Пророчество Корана

— Мы только вчера прибыли в Севилью, хотим открыть здесь лечебницу и аптеку. Зовут меня Яго Фортун. Это мой помощник и друг Эрнандо Фарфан, он настоящий мастер по части приготовления трав и кожных мазей, кроме того, всегда готов выдать сотню изречений из Гиппократа, большого авторитета во врачебном искусстве.

— Ну, вот вам и скажу по случаю, — промолвил слуга. — Ars longa domini mei Jacobi, vita brevis, что означает: жизнь коротка, а наука моего господина Яго необъятна. — И все заулыбались.

— Сдаюсь перед очевидным: твое лечение — лучшая рекомендация, — сказал судья. — Ученый врач Яго, с такими умелыми руками, латинскими титулами и знаниями ты достоин жить в сообществе медиков Эль-Сальвадора, но для начала вы оба воспользуетесь моим гостеприимством. Городской совет выделил мне целый дом с конюшней, помещений хватает. Следуйте за мной, только прошу, не напугайте мою жену. Когда-то она подрабатывала кое-чем, но теперь самая добродетельная из женщин.

Яго со своим спутником переглянулись в нерешительности, но пришли к заключению, что негоже отклонять такое любезное приглашение необычного судьи. Они обрадовались перспективе освободиться от клопов, а также от конюшенных слепней и беспокойной обстановки постоялого двора.

— Ты безмерно любезен, Ортега. С удовольствием переезжаем.

Вскоре они оказались в усадьбе, во дворе которой росли айвовые и лимонные деревья и стояло множество цветочных горшков, над которыми с монотонным жужжанием вились пчелы. Пышный жасмин наполнял воздух своим ароматом, а на верхней галерее смуглая полная женщина с вьющимися волосами пряла шерсть. Чтобы предупредить ее, судья поднялся наверх и негромко рассказал ей о случившемся и о своем решении пригласить лекарей к себе. Она вышла к ним с благодарностью за лечение мужа, потом показала две залитые солнцем комнаты, выходившие в тихий переулок.

— Мастер Яго, ты первый, кто предлагает свою дружбу Себастьяну Ортеге, которого не всегда оценивают по заслугам, — сказал судья. — В моем лице, а также моей жены Андреи с этого часа вы имеете верных друзей. Завтра же я готов пройтись с Фарфаном по кварталу с рожком, чтобы известить всех о том, что в этом доме принимает лекарь. А еще я позабочусь, чтобы о твоем искусстве узнала вся Севилья. — И он протянул Яго здоровую руку.

В ту ночь лекарь, слушая похрапывания верного Фарфана, чувствовал себя почти счастливым, хотя разум его был взбудоражен пережитыми сценами с Ортегой и стычкой с наемником. Было ли правильным принять приглашение этого экзотического судьи стать их покровителем в незнакомом городе? Хотя какое значение имеет разница в интересах, если речь идет о неподдельных дружеских чувствах?

«А чего мне тревожиться? — размышлял он, смыкая веки. — Провидение и фортуна — это небесные силы, способные развеять в прах любые предвидения ста мудрецов».

Неизвестное зелье

Наступила Пасха, солнце прибавило жару, и его лучи стальными мечами падали на крыши Севильи.

Яго отдыхал в прохладе двора после горячего денечка на центральной площади, где ему пришлось потрудиться над многочисленными травмами участников пасхальных состязаний и турнира всего за несколько мараведи и бесплатный обед. Он уже не помнил ни трибун, украшенных лавром, ни темно-золотых балдахинов, ни миртовых венков победителей, его даже не трогали воспоминания о прекрасных дамах, присутствовавших на самом ярком из ристалищ, которые он видел в своей жизни. Перед глазами стояли одни сломанные и вывихнутые конечности, копья, торчащие во внутренностях, пробитые кольчуги и раны, которые надо было зашивать.

Разделив скудный ужин с Фарфаном, он горько задумался над тем, что неделя шла за неделей, а они еще не вылезли из нужды. Время в городе отбивали церковные колокола, месяцы проходили в неспешной монотонности и гордой нищете. Внезапно в переулке послышались торопливые шаги, и дверь дома Ортегильи затряслась от ударов.

— Здесь живет хирург Фортун? — послышалось извне.

