Магистр Ян

И песне, и любви нет никакого дела до суеты вокруг. Подруги подхватили песню. Трое бродячих музыкантов, услышав пение, остановились и начали подыгрывать девушкам. Вслед за музыкантами к дому подошли парни. Они отвлекли от работы служанок. Держась за плечи, парни встали в круг и под певучую мелодию волынок и барабана начали двигаться то влево, то вправо.

— Идем с нами, Йоганка!

Йоганка взглянула через плечо на танцующих и улыбнулась:

— Значит, ты будешь плясать со мной! — И сильные руки подхватили Йоганку.

— Мартин!

Глаза девушки заблестели. На ее плечо легла рука возлюбленного. Они присоединились к хороводу и закружились вместе со всеми.

— Йоганка!..

Над головами прохожих зазвонили колокола, — в храме окончилась послеобеденная месса, и из него начали выходить молящиеся.

Монах сразу же кинулся к ним, — ему казалось, что они лучше поймут его:

— Милые братья! Слово господне открыло ваши сердца! А теперь — вы сами откройте кошельки. Докажите, что для вас, добрых христиан, спасение души превыше всех мирских благ!

Впереди торжественно шествовал высокий и статный шляхтич. Пурпур, золото и меха свидетельствовали о его богатстве. С холодным равнодушием он смотрел куда-то вперед, не обращая никакого внимания на толпу. Слева от шляхтича шла его супруга в модном бургундском корноуте. [8] От острой верхушки шляпы до земли опускалась тонкая белая вуаль. За ними двигались два роскошно одетых пажа с двумя борзыми на позолоченных цепочках. Повинуясь небрежному кивку вельможи, один из пажей положил на стол маленький мешочек. Толстый монах тотчас же оживился. Высыпав перед собой содержимое мешочка, он быстро пересчитал монеты. Монах с лошадиной головой начал торопливо загребать монеты из-под руки толстяка и ссыпать их в сундук через отверстие в крышке.

— Отпущение грехов на двести дней! На двести дней! — громко кричал монах, обращаясь к толпе, стоявшей у ступенек. — Взгляните на смиренного христианина, отвергшего суетное богатство!

Другой шляхтич, проходивший мимо продавца индульгенций, язвительно ухмыльнулся и сказал своему товарищу:

— Однако святая церковь весьма неравнодушна к нашему суетному богатству. — Он бросил золотую монету к самому носу торговца индульгенциями. — У нее теперь больше деревень и усадеб, чем у нас.

Когда монах выписал святые индульгенции, паж взял их и поспешил за своим господином. Зеваки, столпившиеся у паперти, расступились перед свитой с носилками и оседланным конем. Шляхтянка скрылась за дверками носилок, а «смиренный христианин» вскочил на гнедого коня и бесцеремонно въехал в толпу. Давя друг друга, люди в страхе пятились от конской морды.

Возле монахов остановилось трое богатых горожан — староместский бургомистр и его советники Штумпфнагель и Ганфштенгель. Обрюзгший Штумпфнагель с пренебрежением взглянул на монаха и, вытянув толстый указательный палец с большим перстнем в сторону вельможи, буркнул:

— Сколько дал?

— Две копы, сударь… — услужливо ответил монах. — Две копы!

На низком широком лбу советника от удивления приподнялись брови. Немного подумав, он сунул толстую руку в большую мошну, висевшую у пояса на двух крепких серебряных цепочках, и нарочито громко произнес:

— Возьми три!

Советник гордо посмотрел на толпу и стал следить, правильно ли монах выписывает ему индульгенцию.

Бургомистр тоже положил на стол несколько монет и ехидно спросил второго советника:

— Ну, сосед, а сколько ты не пожалеешь на спасение своей души?

Ганфштенгель, тощий желчный старик, отвел глаза от бургомистра, но тут же заметил насмешливые взгляды зевак. Они слышали слова бургомистра. Советник, видя, что ему не миновать монаха, полез в кошелек. Он тщательно сосчитал деньги, положил на стол несколько медяков и сердито забрюзжал:

— Спасение души, спасение души… Лучше бы вы подумали о том, как выгнать из Рима неаполитанского коронованного мерзавца! Ну как мне покупать перец в Италии, если там несусветный беспорядок! — обратился он к монахам. — Вечные свары ваших пап подрывают торговлю. На что я должен жить?

В толпе раздались язвительные слова:

— Слыхали? Он заботится не о душе, а о перце!..

Люди захохотали:

— Штумпфнагель, когда ты кончишь нас обвешивать?

— Бургомистр никогда не станет проверять весы своего советника!

— Вы лучше выкупайте свои грехи у нас!

Бургомистр на мгновение растерялся. Заметив стражников, подпиравших стену храма, он с огорчением подумал, что их чертовски мало! Побуждаемые толстяком Штумпфнагелем, они быстро направились к воротам старого Унгельта, через которые было удобнее всего удрать отсюда.

Монах растерялся, не зная, что предпринять.

В конце площади раздались задорные голоса студентов:

Люди заволновались. Прилагая чудовищные усилия, со стороны Унгельтских ворот продирался к столу маленький тощий священник. Добравшись до ступенек, этот священник быстро взбежал на паперть, к монахам, и, очутившись у всех на виду, дал волю своей ярости. По злобно горевшим глазам и сведенному судорогой лицу было видно, какая сила скрывалась в его тщедушном теле.

— Что у вас тут за балаган? — спросил он монаха. Священник не кричал, но люди ясно слышали его сдавленный голос. — Для чего стоят у вас стражники? Неужели вы не можете заткнуть глотку этому сброду? А что им нужно? — указал он на нищих-калек, которые с незапамятных времен сидели у паперти и выставляли напоказ свои увечья и язвы, желая вызвать сострадание у прохожих. — Гоните их в шею! Они не имеют права побираться там, где все милостыни принадлежат святому отцу.

На площади подхватили слова священника:

— Сегодня здесь попрошайничает сам папа!

— Смотрите не объешьте этих святых христарадников!

По знаку священника стражники лениво оторвались от стен храма. И надо же было залететь сюда этой назойливой осе! Они начали разгонять нищих древками алебард, и те скрылись в толпе подобно камням, кинутым в воду.

— Видели? Вот они — добрые дела нашей святой церкви!

Эти слова словно ужалили священника, — он повернулся и увидел парня, стоявшего на плечах своих товарищей.

— Ты, поп, запамятовал Библию, да? — задорно закричал парень. — Христос приютил бедного и сирого Лазаря, а ты Лазарей гонишь!

Люди, пристально глядевшие на священника, насторожились и помрачнели. Священник уже хотел было подать знак стражникам, но вовремя спохватился: сначала надо обезвредить дерзкие слова, они опаснее самого смутьяна.

— Кто осмеливается оспаривать нашу власть и сомневается в правильности нашего решения? Я ежедневно, во время каждой мессы, воспроизвожу Христа, а дева Мария произвела его на свет лишь однажды. Только безумец может противиться нам!.. Мы, священники, вправе именем бога посылать людей в ад или в рай! — И он повелительным жестом указал стражникам на смелого парня, который всё еще стоял над толпой.

Стражники угрожающе склонили алебарды в сторону зароптавшей толпы. Женщины вскрикнули от страха, а парень никак не унимался:

— Слыхали?.. Он ставит себя выше божьей матери!

Его слова всколыхнули площадь.

— Знаем вас: запугиваете адом, чтобы выманить у людей последние гроши!..

— Торгуют раем и адом! — кричали люди.