нас шли за гробом.

Леа не смогла сдержать слез.

— Руфь все хорошо устроила, — продолжал Альбер. — Белль я взял к себе. Но боюсь, что бедное животное ненадолго переживет свою хозяйку.

— Ищут нас или нет? — спросила Камилла.

— По словам Матиаса, официально нет. Но это ничего не значит. Он думает, что будет лучше, если вы скроетесь на некоторое время.

— Он знает, где мы?

— Разумеется, нет. Мы не настолько доверяем ему. У нас назначена встреча в Бордо, на вокзале Сен-Жан, 24-го. Я надеюсь приехать послезавтра. Постарайтесь не выходить отсюда.

Стояла прекрасная теплая погода, хотя утром было очень холодно. Опьяневшие от запаха моря и сосен, Леа и Камилла чувствовали себя, как на каникулах. Оцепенение плоти и мысли, с которым они и не думали бороться, охватило их. Часы, проводимые в лесу, сон в ложбине между дюнами, игра в прятки с Шарлем — все заставляло их забыть о действительности. Она грубо напомнила о себе, когда у Леона появился партизан с известием об аресте мясника и его жены. Мирей была увезена в форт «А», а Альбер находился в доме № 197 по Медокскому шоссе (переименованному в авеню Маршала Петена), где его допрашивали.

Камилла побледнела. Она вспомнила ужасные дни, проведенные в подвале страшного здания, и крики пытаемых.

— Когда его арестовали?

— Он шел на встречу с Матиасом на вокзал Сен-Жан.

— Он его выдал!.. — крикнула Леа.

— Вряд ли. Из предосторожности мы предупредили Аристида. Двое его людей находились на вокзале, а другой ждал Матиаса Файяра у места встречи. Все выглядело нормальным. Я пришел с Рири за пять минут до назначенного времени. Нас разделила толпа пассажиров. Рири и я видели, как пришел Альбер. Он был один. Метрах в десяти от нас Альбер был арестован. Мы слышали, как он сказал: «Вы ошибаетесь».

Толпа в этом месте расступилась, и, я думаю, в этот момент Матиас понял, что произошло. Он побледнел, сделал несколько шагов в их направлении, потом остановился. Я был рядом с ним.

— Дерьмо, — сказал я ему, — ты ответишь.

Он посмотрел на меня с непонимающим видом.

— Я здесь ни при чем, я не понимаю, Это совпадение.

— Совпадение? Ты за него дорого заплатишь.

— Брось говорить глупости. Никто, кроме меня, не знал о моей встрече с ним.

— Разве это доказательство?

— Думай что хочешь. Пойдем за ними. Я хочу знать, куда они его увезут. Идем вместе.

— Чтобы ты позволил арестовать и меня?

— Брось! Возьми мой пистолет, ты всегда сможешь меня пристрелить, если подумаешь, что я тебя предал.

И он протянул мне свой пистолет. Вот так, даже не пряча его. Все могли нас видеть. Я вырвал его у него из рук, крикнув: «Ты с ума сошел!»

Я проверил, заряжен ли он, положил к себе в карман, и мы пошли к выходу. Рири присоединился к нам. По его виду я понял, что он готов убить Матиаса на месте.

— Объясни ему, — спокойно сказал Матиас, направляясь к машине, стоящей около лестницы. — В это время всего в нескольких метрах от нас Альбера посадили в «Ситроен-15» с немецким номером. Я остался возле Матиаса, а Рири отошел.

— Он не поедет? — спросил меня Матиас.

— Он тебе не доверяет, он поедет за нами с товарищами, что стоят за углом.

— Пусть тогда поторопятся, — сказал он, трогаясь следом за немецкой машиной.

Я вытащил пистолет и направил его на Матиаса, готовый выстрелить при малейшем подозрении. Несколько раз я оборачивался, чтобы проверить, следует ли за нами Рири с товарищами. Немецкая машина впереди нас ехала быстро.