Фарфан открыл дверь и увидел перед собой желчного, прилично одетого кабальеро с озабоченной физиономией. Яго устало спросил:

— Кого-нибудь надо осмотреть? Кто-то из ваших близких болен или ранен?

— Пойдемте со мной, я вас прошу, — хмуро предложил визитер. — Дело требует срочного вмешательства. Вы ведь бакалавр из Саламанки, не так ли?

— Да, это так, но почему бы вам не обратиться к врачевателям из больницы Арагонцев? Это совсем недалеко отсюда.

— Случай, который привел меня именно к вам, требует как раз специалиста не из их сообщества, а их мнение мы сопоставим с вашим, так будет лучше, — сдержанно пояснил гость.

— Ну, если так, то я возьму с собой некоторые травы и средства, которые могут пригодиться.

Снаружи их ждали двое слуг с фонарями, огонь в которых мигал, словно беспокойные глаза ночного стражника. Трепетание пламени, тени на стенах и торопливые шаги людей тревожно множились в ночном безмолвии. Не прошли они и двух кварталов, как недалеко от монастыря Милости Девы Марии озабоченный незнакомец подвел группу к усадьбе — богатому дому с мавританскими ставнями и отделкой, указывавшими на внутреннюю роскошь. Яго переглянулся с настороженным Фарфаном, теряясь в догадках: быть может, речь пойдет о какой-то стычке с ранением шпагой, ему было известно о ночных дуэлях между враждовавшими между собой семействами Гусман и Понсе де Леон. Что еще могло требовать такой строгой конфиденциальности, проявленной неизвестным дворянином?

Они пересекли сад, поросший смоковницами и пальмами, тут Яго увидел пять оседланных коней и нескольких стражников, завернутых в плащи, и его беспокойство усилилось. Они поднялись по красиво инкрустированной лестнице и оказались в коридоре, освещенном факелами и охраняемом группой мавров воинственного вида. Проводник остановился перед одной из дверей и предложил Яго войти.

«Вне всякого сомнения, дело в распрях между высокопоставленными лицами города», — подумалось ему.

Комната, отделанная трипольским сафьяном, приятно пахла мускусом, ставни были закрыты, царил таинственный полумрак. Только один канделябр рассеивал трепетным светом темноту, освещая постель с балдахином из мальвового шелка. На ней покоилась женщина с волосами, похожими на черный янтарь, она была почти без чувств, голова запрокинута, лицо покрыто восковой бледностью, будто сама смерть уже струилась по складкам ее одеяла. Подняв глаза, он заметил в темной глубине алькова некоего кабальеро, сидевшего на табурете, который с тревогой держал больную за руку, пытаясь определить пульс.

Он медленно поднялся, глядя на медика изучающим взглядом. Неизвестный был высок, подтянут. В каждом его движении сквозили безупречные манеры. Широкоплечий, одетый по моде городских жителей в дамасский камзол, из-под которого высовывались посеребренные ножны, незнакомец держал себя скромно, но серо-синие глаза и рыжеватые волосы и борода придавали ему особое достоинство. Вихрь предположений поднялся в уме Яго.

— Что случилось с дамой, сеньор? — спросил он с искренней заинтересованностью. — Припадок эпилепсии? Возвратная лихорадка? Ее вид внушает тревогу.

— Да, у нее агония. Я застал ее на полу в судорогах, изо рта шла пена. Потом у нее почти пропал пульс, она без сознания. Мне кажется, это действие какого-то смертельного яда, — пояснил он, указав на поднос с двумя посеребренными бокалами. — Ради святой Марии, скорее сделайте что-нибудь!

Склонившись над пациенткой, лекарь отметил гримасу боли, исказившую черты лица женщины, ее грудь то поднималась, то безжизненно замирала. Мелкая дрожь сотрясала ее члены, дыхание было слабым и прерывистым. Он заглянул в пустые зрачки, послушал почти незаметное биение сердца, подтверждавшее сильный жар. Огорченно покачал головой, приоткрыв ланцетом посиневшие губы с остатками зеленоватой пены. Язык угрожающе опух и принял черноватый оттенок, что подтверждало окончательный диагноз.

— Честно говоря, сеньор, так и есть, она отравлена неизвестным ядом. Она может умереть, и нам будет нелегко вырвать ее у смерти.